Король забавляется - Наталия Ипатова

Он потянулся. От сна в неудобной позе, в жестком рабочем кресле тело затекло, его ломило, и каждое движение вызывало сдавленный стон. Словно и не он взбежал на рассвете в библиотечную башню, привычно шагая через две ступени и кивая в ответ на приветствия знакомых охранников. Странный сон ему привиделся. Просвещенный мэтр Уриен не верил в сны как в знамения грядущих бед, однако считал, что они могут рассматриваться как раскрепостители тайного в сознании: подавленных страхов, предчувствий, забот. Сам он однажды экспромтом произнес блистательную речь во сне, декорации которого удовлетворили бы самого мечтательного карьериста. То, что ему удалось уловить и переложить на пергамент, представляло лишь бледную копию ирреального ночного великолепия. Уриен сделал потом из него макет для выступления своего патрона архиепископа в Конклаве и не сомневался, что своим слабым голосом и невыразительными интонациями тот ухитрился свести на нет все, что там было хорошего. Но воспоминание о том, как он, вскочив с постели, схватился за перо, не продрав толком глаз, хранилось у него в потаенном уголке, где даже монахи прячут то, что помогает им жить, когда кажется, что все совсем уж плохо. Особенно монахи. Ведь сан запрещает владение любой собственностью, включая интеллектуальную. Он не имел права поставить свое имя под текстом, созданным его собственным вдохновением. И если уж на то пошло, он не имел права на свое родовое имя. Забавно, учитывая, что именно его происхождение было полем, на котором произрастало как большинство его проблем, так и большинство его личных интересов. Впрочем, строго говоря, он не имел права и на личный интерес. «Вы молоды, — говорил ему архиепископ. — И потому склонны драматизировать. Уясните, все идет своим чередом, и все само собою делается». А он еще имел дерзость фыркать, выходя от пастыря, как необъезженный жеребец.

Колокол по имени Епископ молчал. Значит, что бы там ни свершилось сегодня, все уже сделано. И ему следует оставаться на своем месте. Каждый может найти его здесь. Он даже двери не запер. Дверь в библиотеку не должна быть заперта никогда, ибо для ищущего знания нет преград. В детстве он очень ценил это правило. Когда отцу пришло в голову запереть дверь, он влез в окно.

Итак, она отворилась без стука. На пороге стояли два стражника с обнаженными мечами.

— Книга никому не враг, — презрительно бросил им Уриен. — Но она может стать другом. Незачем угрожать ей оружием.

— Простите, мило… мэтр. — Солдат принужденно изменил тон, явно неловко чувствуя себя под его взглядом. — Пожалуйста, следуйте за нами.

— Это арест?

— Нам запрещено отвечать на ваши вопросы, — сказал второй. — Будьте любезны, следуйте с нами и держите руки на виду. Нас особенно предупредили насчет опасности вас недооценить.

Уриен смерил их оценивающим взглядом, отыскивая слабину и находя ее. Никто не забыл, какая кровь в нем течет, и он был уверен, что эти двое неизменно присутствовали на военном дворе, когда он показывал Кеннету аф Крейгу чудеса владения мечом. Каждый из них как минимум равен ему ростом и каждый вооружен. В любой другой обстановке его бы это не смутило, но… невиновный ходит смело.

— Хорошо, — сказал он как мог более непринужденно. — Я следую за вами.

— Перед нами, ми… мэтр, — предупредительно поправили его. В их мозгах он оставался милордом, но едва ли здесь следовало искать утешения. Этим путем «милордов» прошло больше, чем крыс.

Стражников в коридорах сегодня было больше, чем обычно, в основном черноплащных, между ними изредка встречались торопящиеся чиновники или дворяне, имеющие вид бледный и нервный. Дамы сегодня не попадались вовсе, отсиживались, должно быть, за запертыми дверями. Ситуация смахивала на чрезвычайную, где все озабочены либо сохранностью собственной шкуры, либо спешным поручением. Должно быть, сегодня тут как минимум половину уже тягали на допрос.

Путь, которым его вели, пролегал почему-то мимо обширных дворцовых кухонь, где царила собственная суета, не затронутая никакой политикой. Событием, достойным кары, у них было, если блюдо подгорит. Вскорости конвою потребовались факелы, чтобы продолжить путь. И с каждой лестницей, уходившей вниз, у мэтра Уриена крепло чувство, что добром это не кончится. Похоже, Рэндалл Баккара получил весомый повод удовлетворить свою давнюю неприязнь.

Те, кто его арестовывал, остановились у низкой полукруглой двери, крест-накрест обитой полосами ржавого железа. По обеим сторонам ее догорали факелы и стояли навытяжку, в самый фрунт, два рослых черноплащных гвардейца. Их показное рвение более чем наглядно свидетельствовало, кто в данную минуту находится там, внутри. Уриен Брогау пригнул голову и вошел внутрь. Жара. Нестерпимая духота и чадная вонь, которую не успевают поглотить древние вентиляционные каналы и вытяжка примитивного каменного очага. Тесно, потому что много мебели, во-первых, а во-вторых, все стоят на ногах и перемещаются в кажущемся беспорядке. Потому, наверное, что Рэндалл Баккара, вспотевший, в расстегнутом шитом серебром камзоле и сорочке, распахнутой на груди, мечется, меряя камеру шагами, и никто не смеет сидеть в присутствии государя.

Запахи. Характерный аромат железа, раскаленного добела. Плюс этот чад: даже в королевском дворце никто не обматывает факелы хорошей новой паклей. Плюс… то, на чём он, оказывается, бессознательно не желал фокусировать coзнание: человек, точнее — уже кусок мяса, прикованный к стене за руки. Запах горелой плоти, смешавшийся с вонью непроизвольно отошедших испражнений.

Так выглядит страх? Этот комок холода внутри, в самом центре твоего существа? Говорят, только глупец не боится. Признаемся себе, что до сих пор мы были глупы.

Углядев среди распаренных красных рож стражи и мастеров заплечных дел маячащее у входа белое пятно лица Уриена, Рэндалл коротко ему усмехнулся.

— А, вы пришли! Какая удача… — Словно у него был выбор. — У нас тут возникла необходимость задать несколько вопросов, а канцелярский писец… приболел. Сами видите, какая тут обстановка — духота. Сомлел малый, и некому вести протокол. Обнаружился недостаток правления: в моем окружении слишком мало грамотных. — Уриен ожидал слова «людей», но Рэндалл сказал — «слуг». Удобная обстановка для нанесения булавочных уколов. — Миледи Аранта говорила, вы — каллиграф. Вот я и подумал, может, вы выручите нас. Эти молодцы не обучены вести протокол, а без него — какой смысл? Никакого поля для аналитики.

— К услугам Вашего Величества, — выдавил Уриен, протискиваясь боком к маленькому столику у самого очага, служившего источником света. Там его уже ждали пергаменты-палимпсесты и письменные принадлежности. На другом столике, напротив, лежали разложенные в образцовом порядке на тряпочке металлические крючья, клещи и пилки с разной калибровкой зубцов. Взгляд сидящего писца непременно уперся бы в них. Нарочно столик передвинули? С них станется. Уриен переставил чернильницу и сфокусировал на ней взгляд. Рэндалл Баккара нуждался не в его услугах, а в его присутствии. И Рэндалл, без сомнения, понимал, что он это понимает. Первая степень, она так и называется — демонстрация пыточного инструмента с подробным описанием действия.