Важнейшее из искусств - Сборник

– На дальних окраинах и на ближних подступах… отодвигаются и раздвигаются… победное передвижение… Большое Разрыхление… Великое Заболачивание… новые приемы… обширные места для покоя и нового передвижения… большие победы… новые отряды подруг… Регулярная Чистка… Спокойствие и Слияние…

Остальные, видимо, поняли, потому что принялись активно обсуждать и спорить. Я слушал, слушал, но опять ничего не понял. И поковылял домой, расстроенный своей чуждостью здешнему миру.

– А Слухачу, наверное, из Города передают, – вдруг громко предположил Кулак.

– Из какого такого Города? – насторожился я.

– Ну, про который старый пень талдычит, придет утром, шерсть на носу, половину горшка выжрет и начинает чушь плести. По ходу чуши обязательно про Город долдонит. Мол, там все ведают, чего можно, а чего нельзя, что такое Одержание, а что такое Слияние. Он тоже когда-то знал, но забыл.

– Мало ли что Старик болтает, – не согласился Колченог. – Один раз я почти дошел до Города. Это когда помоложе был и нога еще не колченогая была, я ж ее в Муравейниках повредил, когда в дупло провалился. Провалилась нормальная нога, а вытащил уже колченогую… Теперь до Города мне не дойти. А тогда я почти дошел, только много вокруг мертвяков шастало, страшно стало… С одним носом к носу столкнулся, еле в кусты сигануть успел. Но он, видимо, по своим делам за девками спешил, недолго за мной гнался… И не заметил я никакого Города. А если в нем мертвяки живут, то на кой баобаб нам такой Город. И кто там может знать, что можно, а что нельзя, и кому это можно или нельзя? Мертвякам, что ли? Так нам их «можно» уже поперек горла. Нам их «можно» в болоте топить надо!

– Ну, ты ж, шерсть на носу, до Города не дошел, – не сдался Кулак. – Потому незнамо тебе, могут их Города всякое этакое передавать или не могут. Может, мертвяки и шастают вокруг, чтобы всякие Колченоги не мешали передавать?

Я переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уяснить, что они говорят. Уже привычный нудеж в голове очень этому мешал.

– А вдруг у мертвяков есть хозяева, которые и знают всё? – спросил я.

– Да, наверное, есть, – согласился Хвост, тряхнув хвостом. – Как не быть? Таким дурным тварям обязательно нужны хозяева, иначе они всех женщин перетаскают, утопят в своих озерах, и жизнь человеческая остановится. Как без женщин-то ее продолжать?

Мне вдруг подумалось, что вполне даже можно, но как, я припомнить не мог.

Я поднялся, почувствовав, что силы вернулись, и побрел к болоту, проследив, куда ведет проплешина в кронах деревьев. Пришлось перепрыгивать с корня на корень, потому что почва под ними хоть и казалась твердой, на самом деле не везде таковой была, – я наступил один раз туда и провалился в грязь по колено. Больше пробовать не хотелось.

– Молчун! – крикнула мне вслед Нава. – Куда это тебя понесло? А на крокодила нарвешься?… А в красную плесень влезешь?… После крокодила я тебя вряд ли выхожу. После плесени еще может быть, а после крокодила даже и не надейся. Шел бы ты назад, Молчун! Чего тебе там понадобилось?

– Да сейчас я, сейчас, – обернулся я.

Конечно, место, куда рухнула моя «летающая деревня» (мне показалось, что я вспомнил, как она выглядела снаружи), затянулось и тиной, и ряской, и какими-то громадными кувшинистыми тазоподобными цветами, напоминающими раззявленную мясную пасть, из которых высовывались лягухообразные «тычинки» с глазами на длинных отростках. Но все равно было видно, что здесь что-то громадное рухнуло и затонуло, – дыра отличалась от остальной поверхности и цветом, и плотностью наростов, и гораздо большим зеркалом воды, маслянисто поблескивающей в сумраке, просвечиваемом редкими колченогими лучиками.

Стало быть, не приснилось Колченогу, что-то тут произошло – это самое «Бу-у-ум-с-с… Р-р-р-ру-вз-з-зи-и-и… Плюх… Чавк…», от которого остались только я да эта рана на болоте и в кронах. Значит, мир не ограничен деревней и лесом. А какой же он, и что здесь происходит?

Я побрел назад, к радости Навы, которая встревоженно выглядывала из-за дерева, пройдя полпути, и кричала мне, чтоб возвращался.

– Ну вот и увидели, что Молчун поправился, – улыбнулся Колченог, когда мы с Навой вернулись. – Вона как по корням скакал, как лягуха… Теперь опять один Колченог в лесу остался. Ну, в деревне, если не в лесу. Эх-хе-хе… И что за дупло такое попалось? Может, там бешеные муравьи меня покусали?

А Нава ухватилась за мою руку и не отпускала.

– И что ты там увидел? – спросил Кулак.

– Рану на болоте увидел, – ответил я. – Упало там что-то большое… Только это, скорее, не деревня была, а большой дом… Летающий дом…

– Возможно, и дом, – согласился Колченог. – Только дом так не может грохотать, а целая деревня?… Тоже не может, но все-таки…

– Нет, в самом деле, Колченог, ты пораскинь думалками, – не выдержал я. – Деревня – это много домов. Если все они полетят, то падать будут не сразу, а по очереди. Ты сколько «плюхов» слышал?

– Один, но большой, – быстро ответил Колченог. – Второго я не слышал.

– Ну вот, – обрадовался я очевидности. – Если один «плюх», то и дом один…

– А ты соображаешь, Молчун, – удивился Колченог. – У нас в деревне все больше болботят, а соображать забывают. Пусть это будет летающий дом. Но то, что он был, ты не возражаешь?

– Нет, Колченог, не возражаю. Я убедился, что болото проглотило нечто очень большое, – утешил его я.

– И как тебя зовут? – выпрямил стержень разговора Хвост.

– Кандид, – так же прямо ответил я, пока не забыл своего подсказанного имени.

– Кан… кан-н… – запнулся на слоге Хвост, – дид? Дид, а не дед?

– Дид, Хвост, именно Кан-н-дид…

У Хвоста бородатая челюсть отвисла.

– Ой, – вспомнила Нава. – Ты же мне пытался сказать, что тебя зовут Кандид, когда из бреда выныривал, но я решила, что это тоже бред, потому что где ж это видано, чтоб человека так звали?

– А может, оно на языке летающей деревни что-то и значит, мох на ушах? – удивительно логично предположил Кулак.

– Да что ж оно такое может значить? – удивлялась Нава.

– Да. Молчун, – требовательно обратился ко мне Колченог, – ты уж объясни нам, что такое имя может значить?

Я задумался, чувствуя, что прозрачные пятнышки значений плавают в памяти, только никак на свет выплыть не могут.

– Белый? – полувопросительно-полуутвердительно произнес я. – Чистый… Искренний… Простодушный…

– А, похоже, – задумчиво прикинула Нава. – Только звучит не по-человечески.

– Хрен тебе, белый и пушистый, – вдруг опять услышал я насмешливый голос в голове. – Кандидимакоз – мерзкая грибковая инфекция половых органов… От твоего имени образовано… Так что не заносись… Молочница в просторечии называется. Тоже белая, правда…

– Кто ты? – мысленно спросил я.

– Тот, кого ты должен слушаться, – ответил голос после паузы. – В роль ты вошел хорошо. Теперь по сюжету двигайся…

– О чем ты?! – опять мысленно возопил я.

Ответа не последовало, в голове возник привычный нудеж, которому я даже обрадовался, – лучше уж нудеж, чем голоса. Смутное ощущение подсказывало мне, что голоса – это совсем худо.

– А все равно Молчун понятней, – не сдавалась Нава. – Я уж привыкла, что мой муж Молчун.

– Это точно, – согласился Хвост. – А то вдруг скажешь такое, как сейчас, вот и подумаешь, что когда ты молчишь – плохо, а когда заговоришь – еще хуже… Кандид!… Это надо же такое удумать!… Оставайся ты лучше Молчуном. Ну, как мы в деревне объясним, что ты не Молчун, а Кандид?

– Да ладно, – без особых колебаний согласился я. – Называйте хоть горшком, только бродилом не поливайте.

– Нет, горшком мы тебя называть не станем, – возразила Нава.

Ей было не до шуток – решался вопрос об имени ее мужа. Это другим может быть все равно, а ей без конца его называть как-то надо, а если Кандидом называть, то язык сломаешь и голова кругом пойдет от таких слов.

– Молчун, – произнесла она ласковым голоском, – Молчунчик… Молчунишка… Слышишь, как приятно звучит?

– Слышу, слышу, – подтвердил я. – Я ж уже согласился.

– Ну, мне хочется, чтобы ты не обижался, что мы не хотим тебя называть этим дурацким именем.

– Я и не обижаюсь.

– А горшки я в чудаковой деревне видал, – сообщил Хвост. – Они там их из глины лепят и с глины едят… Фу, гадость какая!…

– Я ни за что бы не стала с глины есть, – скривилась брезгливо Нава.

– А не пошамать ли нам? – вычленил из фразы здравое зерно Кулак. – Во, я тут грибов свежих нарвал, берите, – протянул он связку толстых сочных грибов, каждый из которых был ростом примерно до коленки.

– Ах, молодец, Кулак, – обрадовался Колченог. – Хоть и растяпа ты, а тут молодец. Проголодался я. Сколько на пустой желудок протопали! Правда, сначала он был не пустой, а взял да и опустел.

– А, старики все прожорливые, – хмыкнул Кулак. – И куда только помещается?

– Да какой же Колченог старик? – защитила мужика Нава. – Совсем даже не старик! Я с ним сколько по лесу бродила – так я уставать начинаю, а он все хромает да хромает, даром что колченогий. Я за ним и на здоровых ногах не всегда поспеваю. И сегодня он не отставал, а впереди шел. А то, что ты на его дочке женат был, это еще не значит, что он старик.