Бессмертное море - Вирджиния Кантра

Морган встал, выглядя беспомощно, когда она схватила подушку с дивана и положила ее мальчику под шею. Она выпрямила его голову, наклонила его подбородок.

— Все будет хорошо, — пропела она, обещая, уверяя. Кого-то их них? — С тобой все будет хорошо. Тебе просто нужно немного помочь дышать, до тех пор пока не станет легче.

Она вытащила трубку как лезвие из ее пластмассовых ножен. Морган вздрогнул, когда она открыла рот мальчика и медленно, гладко продвинула трубку мимо его языка и вниз по горлу.

— Позвони Калебу, — приказала она. Дорожки слезы исполосовали ее лицо, но ее взгляд ни на минуту не покидал их сына. Ловкими, уверенными руками, она прицепила мешок к трубке, торчащий изо рта Закари. — Нам понадобятся носилки.

Заку нужно было больше, чем носилки. Фенобарбитал вызвал угнетенное состояние центральной и периферийной нервных систем тела, замедляя функции тела, отключая электрическую деятельность мозга.

Элизабет поежилась, откидывая голову на спинку кресла, истощение стучало в ее висках, чувство вины было камнем в груди.

Не было никаких противоядий при отравлении барбитуратами. Пока тело Зака не избавится от препарата, его дыхание необходимо поддерживать с помощью механической вентиляции.

Он неподвижно лежал на больничной койке, одна трубка была воткнута в его руку, а другая шла вниз по его горлу, машины контролировали его кровяное давление, сердечный ритм, кислород и дыхание.

Рассвет крался по краям жалюзи, серый и холодный.

Он все еще не пришел в сознание.

— Регина отведет Эмили в детский сад, — сказал Морган из дверного проема кабинета. — Она заберет ее, если будет нужно.

Если Заку не станет лучше. Если он не проснется.

Лиз закрыла глаза, ей было тяжело на душе.

— Это настоящий синяк у него на челюсти, — заметил Морган. Лиз открыла глаза. Он стоял над постелью их сына, осматривая повреждения. — Когда он проснется, он будет помнить, что я его ударил?

Лиз заставила себя ответить.

— Может, да. Может, нет. Фенобарбитал может затронуть краткосрочную память. — Она снова вздрогнула, переживая тот момент, когда она вколола ему наркотик. «Мамочка, не делай мне больно». — Я надеюсь, что он забудет, — сказала она с жаром.

— Ты сделала то, что необходимо, чтобы обмануть демона, — сказал Морган, читая ее мысли с удивительной точностью. — Тан убил бы его и уничтожил его душу при этом процессе. Ты спасла его. Ты спасла нашего сына. Никто другой не смог бы сделать то, что сделала ты.

Лиз выдержала бессменную вахту у многих кроватей, успокаивая и заверяя. Она была врачом, экспертом, лицом, к которому пациенты и семьи могли обратиться за консультацией. За ответами. Но с Морганом, она могла быть той, кто спрашивает. Она посмотрела ему в глаза, разделяя ее самый глубокий страх.

— А что, если он не очнется?

Морган взял ее за руку.

— Он очнется. Все будет хорошо. — Он сел на подлокотник ее кресла, держа их сложенные руки на своем бедре, его прикосновение было теплым. Обнадеживающим. Сильным. — Я люблю тебя, Элизабет.

Его слова просочились в ее пересохшее и трепещущее сердце, как дождь.

— Я знаю, — сказала она. — Я тоже тебя люблю.

Они тихо сидели, соединив руки, в то время как солнце медленно заливало комнату золотом, а машины шептали и сигналили у ребенка на кровати.

Они сидели вместе.

Надеялись.

Верили, что каким-то образом все будет в порядке.

Верили в любовь.

Через двенадцать часов Закари начал дышать самостоятельно. Морган рефлекторно сжал губы, когда Элизабет удаляла трубку из горла их сына.

Она подняла глаза, ее улыбка была сочувствующей, ее глаза были уставшими и напряженными.

— Я рада, что могу сделать это, пока он все еще без сознания. У него чертовски будет болеть горло, когда он проснется.

«Когда», не «если».

«Прогресс», — подумал Морган. Его Элизабет снова становилась самой собой, обретала уверенность. Он был рад.

Он кивнул.

В течение утра люди приходили и уходили: Нэнси из приемного отделения, строгая женщина мэр, женщина, которая продала Элизабет дом. Морган слушал, как Элизабет дает объяснения, заверения, врет, наблюдая, что каждое усилие исчерпывает ее ресурсы немного больше, делает ее все более и более раздраженной.

— … препарат обычно используется для лечения судорог… не знала, пока он не упал, и не ударился челюстью о журнальный столик… Спасибо, я уверена, что с ним все будет хорошо.

Дилан и Калеб собрали из кусочков полный отчет, увеличенный их собственными подозрениями и предположениями.

— Значит, этот демон завладел Заком, когда тот покинул пляж прошлой ночью, — сказал начальник полиции. — Использовал энергию мальчика, чтобы освободиться.

Дилан кивнул.

— И использовал его тело, чтобы обойти защиту острова.

Братья обменялись взглядами.

— Мы должны будем пройтись по острову и проверить шар, — сказал Калеб. — Подтвердить, что демоном действительно был Тан.

— Он мог действовать как агент Гау, — сказал Дилан.

Калеб тряхнул головой.

— Более вероятно, что он увидел возможность и использовал ее.

— Мы не знаем, насколько хорошо демоны общаются. Если…

— Достаточно, — перебил Морган внезапно, грубо.

Братья Хантер удивленно уставились на него.

— Элизабет не нужно волноваться об этом в настоящее время, в комнате нашего больного сына. Я поговорю с вами сегодня вечером. Или завтра. Прямо сейчас, Закари нуждается в тишине. А Элизабет нужен перерыв.

— Ну. — Она изучила его, когда они ушли, улыбка потянула уголок ее рта. — Это было мощно.

Морган нахмурился, сознавая, она отругает его за то, что он обращается с ней, как… как это было? Ах, да, как со слабой и изнеженной женщиной, нуждающейся в его защите.

— Спасибо. — Она обняла его и держала его, просто держала. Она вздохнула, ее голова легла ему на грудь, их тела идеально подходили друг другу. Это так хорошо чувствовалось. Это было похоже на дом.

Он легко погладил рукой ее по спине, вверх и вниз, наклонил назад ее голову. Она туманно улыбнулась ему.

— Иди, — мягко предложил он. — Умойся, переведи дыхание, выпей чашечку кофе.

Ее улыбка дрогнула.

— Мне нужно в ванную комнату.

— Тогда иди. Я останусь.

Он смотрел, как она покидает комнату, его сердце стало настолько большим, что готово было разорвать его грудную клетку.

«Я останусь навсегда», — подумал он.

Он повернулся и увидел, что их сын смотрит на него из-под полуопущенных век.