Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

Нет человека, нет проблемы, любил повторять Иосиф Сталин.

Скандалы в семье Полины после известных событий, связанных с появлением ее отца — писателя Швайковского, — стали почти обыденным явлением. Даже при том, что Полина неплохо устроилась по рекомендации Кати в инофирму, денежные проблемы не исчезли, а напротив — возросли. И эпицентром этих проблем, как ни странно, всякий раз становился Кирилл. Полина догадывалась о его пристрастии к наркотикам, даже не сомневалась, что так оно и есть. Однако установить прямую связь между пороком Кирилла и постоянным отсутствием денег в доме ей удалось не сразу. И только тогда, когда из квартиры стали удивительным образом исчезать дорогие вещи (радиотелефон, видеомагнитофон, плеер и т. д.), Полина все окончательно поняла. Знала ли о Кирилле мать? Конечно, знала. Наверняка и сочувствовала ему, и переживала, и скрывала, как могла, дела Кирилла от Полины. Но разговор между матерью и дочерью в конце концов состоялся — он носил характер упреков, неприязни и бесконечного потока взаимных обвинений, зачастую необоснованных. Наконец, они просто перешли на крик, после чего обе разрыдались. Вот только делу это совершенно не помогло, да и не могло помочь, поскольку пристрастие брата, как понимали несчастные женщины, давно перешло в болезнь. Мать рассказала Полине, как ей пришлось хитрить перед Швайковским, чтобы тот раскошелился приличной суммой (якобы на приданое для вновь обретенной дочери), а деньги эти ушли, словно вода в песок, на анонимное лечение Кирилла. И без малейшего результата. Ну, и наконец, пропажи вещей из дома. Мать просила, умоляла, негодовала на Кирилла, запугивала его милицией, прокуратурой. Бесполезно! Он всякий раз священно клялся, что этот случай последний, но проходило несколько дней — и обнаруживалась очередная пропажа. Болезнь Кирилла заметно прогрессировала: он все чаще замыкался в себе, и все реже наркотик приносил удовлетворение, — теперь он необходим был ему исключительно для снятия ломки…

Надо признать, что Полина не испытывала к Швайковскому никаких эмоций — ни положительных, ни отрицательных. Да и не могла испытывать, поскольку совершенно не знала своего отца. Еле-еле дочитав до конца книгу папаши «Дочь альбиноса», дочь Пеленгаса не смогла сдержать откровенной зевоты: такую малопонятную скукотищу девушка, кажется, впервые держала в руках. Но имя отца частенько мелькало и на экране телевизора, и в печати — с этим нельзя было не считаться. Значит, решила Полина, он по-настоящему умный, хоть и пишет откровенную тягомотину.

Девушка старалась не вспоминать о Дмитрии Филдине — слишком много грусти наводили такие воспоминания. Ведь ясно было с самого начала, ничего у них не получится. После Димы она встречалась с разными парнями, но сравнение их с бывшим любовником было далеко не в пользу последних — несмотря на возраст, он опережал их по всем параметрам. Вот если бы начать сначала, снова испытать трепетную дрожь их первых свиданий в больничной палате! Мечты и грезы… Странная тоска по ушедшим временам. Несбывшиеся надежды!

Но что действительно тяготило Полину, вызывало какое-то смешанное чувство непонятной тревоги — явное внешнее сходство брата и Дмитрия. Обратив на это внимание матери, девушка получила какой-то обтекаемый сумбурный ответ, что в еще большей степени убедило ее в верности собственной догадки.

Впрочем, даже при условии, что догадка верна, Полина оставила за собой право самой судить о причинах и следствиях некогда имевшей место близости между матерью и Дмитрием. Не слишком ли большое значение мы придаем тому, чем по молодости грешили наши родители? И затем, став взрослыми, вольно или невольно повторяем родительские ошибки?

Удобно устроившись в старом кресле перед телевизором, Полина безучастно смотрела очередную мыльную мелодраму из жизни богатых латиноамериканцев. Слава Богу, думала она, что Кирилл еще не дошел до телевизора. Ведь это последнее, оставшееся у них приобретение из бытовой техники. Девушка в уме стала считать оставшиеся доллары, — результат получился плачевным, до зарплаты не дотянуть. А тут грядут коммунальные платежи. Да и постоянные просьбы матери одолжить денег на всякие расходы (для Кирилла, конечно) не прибавляют настроения.

— Ну, вот, опять он явился под кайфом! — послышался голос матери из передней. — Ты хоть посмотри на себя — весь худой, глаза тусклые, что-то мямлишь себе под нос…

— Ма, зачем ты так волнуешься? — отвечал Кирилл. — У меня все нормально, только голова побаливает. Вот высплюсь, отдохну, приду в себя…

— И за что мне такое горе свалилось?! — запричитала мать. — Все дети как дети: одни работают, другие учатся, никто не слоняется без дела!

— Ма, мне звонил Князь?

— Какой еще князь?

— Ну, такой, с южным акцентом.

— С кем ты связался, Кирюша? Опомнись! Твои мысли только об одном, — где достать наркотик…

— Тихо, ма. Поля услышит.

— Она все знает.

— Знает? Хотя… какая разница. Я буду лечиться, твердо решил. Понимаешь, эти наркоцентры — сплошная туфта. Сейчас внедряют новый метод: в мозги вшивается такая пластинка, в общем, которая отбивает всякую охоту к наркоте, даже если введешь героин — кайфа не получишь. Нормально, да?

— Сколько это стоит?

— Где-то около шести тысяч баксов.

Мать заломила руки:

— Откуда мне взять такую сумму?!

— Ма, я же у тебя не прошу.

— А ты твердо решил завязать?

— Не сомневайся, ма. Устал я до чертиков. Иногда кажется, что сердце выпрыгнет из груди, ноги подкосятся — и замертво свалишься. Веришь, не могу больше…

— Бедный ты мой! — зарыдала мать. — Деточка моя, я достану эти деньги, достану!..

Подобные диалоги будут повторяться до бесконечности, думала Полина. Разжалобив мать, Кирилл на какое-то время сохранит образ страдальца, случайно попавшего под влияние плохих товарищей. Только мать и будет до конца верить сыну наркоману, только мать и будет жить надеждой на исцеление больного ребенка… Телефонный звонок прервал раздумья Полины.

— Алло!

— Здравствуйте, Полина! — услышала она молодой мужской голос в трубке. — С вами хочет поговорить господин Румберг.

— Извините, — ответила девушка, — вы ошиблись номером. Никакого господина Румберга я не знаю.

— Соединяю, — бесцеремонно ответил голос.

Странное волнение охватило Полину, когда она услышала знакомые нотки:

— Привет, Поля! Мне самому претит такая официальщина. Как поживаешь? Истосковался по тебе ужасно, хочу слышать и видеть моего воробышка.

Воробышка… Так Дима прозвал ее с первых дней их близости, видимо, по причине какой-то нежной трепетности, которую Полина испытывала всякий раз от прикосновения Диминых рук. Боже! Неужели это он?!

— Здравствуй, Дима…

— Ну-ну, говори же!

— Я не знаю, что говорить…

— Ты меня помнишь?

— Конечно, помню.

— Ты меня по-прежнему… любишь?

— Я не готова… так сразу… Ведь прошло почти полгода…

— Очень по тебе соскучился, воробышек.

— Я тоже… А почему ты теперь Румберг?

На том конце трубки послышался легкий смех:

— Поля, давай встретимся?

— Когда?

— Прямо сейчас! Хочешь?

— Сейчас?.. Так быстро?

— А почему бы и нет? Давай?

— Где?

— Я за тобой заеду и по дороге мы решим.

— Но почему ты Румберг?

— Это мое настоящее имя. Так я через полчаса буду у твоего подъезда, идет? Как выглянешь в окно и увидишь вишневый «мерседес», — сразу спускайся. Буду ждать.

— Вишневый… «мерседес»?

Что-то перевернулось у Полины в ее растревоженной душе — Дима подъедет за ней в клевой иномарке?! Уж не ослышилась ли? Может, это чей-то телефонный розыгрыш? Да нет же! Голос Димы она не спутает ни с каким другим. Вот только Румберг… Впрочем, пусть сам и объяснит свои превращения.

— Подъезжай! — почти крикнула счастливая Полина.

— О кей! Скоро буду…

Вихрь желаний, страстей и авантюрной романтики обуял Полину. Значит, судьба справедлива и милостива, значит, тот лотерейный билетик, о котором она мечтала всю свою жизнь — выпал именно ей, а не кому-то еще. Именно ей!