Девочка в реакторе - Анастасия Котова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вместо реактора на людей свалилась девочка в школьной форме.
– Уходите оттуда, немедленно!..
Шахтеры, побросав лопаты, рванули к выходу.
Снаружи уже собрались милиционеры, построившись вокруг второй очереди.
– Что случилось?!
– Девочка! – вырвалось у Тимофея. – Девочка в школьной форме!
– Что?..
Темноволосый мужчина в толстых очках побледнел.
– Ее нужно как-то оттуда увести!
Незнакомец в темно-синей куртке начал протискиваться сквозь толпу.
– Валерий Алексеевич, что вы делаете?!
– Я вытащу ее, пока она все не разрушила!
– Легасов…!
Работники зашептались.
Наступило напряженное ожидание.
По толпе прокатился вздох облегчения, когда незнакомец вышел из тоннеля, держа за руку девочку.
Она, опустив глаза, мирно шла рядом, даже не пытаясь вырваться.
– Ее нужно немедленно передать в руки милиции!
– Я сам этим займусь.
Шахтеры проводили странную парочку недоуменными взглядами.
– Простите, а мы уже можем вернуться к работе?
Милиционер смерил их с ног до головы:
– Можете.
– Саша, слушай, только внимательно. На блок ездить это тебе не к теще на блины ходить. На книгах и на том, что в институте узнал, там долго не протянешь. Выполнять все обычные инструкции по безопасности – лучше вообще в Чернобыль не приезжать, ничего здесь сделать не сможешь, все СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Но ведь авария… Чтобы работать и жить подольше, надо знать правила игры. Здесь много людей пожглось прежде, чем эти правила поняли. Но раз поняли, их еще раз проверять на своей шкуре уже ни к чему. Поэтому слушай и запоминай, как “Отче наш”.
“Правила игры…”
“Игры…”
– Поднимитесь, Александр Александрович.
На пороге возник темноволосый ученый в толстых очках и темно-синей куртке.
Глубокие морщины на лице. В глазах какое-то уныние. Уголки губ оставались неподвижны, произнося сухие приказные слова. На подбородке вырисовывалась строгая вертикальная линия.
Легасов был мрачнее тучи.
– Хорошо, Валерий Алексеевич, через минуту я поднимусь к вам.
“Черт, это все не к добру…”
– Простите, уважаемый…
Ранним утром к нему подошли двое молодых офицеров.
– Александр Александрович. Боровой.
– Простите, товарищ Боровой, нас попросили передать вам датчики. Вы сегодня пройдете внутрь блока и установите там измерительные приборы. Нам необходимо знать уровни радиации на протяжении всего рабочего дня.
– Я понимаю вас. Трудно работать, когда под боком… такое…
– Всего вам доброго, Александр Александрович.
– Благодарю.
С ним пошли еще двое ребят из его института.
– Ладно, товарищи специалисты, какими будут ваши предложения? – с важным видом вопрошал Щербина, обводя взглядом небольшое помещение.
Председатель часто собирал их и долго выспрашивал.
Александр уже привык сидеть в своем уголочке.
Сначала включался интерес, возникали вопросы, поднималась рука, а в ответ – ничего.
Ученый больше месяца играл роль пустого стула.
Можно быть бесконечно умным, но от этого легче не станет.
“И что я здесь делаю?”
А за окном жизнь продолжалась.
“В Москве наверняка прохладнее, чем здесь” – приходил к грустному заключению Александр и отворачивался к окну.
Легасов назначил его в группу по обследованию помещений четвертого блока.
“Мне кажется это бесполезным. Я могу ползать там сколько угодно, но мне важности не добавляет”
– Нам передали защитные костюмы, Александр Александрович.
– Очень хорошо! Значит, так быстро мы не “сгорим”.
В считанные минуты они переоделись и, прихватив принесенные офицерами датчики, отправились ко второй очереди.
Летнее знойное солнце уже стояло высоко в небе, освещая стройплощадку перед разрушенным энергоблоком. Неподалеку шумели экскаваторы и тракторы, гудели грузовые машины, слышались режущие слух милицейские сирены.
Полным ходом шла подготовка к строительству объекта “Укрытие”.
Над головой раздался плач новорожденного младенца.
– Коршуны. Здесь неподалеку заячья нора. Мы когда территорию обходили, случайно ее обнаружили. Жизнь продолжается, как не крути! Кругом такая красота…
– Деревья все в листве, вишня в цвету…
– И птички поют!
– Ага! Соловьиное щепетание!
Александр тяжело вздохнул:
– Пойдемте, ребята.
На входе посадили человека для измерения радиоактивных доз у работников станции.
– Как только выйдите, я вас тут же замерю. Мы тут ведем учет каждого, – он постучал указательным пальцем по раскрытой на столе тетради, – чтобы знать, кто какую дозу получил и когда кого отправлять домой.
– На лечение?
– А это уже как повезет.
– Пожарникам уж точно не повезло…
– Ну кто же знал!.. – дежурный развел руками.
Внутри было все так же темно.
– Мы подвели сюда запасные генераторы. – Щелкнули лампочки. – Иногда мы задерживаемся допоздна. Работать в темноте – нехорошо.
– Отлично.
– Мы вам выдадим простые фонарики на батарейках. Провести туда свет не представляется возможным.
– Хорошо.
Ученого слегка потрясывало.
“Я никогда не отличался особой храбростью. Наверное, не найдется ни одного человека, которому будет по силам признаться в собственной трусости”
– Ни пуха, ни пера!
– К черту.
Вдоль узкого коридора были проложены длинные проводы и кабели.
Тоненький луч света пронзил непроглядную темноту, разрезая ее на части.
Боровой, возложив на плечи датчики и приборы, начал отставать от группы.
Молодые ребята ушли далеко вперед.
Голоса раздались в самом конце коридора. Потом и вовсе смолкли.
“Надо поспешить…”
По лицу ручьями стекал пот.
Респиратор нельзя было снять – на полу лежала радиоактивная пыль, осевшая после взрыва.
“Я завидую тем, кто побывал здесь до меня. Они очень храбрые и смелые ребята… не то что я…”
Человеческий мозг – штука непредсказуемая и одновременно сложная: в самые тяжелые моменты он подкидывает нереалистичные мысли и фантазии.
Видеть в полной темноте, подобно шизофренику, размытые и одновременно мрачные человеческие силуэты – сначала неясные, подобно миражу, что маячит на горизонте. И уже воображение начинает добавлять более яркие детали. Например, чья-то рука, выплывающая из черноты подобно привидению в заброшенном средневековом замке.
Мрак придает им форму,
