Космос. Предательство. Драконы (СИ) - Ника Айра

Последней ясной мыслью, пока ещё панический страх не заволок сознание, была такая: «Подняться с пола!» Я должна была встать. Я все забыла, даже забыла, как пользоваться собственным телом, как драться. Остался только страх, а страх не строит планы — он реагирует.

Расслабленная неподвижность, к которой я себя вынудила, пропала, и я заметалась, стала бросаться из стороны в сторону, вскидываться. Я билась всем телом, каждой мышцей. Все, что во мне есть, я в буквальном смысле бросила на одно — подняться с пола.

Леси швыряло вместе со мной. Он изо всех сил старался удержать мои руки на полу, прижать бедра, не дать свести ноги, чтобы я не поднялась на колени и его не сбросила. Я чувствовала, как он борется, но он не привык быть сверху.

Бросившись влево, я приподняла нас обоих. Он немедленно придавил нас обратно, и я ощутила, насколько он мог бы быть силён. С огромной силой придавил он меня к полу. Я ничего не смогла бы сделать против этой силы, если бы он захотел отпустить одну мою руку и полезть ещё куда-нибудь, но он держал оба моих запястья, и пусть я не могла подняться, но и он не контролировал меня полностью.

Что-то он говорил, не знаю уж, сколько времени повторял это, но я только теперь поняла.

— Снежинка, не заставляй меня делать тебе больно, любимая, прошу тебя, прошу, пожалуйста! — Он почти выкрикнул последнее слово.

Испуг в его голосе сказал моей кошке, что мы побеждаем. Мы его заставили нас бояться, и он нас отпустит. Пришпоренная кошка вместе со мной бросилась опять влево. Так, если сейчас он не стукнется спиной о стол, мы начнём кататься на спине и стряхнём его. Я снова закричала, но уже не в страхе, а торжествуя.

Мы смогли сесть, прижав Леси спиной к столу. Ногами он ухватил меня вокруг талии. Я вцеплялась в них ногтями, а часть моего сознания не понимала, почему штаны не разлезаются кровавыми полосами. Одна его рука обхватила меня поперёк груди, и только потом до меня дошло, что он ладонью накрыл грудь. Второй рукой он вцепился мне в волосы, да так, что я вскрикнула. Шею мне обожгло раскалённое дыхание Леси. Кошка кричала, что он нам сейчас шею перекусит, а человеческая половина просто была сбита с толку. Леси меня укусил.

Он погрузил зубы мне в кожу, в плоть. Я почувствовала, как они входят в меня, и перестала отбиваться. Как будто щёлкнул выключатель, о котором я даже не подозревала. Сначала я просто перестала отбиваться, руки повисли вдоль тела. И тело расслабилось, и вместо боли пришло тепло и утешение.

Леси рычал, не разжимая зубов, и у меня из горла вырвался стон. Рычание перешло в мурлыканье, а так как зубы его сомкнулись у меня на позвоночнике, этот низкий, глубокий ритм побежал по позвоночнику вниз, и тело загудело камертоном.

Я вскрикнула — уже не от страха или торжества.

Он ослабил кольцо ног вокруг моей талии, но я лежала, обмякнув, прислонившись к нему. Он медленно, напряжённо расплёл ноги, будто ждал моей реакции, но мне было не до реакций. Я ждала, ждала, чтобы он овладел мною — да, овладел, другого слова не подберу. Такое было чудесное ощущение, мир, покой, безопасность.

Он не выпускал мою шею из зубов, рукой держа меня за волосы, но вторую руку стал медленно убирать. Я тонула в нем. Я скользила вдоль него, удерживаемая только зубами на шее и рукой в волосах. Юбка задралась выше пояса и ползла ещё выше, пока сползала я. Леси обхватил меня рукой за талию, задрав юбку ещё выше — случайно, думаю. Он встал на колени, увлекая меня за собой, и медленно убрал руку с моей талии. Я осталась стоять на коленях, чуть покачиваясь, потому что все мышцы расслабились, успокоились. Мне стоило усилий остаться стоять и не свалиться на пол, хотя помогали его рука в волосах и рот, держащий за шею. И эти усилия помогли мне начать возвращение в собственную голову — понемногу, не до конца, но меня здесь стало больше. Достаточно, чтобы и тревожиться, и наслаждаться из-за его укуса. Тревожиться, потому что как будет, когда он меня отпустит, вернусь ли я к тому холодному разуму? И наслаждаться, потому что та часть меня, что была не просто кошкой, млела от этой крепкой хватки, ощущения зубов в шкуре.

Я понимала, что мне лучше, потому что начинала слышать, что чувствует Леси. Это не был звук, но я не подберу другого слова, кроме «слышать». Он был напуган, возбуждён, раздосадован, сбит с толку, неуверен и встревожен. Эти эмоции паутиной обвивали в темноте моё тело. Паутины не видно, и когда проведёшь рукой, она рвётся, будто её и не было. У животных столько эмоций сразу не бывает. Недоумение с испугом — да, но не все прочие. Их было слишком много для моего зверя.

Свободная рука Леси возилась с резинкой моих трусов — юбка давно задралась выше пояса без его помощи. Он стянул мне трусы до колен, но ему приходилось делать это одной рукой, и потому получалось рывками, и приходилось перехватывать. Леси рычал от досады мне в кожу, и у меня дыхание перехватывало в груди, коленки слабели. Он крепко держал меня за волосы, и ясно было, что если я упаду на пол, то будет больно, а потому я смогла остаться на коленях. Мысль о боли помогла сосредоточиться, чуть больше вернуться в собственный череп.

Я хотела назвать его по имени — такое чувство, что это должно было помочь, — но не могла его вспомнить, не могла его произнести. Как будто «имя» — незнакомое мне понятие. Запах его — вот это я понимала. И попыталась произнести его вслух. С третьей попытки вышло.

— Радуга, — шепнула я.

Он стянул с меня трусы до колен, но от этого одного слова остановился. Руку он не убрал от моих волос, но поднял голову, разжав зубы, и дыхание его гладило сделанную им рану.

— Снежинка, ты меня слышишь? Ты здесь?

А я здесь? Слишком трудный был вопрос. И я слишком долго думала над вопросом, потому что следующее, что я почувствовала — как ткань его шаровар задела мою голую задницу. И голый пах.

Мой зверь прижался к нему моими бёдрами, но не чтобы его остановить. Неясные мысли сводились примерно вот к чему: он победил нас в бою и заслужил право на спаривание. Древний биологический императив: спариваться надо с лучшим, с самцом, гены которого помогут твоим потомкам выжить.

Кошка не возражала — она уже была готова. А у меня были проблемы, только я не могла вспомнить, в чем они состоят. Не могла думать, потому что и разумная моя половина согласна была, что Леси заслужил своё право здесь быть. Он нас спас. Спас всех добрых людей за дверью комнаты. И я отодвинулась от тела Леси. Отодвинулась — и страх его вырвался в полную силу. Он не знал и не мог знать, что это разум во мне хотел освободиться. Зверь учуял прилив страха, и из горла у меня вырвался крик, который я у себя не слышала. Не человеческий крик.