Суть вещи - Алёна Алексина

Бабушка, дождись Лизу.

Лиза выбегает из дома, оскальзывается на крыльце, на ходу натягивая ботинки на голые пятки. Теперь она понимает, как можно надеть брюки и не надеть носков.

По Церковной до Толмачева, дворами на Коласа, переплыть Петропавловскую – и вот уже Плеханова. У больницы на всю улицу тревожно пахнет шоколадом. Лиза ныряет во двор, вбегает в желтый вестибюль корпуса реанимации. Вестибюль совершенно пуст. Лиза резко останавливается. Нужно решить, куда дальше. И вдруг на противоположном краю вестибюля открывается дверь, выходит Макс, осматривается, машет ей. Она бежит к нему, но на полпути будто на бетонную плиту лицом налетает.

Бабушка много раз объясняла: бывает, музыкант не попадает в нужный тон, бывает, человек говорит неискренне, но до Лизы никак не доходило. Теперь она вдруг видит: Макс неискренен всем телом. Его руки и ноги, а главное, его взгляд – все образует диссонанс. Над дверью, из которой он вышел, внутри красной таблички-фонарика истошно колотится лампочка, высвечивая выведенную по трафарету надпись: ФАЛЬШЬ.

– Пришла-таки, – незнакомым тоном говорит Макс. – Иди за мной. Быстро.

И Лиза идет, отчетливо понимая, что идти с ним нельзя.

Макс накидывает ей на плечи халат – прямо так, поверх куртки, пропускает ее в дверь и быстро идет по коридору. Лиза старается успеть за ним, почти бежит. В ноздри просачивается сладковатый больничный запах: трупы, хлорка и пшенка на молоке. Никаких криков пока не слышно. Это хороший знак, что он так торопится. Значит, бабушка еще жива и ждет Лизу.

Макс взбегает по лестнице. Кто-то огромный провел по ступенькам языком и слизал их серединки, будто подтаявшее мороженое. Лиза опасается упасть, старается идти поближе к стене. Навстречу попадаются врачи. Некоторые кивают Максу. Лиза каждый раз думает: этот? Но нет, ни один не этот.

– Макс, как бабушка?

Макс словно не слышит. На площадке третьего этажа он наконец немного притормаживает, но полностью не останавливается и не оборачивается. Вдруг он начинает что-то говорить. До Лизы долетают его слова, но она далеко не сразу понимает, что он обращается к ней.

– …Матвеевна им сказала, что мы с тобой знакомы. Я не хотел им помогать. Вначале. Сказал, не знаю, где ты. Они отстали…

Лиза ничего не понимает и только хочет переспросить, как Макс снова ускоряет шаг. Придерживая халат, она, как в кошмарном сне, бежит за ним, но догнать его никак не получается. А он все говорит и говорит – тихо, вперед себя, разъединяя сказанное ровными, как из бабушкиной мензурки, паузами:

– …начали сильно давить. Сказали, что я тебя прячу. Что могут уволить. Сказали, ты всех обокрала. Всех, у кого работала. Зачем мне такие проблемы. Это правда, Лиза? Ты правда украла ту статуэтку? Фамильное серебро? Куда ты их дела? Верни, и тебе ничего не будет. Они обещали.

Он вдруг резко – так, что Лиза чуть не налетает на него с разбегу, – останавливается у двери без таблички. Стекла закрашены белым, кое-где процарапаны изнутри. Макс распахивает дверь, вталкивает Лизу внутрь, она оборачивается и наконец видит его лицо – белое, с синими тенями.

– Прости, Лиза, – говорит он, заходит ей за спину и аккуратно, за плечики, снимает с нее белый с синими тенями халат.

В почти пустой комнате – стол, кушетка и ширма – двое.

Один из них делает шаг ей навстречу:

– Ярцева Елизавета Александровна? Уголовный розыск, капитан Круглов Юрий Сергеевич. Вы задержаны по подозрению в краже. Пройдемте.

Купол с грохотом рушится Лизе на голову.

Она шарахается к двери, но там тот, кто притворяется Максом.

Тут же второй хватает ее за локти, выворачивает руки назад. Она кричит:

– Бить нельзя! Бить нельзя!

– Ай! Нос! – Он ослабляет хватку.

Лиза забивается в угол, за ширму:

– Макс! Бабушка! Где она? Надо к бабушке!

– Вам лучше уйти, – слышит она розовый голос Круглова Юрия Сергеевича.

– Ухожу, – отвечает тот, кто притворяется Максом.

Поразительно, звучит совершенно по-прежнему.

Интересно: когда изменения станут заметны на слух?

Дверь открывается и закрывается.

– Елизавета Александровна, сопротивление полиции при задержании будет расценено как отягчающее обстоятельство, – говорит ей из-за ширмы Круглов Юрий Сергеевич. – С девчонкой не можешь справиться? Утри свой нос и браслеты на нее надень. – Только по смене тона Лиза понимает, что это уже не ей.

Ширма отодвигается, к ней идет первый с кровавыми разводами на лице. Он снова хватает ее за руки и звонко защелкивает наручники на запястьях – ровно на том же месте, где чесалась пустота от разрядившегося Лизиного браслета. Свято место пусто не бывает, говорит бабушка.

– Пустите! К бабушке! Пустите! – кричит Лиза, но ее никто не слушает, лишь увещевают вполголоса, просят не кричать, это ж все-таки реанимация, выволакивают через какую-то заднюю дверь, запихивают в машину, куда-то везут, вытаскивают из машины прямо в сугроб, заводят в незнакомое здание, прищелкивают к скамейке, велят ждать, исчезают.

На обшарпанной грязно-желтой стене в тускло освещенном коридоре висит новехонький стенд цвета застарелого синяка – из фиолетового в красный. Сверху флаг, герб и надпись “Их разыскивает полиция”, под надписью – два ряда по три рамочки. Заполнены все, кроме последней. Хочется зажмуриться и отвернуться. Но Лиза смотрит, не отворачивается, потому что в предпоследней рамочке косо-криво пришпилена до безобразия увеличенная, но очень знакомая фотография, хотя если не знать, чье это лицо, то его и не разглядеть толком – от картинки остались только зерна и тени.

Лиза ведет взгляд по диагонали – от скошенного уголка (“Оборудование у нас устаревшее, – сказал ей тогда пожилой, тоже какой-то устаревший фотограф, – поэтому так дешево. Но проблем не будет”. И их действительно не было) к противоположному углу. Она все еще не может поверить в то, что видит, но вот та самая прядка, выскользнувшая из аккуратной тугой косы и испортившая фотографии для новенького паспорта. Лиза постеснялась тогда попросить переснять – все равно кроме бабушки некому на ее паспорт любоваться. Кто же тогда знал, что фотографию присвоят, увеличат и вывесят на отвратительном, до боли нерегулярном стенде.

Лиза вглядывается в стенд, пытается сосредоточиться, но за мешаниной обрывков никак не разглядеть того, кто разъял ее лицо на пиксели, а потом воткнул вокруг него четыре железных кнопки. Ей известно только одно: сюда эта фотография попала прямиком из Митиного сейфа. Из сейфа Матвея Борисовича. Она не должна называть его Митей. Он такой же, как Макс. Зачем ему такие проблемы. Они на него сильно давили.

Когда наконец за ней приходят и отщелкивают от скамейки, выясняется, что ног она совсем не чувствует. Наверное, отсидела. Ее, как в коробку, вкладывают в чей-то кабинет, прилаживают к стулу, разъединяют слипшиеся руки. Самостоятельно она может только моргать.

– Елизавета Александровна, капитан Соколов Аркадий Семенович. Веду следствие по вашему делу. Протокол задержания подпишите, пожалуйста, – говорит