Молотов. Тень вождя - Б. Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же в беседах с Феликсом Чуевым Молотов вольно или невольно, но приоткрывал иной раз завесу над политическими тайнами.
В 1984 году, незадолго до смерти Вячеслава Михайловича, у него с Чуевым состоялся примечательный диалог:
— Очень много бездельников в стране, Вячеслав Михайлович.
— Для этого должны меры приниматься.
— Многие числятся на должностях, ни разу даже не показываясь на службе.
— Вот это наша беспомощность.
— Я знаю одного такого человека. Числится садовником, но ни разу не был на работе. Ему зарплату переводят на сберкнижку. А сам он делает частным образом цветные телевизоры и продает их. Детали ворованные.
— Ну вот. А так как у нас нет правильного взгляда на социализм, то и на это смотрят очень спокойно. Это уничтожить, кажется, не так трудно, но то не понимают, то смотрят сквозь пальцы.
— Таких много сейчас.
— Много, потому что не борются с этим.
— Пытаются бороться.
— Нет, не борются. На словах только.
Кажется, он прав, заметил про себя Чуев, вслух же робко возразил:
— Было постановление о дисциплине.
— Это так — для отписки.
— Поэтому и возникают разговоры насчет того, чтобы ввести небольшой процент безработицы — человек тогда будет держаться за свое место.
— Но это величайшая глупость, величайшая глупость. Тогда это уже не социализм.
— А как при социализме заставить всех работать?
— Это, по-моему, простая задача. Но так как мы не признаем уничтожение классов, то и не торопимся с этим. Это имеет разлагающее влияние.
Молотов предлагал бороться с пережитками капитализма, с капитализмом «в другой форме» — в виде спекуляции, воровства и взяток, путем перехода к планированию не только производства, но и распределения и полной отмены денег, иначе через лазейки к частной собственности, каковыми Молотов считал колхозы, «пойдем назад к капитализму».
Чувствуется, что Вячеслав Михайлович, дай ему волю, с удовольствием вспомнил бы сталинские времена и отправил бы тех, которые не хотят работать на благо социализма, в Магадан, на Печору или в Караганду, расконсервировав старые лагеря. А особо злостных бузотеров для острастки можно было бы и расстрелять. И никакой тебе безработицы! Счастье Молотова, что не дожил он до расцвета перестройки, когда появились кооперативы и частники, официально именовавшиеся «лицами, занимающимися индивидуальной трудовой деятельностью. Иначе пришлось бы ему в последние годы страдать, как Кагановичу, наблюдавшему, как рушатся «устои социализма».
Вячеслав Михайлович успел откликнуться на появление пьесы Михаила Шатрова «Так победим!», в которой впервые со сцены прозвучал текст ленинского завещания. Вячеслав Михайлович судил, очевидно, с чьих-то слов, так как сам спектакля не видел:
«В Художественном театре йри участии членов Политбюро во главе с Генеральным секретарем отмечено появление пьесы Шатрова о Ленине. Дошли до того, что Ленина играет комедийный актер (Александр Калягин. — Б. С.). Я думаю, что это такая фальшивка, такая гнусность, ловко упакованная, которая, к сожалению, не доходит до голов тех, кто приходит на официальные постановки этой пьесы. Это меня особенно коробит, потому что, если мы так будем дальше жить, наш враг империализм поймет, что мы очень недалекие люди, и против нас начнутся самые гнусные, опасные дела. А ведь если об этом не задуматься, то ведь нас
могут и пощупать — раз мы такие недалекие! Никто из писателей об этом думать не хочет».
К русской литературе в целом Молотов относился неплохо и порой готов был простить классикам (но не современникам) идеологические заблуждения. Он говорил, например:
«Льва Николаевича Толстого, по-моему, вредно принимать в партию большевиков. На целый век бы опоздали, если бы заменили партию большевиков партией Льва Николаевича Толстого. Ленин хорошо сказал, что идеализм — это пустоцвет на дереве познания. Лев Толстой — идеалист, но как художник, конечно, исключителен. Я до сих пор не могу понять Ленина в вопросе с Достоевским. Критикуя украинского писателя Винниченко, он сказал, что тот повторяет архискверные произведения архискверного Достоевского. Надо же так выразиться! Чего он его так невзлюбил? Человек-то гениальный, безусловно, Достоевский-то».
Твардовский был, по характеристике Молотова, «поэт не рядовой, но сырой». Позицию «Нового мира» Вячеслав Михайлович осуждал. Лучшим поэтом он считал Маяковского, а Есенина называл талантливым, но небольшевистским поэтом. И хвалил Всеволода Кочетова, редактора «Октября», главного оппонента редакции «Нового мира»:
«“Чего же ты хочешь?” — у него это не просто фраза. В целом роман мне понравился... “Угол падения” — тоже хорошее. В целом он молодец, Кочетов».
А вот как Молотов отозвался о Пантелеймоне Романове:
«Знал. В компаниях с ним бывал. У него есть рассказ “Родной язык” — о человеке, который все время матерился (кстати, ни один из мемуаристов не упоминает о том, чтобы Вячеслав Михайлович когда-либо матерился. — Б. С.)... Посредственный. Беспартийный... Горький его поддерживал... В нем все-таки мещанского много».
Зато Василь Быков произвел на Молотова сильное впечатление, хотя он сразу понял, что Быков — антисоветский писатель. Вячеслав Михайлович говорил Чуеву:
«Я закончил читать большую повесть Василия Быкова... Способный он человек, но Советскую власть не признает. Я читал «Мертвым не больно». Роман. Мне показалось, что он объясняет все наши жертвы в войне — там такое стечение обстоятельств, что люди гибнут ни за что ни про что, по вине одного дурака, одного негодяя — его так воспитало время, Сталин, советская действительность, что другим он быть не может. Он губит людей, попадает в плен и в плену ведет себя очень подло. И тут тоже очень хорошая девушка показана, которой дают задание какое-то для партизанского отряда. А за ней бежит один партизан. Они сходятся на дороге. Начало 1943 года. Он не верит в Советскую власть. Ата — молодец (речь идет о повести «Пойти и не вернуться». — Б. С.). Но чтоб он где-то упомянул о Советской власти, о колхозной жизни — как будто никакой революции не было...»
Из литераторов Молотов дружил с писателем Сергеем Малашкиным, старым большевиком, вступившим в партию на год раньше Молотова, автором нашумевшей в 20-х годах повести «Луна с правой стороны». Отмечал Вячеслав Михайлович и творчество Демьяна Бедного:
«Демьян Бедный с точки зрения русского языка был, конечно, молодец большой, знал народные песни...
У князей на мужика Поднялась легко рука.
Но к нему, признаться, я Снисходительный судья.
Это замечательно, по-моему. О Распутине. У него большая вещь, как был убит Распутин. Дальше в стихотворной форме я не помню, а там тоже'идут довольно хлесткие слова, что он “растоптал их образа, оплевал им всем глаза”. Грубовато, но, безусловно, метко очень.
Я с ним в хороших был отношениях, высоко его ценю. Он, безусловно, очень талантливый человек. Но вот колхозы не понял».
«У некоторых литераторов отношение к нему весьма снисходительное», — осторожно заметил Чуев.
«Нет, он поэт очень крупный, — возразил Молотов. — Мне говорили, что Ленин сказал о Демьяне Бедном в дореволюционное время: “Это,наш таран!”
Он, конечно, доступен был, его любили. Такие меткие стихи — против бар, против купцов, чиновников, за революционные дела он умел очень ярко сказать... У Демьяна хлесткости было достаточно — прямо, по-мужицки, крепко и метко очень... Ленину платили за статьи по три копейки за строку, а Демьяну платили двадцать пять копеек, но он ушел из “Правды” в “Современный мир”, там ему пятьдесят копеек платили. Вот какой подлец! — И Молотов засмеялся. — Но опять к нам вернулся, потому что там у него аудитория другая, такую хлесткость, такую грубую откровенность для “Современного мира” нельзя было использовать. Может быть, не все печатали, а может, он чувствовал, что обращается к такой аудиторий, которая на другом языке говорит, на интеллигентском, не на пролетарском.
Каганович ему говорит: “Почему ты о правых не пишешь?” Демьян ему отвечает: “А у тебя на каждую бабу стоит?” То есть правых он не может бить, это свои, а вот троцкистов, пожалуйста, бьет. Каганович с аппетитом это рассказывает».
Дружба с Бедным чуть не сослужила Молотову плохую службу. 6 декабря 1930 года было принято постановление Секретариата ЦК ВКП(б) «О фельетонах т. Демьяна Бедного “Слезай с печки”, “Без пощады”». В этом постановлении говорилось:
