Если красть, то миллион - Елена Арсеньева

– А ну, сними косыночку, – попросила Соня, развязывая шарфик на шее, и Джейсон только сейчас заметил, что у Лиды совершенно так же прикрыто горло, только не белым шарфом, а серой тонкой косынкой, затейливо и даже кокетливо завязанной. Право, можно подумать, что у сестер одновременно заболело горло, к примеру, у обеих ангина.

Но то не ангина. Просто горло той и другой оказалось перечеркнуто красным следом удавки…

Джейсон ахнул и обвел глазами зрителей. Леший и Струмилин так и стояли с поднятыми руками (а что делать, когда пистолет Бориса надежно страховал каждое их движение?), но лица их выражали неподдельное изумление.

– Вот те на, – пробормотал Леший. – Вот те и стигматы… а может, стигматики!

Лида расхохоталась с нескрываемым злорадством.

– А, ну теперь мне все ясно, – обреченно кивнула Соня. – Все-таки есть что-то во всех этих домыслах насчет близнецов… что они способны читать мысли друг друга. Стоило оказаться рядом с тобой, дорогая сестричка, как мне словно бы в уши кто-то начал шептать. Леший, успокойся, никакой мистики! Все просто.

Когда Лидочка очнулась и увидела, во что превратили ее красивое горлышко, она преисполнилась ко мне такой ненависти, что не могла не оставить и на моей шее такой же отвратительный след.

– Да ну, брось, – жалобно пробормотал Леший. – Лидка не такая…

– Такая, такая, – кивнула Соня, – не особенно насчет нее обольщайся.

Экие у тебя долгоиграющие иллюзии, Леший. Стоишь под дулом пистолета, видишь выражение ее лица – и все еще веришь?

Джейсон посмотрел на Лиду. А ведь Соня права… Это выражение многолетней, застарелой, почти врожденной ненависти очень хорошо знакомо Джейсону. Именно так на него периодически смотрели его дорогие кузены – когда овечка Джейси не желала в очередной раз остричься.

– Между прочим, меня чуть не убили по твоей вине, – бросила Лида. – Эти поганые отморозки были уверены, что я – это ты. И они хотели меня изнасиловать!

В смысле, тебя! Думали, ты будешь в восторге!

– Не суди обо всех по себе, – холодно ответила Соня, и Лида чуть не задохнулась от возмущения:

– О себе?! Да я… да меня тошнит от одного только вида голого мужика!

– Знаю, – кивнула Соня. – Я видела у тебя дома негра. Этот шрам на фотографии ни с чем не спутаешь! А кто был третьим, Лида? Кто делал те снимки, которые вы подсунули потом Валере, чтобы меня скомпрометировать? Я тебя сразу на этих фотографиях узнала.

Неужели ты все-таки подпустила «к телу» настоящего мужика? Кого же?

Верного дружка Бориса?

– При чем тут Борис? – вскинула брови Лида. – До чего же ты невнимательная, Сонечка. Меня узнала, а своего мужа…

– Как это? – прошептала Соня. – Но ведь Костя сам показывал Пирогу эти снимки, жаловался ему…

– Ты плохо знала своего муженька, – усмехнулась Лида.

– Да, похоже на то, – понурилась Соня. – А ты, видимо, знала его хорошо. Интересно, а кто из вас кого нашел – ты Костю или он тебя? Помню, когда мы пошли в загс и он узнал, что по документам я не Богданова, а Литвинова, так пристал, почему это да как, что пришлось рассказать о твоем существовании. Он очень заинтересовался, как так, сестры, а ни разу не виделись, не общаются друг с другом.

– Заинтересовался! – передразнила Лида. – Костя твой – блядун отъявленный. Мы его наняли для серьезного дела, а он только одного хотел: переспать со мной, чтобы узнать, отличаются ли друг от друга близнецы в постели. Он нам чуть все не угробил! Поэтому и пришлось…

Она осеклась, но было уже поздно.

– Я так и думала… – протянула Соня. – Я это чувствовала. Грибы… Ну конечно, грибы! И не только Костя, да? Помню, когда ты рассказывала про смерть своего приемного отца, у меня мелькнула догадка, но такая страшная, что я отогнала ее. Я просто не могла представить…

– Между прочим, это по-прежнему только догадка, – холодно ответила Лида. – Подозрения без доказательств. Вообще не могу понять, почему на меня вечно падают всякие мерзкие подозрения? Вот ведь и у Лады Мансуровны не имелось никаких доказательств, что это я передала фотки Оксаны Порываевой в «Ведомости», а напустилась именно на меня. Вернее, на тебя, – хохотнула Лида. – Зная обстановку в Нижнем, не ошибусь, сказав, что тебе довелось побывать в «Ла ви он роз»?

– Не ошибешься, – Кивнула Соня. – Незабываемые впечатления!

– Мансуровна небось рвет на себе последние волосы? – ухмыльнулась Лида.

– Хорошо я ей удружила. Не нарушай договор, кидала паршивая, обещала заплатить – плати!

– Между прочим, мне известны и другие кидалы, не одна Мансуровна такая, – пробормотал Леший с выражением, которое в драматических произведениях обозначается ремаркой «в сторону», но на него никто не обратил внимания.

– Кстати, что нужно было тем двум мерзавцам, которые тебя сюда затащили? – спросила Соня. – Думаю, не только ради сексуальных ощущений?

Лида передернулась:

– Они требовали показать, где здесь тайник Евгения. И не верили, когда я клялась, что не имею об этом ни малейшего представления.

– Где здесь тайник? – недоумевающе повторила Соня, – Но тайник Евгения не здесь, а на квартире Наденьки, его жены.

Мгновение Лида смотрела на сестру остановившимся взглядом, потом вдруг резко наклонилась и подхватила с полу плоский матрасик, обтянутый бледно-желтым чехлом с нарисованными на нем синими колокольчиками.

«Так вот на чем я лежал! – сообразил Джейсон. – И правда – натуральный шелк. Неужели эта красота – вульгарная собачья подстилка?!»

Вульгарная или не вульгарная, а подстилка сия весьма заинтересовала Лиду. Трясущимися руками она нашарила «молнию», рванула ее – и вывернула из шелкового чехла его поролоновое содержимое.

Матрасик как матрасик, простеганный, аккуратный – ничего особенного в нем, с точки зрения Джейсона, нет. И совершенно нечего Лиде так его трясти, мять, тискать, пытаться разорвать, и вдруг, залившись злыми слезами, подхватиться на ноги – и начать стегать этим матрасом по кровати, что-то невнятно вопя и вздымая пыль.

Не один Джейсон вытаращился на Лиду – Борис тоже повернул к ней голову.

И в то же мгновение Струмилин прыгнул на него, а Леший метнулся к кровати, пытаясь схватить полотно.

Однако ему не повезло – рядом с кроватью стоял Джейсон, и Леший упал, наткнувшись на его ловко выставленную (долгие годы борьбы с кузенами не прошли даром!) подножку.

А Струмилин наткнулся на пулю.

Совершенно непонятно, как успел Борис нажать на спусковой крючок.

Казалось, он и сам этому удивился, даже испугался, услышав слабый хлопок (словно открылась шампанская бутылка, по классическому определению детективщиков), – и мгновение стоял, тупо водя глазами от дула к Струмилину, который замер, схватившись за левое плечо. Потом он шатнулся назад, ноги подогнулись, но тут Леший подхватился с пола, поддержал его, и Соня, перелетев комнату, оказалась рядом:

– Андрей!..

– Да ничего, – тихо сказал Струмилин, пытаясь сохранить равновесие, но его так и вело к стене. – Да ладно… – И замолчал.

Джейсон подскочил к Соне и Лешему, помог уложить Струмилина на пол.

Рядом валялся брошенный Лидой матрасик – Джейсон подсунул его раненому под голову. Парень был в полусознании, хотя рана на предплечье не показалась Джейсону такой уж серьезной, Струмилина свалил с ног просто первый шок.

Джейсон помог Соне стащить с него рубашку и, оторвав рукав (ну прямо как в детективном романе, где, в медицинских целях, люди вечно рвут свои и чужие рубашки!), перетянуть рану. При этом он все время косился на ее лицо и жалел – как не жалел еще ни о чем в жизни! – что пуля досталась не ему, что не из-за него льются по бледному лицу эти потоки слез, не его имя шепчут ее губы.

Вот же напасть, а? Сперва Аверьянов, царство ему небесное, перешел дорогу, теперь этот Струмилин вывалился из какого-то гиперпространства – пока еще живой, к сожалению…

Над его головой кто-то хрипло расхохотался. Это Борис. Джейсон поднял голову – и его даже холодом обдало при виде этого оливково-бледного, потного, возбужденного лица. В жизни не приходилось ему видеть такого выражения у своего обходительного партнера! Борис, судя по всему, переживал миг наивысшего торжества, он бесконечно доволен собой…

«Какая низость! – в ужасе подумал Джейсон. – До чего же мы докатились, если человек, стрелявший в своего брата по Творцу, испытывает не страх, не отвращение к себе, не ошеломляющее раскаяние – а гордость, словно и впрямь совершил нечто достойное восхищения!»

Джейсон внутренне содрогнулся. А ведь он почти уподобился Борису, на мгновение возмечтав о смерти соперника. В какую же бездну он упал, общаясь с такими людьми, как Немкин и эта его подружка, которая хладнокровно душила свою сестру!

Общаясь с ними?.. Да полно! Вся вина лежит на нем. Борис и Лида – это его творения, его гомункулусы, его Франкенштейны. Спрос, как говорится, порождает предложение, и, если бы он, Джейсон, не занялся скупкой краденых картин, не ошалел от желания обладать «Прощанием славянки», эти два монстра не вызвались бы к жизни, не совершили бы сначала ограбление, а теперь и попытку убийства.