Очарованный кровью - Дин Кунц

— Из фургона мы с тобой пойдем на лужайку, и ты посмотришь, как я закопаю Лауру и этого парня. Может быть, небо к тому времени расчистится, проглянут звезды и луна. Собак мы тоже возьмем с собой.

Ариэль сидела в кресле нахохлившись, и продолжая прижимать к груди книгу. Взгляд ее оставался отрешенным, а безупречные губы слегка приоткрылись. Пленница казалась бесконечно спокойной.

— Да, кстати, я купил тебе новую куклу. В Напе я наткнулся на любопытный маленький магазин, который торгует поделками местных ремесленников. Правда, это тряпичная кукла, но, я уверен, она тебе понравится. Я принесу ее тебе попозже.

Мистер Вехс поднялся со скамеечки и проверил содержимое холодильника и буфета, в которых хранились продукты. Еды у Ариэль оставалось еще дня на три, но он все равно решил завтра же пополнить запасы.

— Ты ешь гораздо меньше, чем должна, — упрекнул он ее. — С твоей стороны это просто черная неблагодарность. Я подарил тебе холодильник и микроволновку, у тебя есть холодная и горячая вода. Этого вполне достаточно, чтобы поддерживать себя в форме. Ты должна есть как следует.

Ариэль молчала, как и куклы вокруг.

— Ты уже потеряла два или три фунта. Пока это никак на тебе не отразилось, но если так пойдет и дальше, ты похудеешь.

Ариэль не удостоила его ответом, продолжая смотреть в пространство, как будто для того, чтобы она воспроизвела записанные сообщения, нужно было нажать какую-то кнопку.

— Не воображай, что ты сумеешь заморить себя голодом и стать тощей и не привлекательной. Таким способом тебе от меня не спастись, Ариэль. Если надо, я свяжу тебя и буду кормить насильно. Я заставлю тебя проглотить резиновую кишку и буду вливать в нее детское питание. Думаю, мне это даже понравится. Ты любишь пюре из арахиса? А вареную морковь? Может быть, тертые яблоки? Впрочем, это, пожалуй, не важно, коль скоро ты не почувствуешь вкуса, если только тебя не станет рвать.

Вехс посмотрел на ее шелковистые волосы, казавшиеся красновато-белыми в розовом свете ламп. Он воспринимал их не только зрением, но и всеми остальными органами чувств, и буквально купался в восхитительных ощущениях, вызванных видом ее волос — в звуке, запахе и их воздушной мягкости. Один легкий раздражитель порождал в нем столько ассоциаций и фантазий, что Вехс мог часами любоваться единственным волоском или дождевой капелькой, забывая обо всем остальном, потому что в каждом предмете для него был заключен целый мир чувственных опытов и ощущений.

Он подошел к креслу и остановился, глядя на Ариэль с высоты своего роста.

Она никак не отреагировала, хотя Вехс загородил собой всю комнату. Как и всегда, ее взгляд каким-то непостижимым образом переместился выше и в сторону, а он опять не заметил, когда это произошло.

Ее способность ускользать поистине сродни магии.

— Как же мне добиться от тебя хотя бы нескольких слов? Может быть, при помощи огня? Как думаешь, а? Вылить немного бензина на эти прекрасные светлые волосы, и — пуфф! — Ариэль даже не моргнула. — Или отдать тебя собакам? Можем быть, они сумеет развязать тебе язык?

Ни малейшей дрожи, ни движения, ни трепета. Какая девушка!

Мистер Вехс наклонился так низко, что оказался лицом к лицу с Ариэль. Теперь ее взгляд был устремлен прямо на него, но девушка по-прежнему не видела своего тюремщика. Она смотрела сквозь него, словно он был не человеком из плоти и крови, а тающим в воздухе призраком, который она никак не могла рассмотреть. Пожалуй, это не простое притворство, когда расслабленная глазная мышца позволяет расфокусировать взгляд, это уловка куда более хитрая, и Вехс никак не мог ее разгадать.

По-прежнему глядя прямо в глаза Ариэль, Вехс прошептал:

— После полуночи мы выйдем на луг и похороним Лауру и хич-хайкера. Может быть — если мне захочется, — я положу тебя в могилу вместе с ними и забросаю землей — всех троих: двух мертвых, и одного живого. Может быть, тогда ты заговоришь, Ариэль? Может быть, тогда попросишь о пощаде и скажешь «пожалуйста»?

Никакого ответа.

Вехс ждал.

Дыхание Ариэль оставалось негромким и ровным. Вехс был так близко от нее, что ощущал губами движение горячего воздуха, — как обещание будущих поцелуев. Должно быть, и она чувствует на своем лице его дыхание.

Возможно, она боится его, возможно, он ей отвратителен, но вместе с тем она не может не испытывать к нему сильнейшего влечения. Вехс был абсолютно в этом уверен. Плохие мальчики нравятся каждой девчонке.

— Может быть, выглянут звезды, — сказал Вехс. Какая голубизна в ее глазах, какие искрящиеся глубины!

— Или даже луна… — шепнул он чуть слышно.

Стальные оковы на лодыжках Кот были соединены короткой и толстой цепью. Вторая, гораздо более длинная цепь, прикрепленная к первой с помощью карабина, дважды обвивалась вокруг толстых ножек стула над распорными перекладинами, огибала массивную бочкообразную тумбу круглого обеденного стола и снова возвращалась к замку карабина. Цепь была натянута не сильно, но стоять Кот не могла. Даже если бы ей удалось подняться, то стул оказался бы у нее на спине, а он был таким громоздким и тяжелым, что Кот пришлось бы согнуться под его весом и ходить словно горбатый тролль. Кроме того, она все равно не смогла бы отойти от стола, к которому была прикована.

Руки Кот были скованы впереди наручниками. От правого отходила еще одна цепь, которая сзади была переплетена со спинкой стула, а затем подсоединялась к левому наручнику. Благодаря ее значительной длине Кот могла положить руки на стол.

Она так и сделала и, подавшись всем телом вперед, принялась разглядывать свой покрасневший и распухший указательный палец.

Палец немилосердно тянуло и дергало, к тому же Кот мучила сильнейшая головная боль, однако боль в шее улеглась. Но она не обольщалась, зная, что меньше чем через сутки эта боль вернется и, как бывает после удара кнутом, вернется еще более сильной, чем вначале.

Доберман за окном куда-то исчез, но спустя несколько минут Котай увидела на лугу сразу двух псов, которые нервными кругами носились из стороны в сторону, постоянно к чему-то принюхиваясь и время от времени останавливаясь чтобы прислушаться. Изредка они пропадали из вида, но потом снова возвращались, продолжая нести караул вокруг дома.

Прошедшей ночью Кот использовала ярость, чтобы с ее помощью преодолеть страх, лишавший ее сил и воли к сопротивлению, но теперь она обнаружила, что унижение — еще более сильное лекарство против страха. Не суметь постоять за себя, позволить приковать себя к какому-то стулу — это было унизительно само по себе, но сильнее всего Кот сжигал стыд за несдержанное обещание, которое она дала запертой в подвале девочке.