Избранное - Борис Сергеевич Гусев

Но он о своих дюже волновался… И о жене. Он знал, что у него дочь, Светочка, перед войной родилась. Но он не видел ее ни разу. Не знаю, жива ли…

— Его дочь, Светлана Кузьминична, жива и прислала мне письмо. Ей так и не пришлось увидеть отца. Теперь она уже окончила институт, работает учительницей.

— Наверное, похожа на него? Очень бы хотелось ее повидать.

— Я ее тоже не видел. Но письмо она прислала. Пишет, что помнит один лишь момент — когда пришло сообщение о гибели отца, — это конец сорок четвертого. Светлане было всего три года. К тому времени Шепетовка, где она жила с матерью, была уже освобождена от оккупантов… Позже, уже взрослой девушкой, Светлана ездила в Слоним на могилу отца. Теперь каждый год ездит… В Слониме у них появились друзья!

— А жена Кима?

— От нее я писем не получал… Мария Тимофеевна, а вы не знаете ничего о судьбе второй радистки, Нади, которая работала в Киеве?

— Одно знаю — захватили ее немцы. И выпытали у нее код. Когда б не Ким, много б она натворила бед.

— Вы считаете, что она погибла?

— Кто знает… Вы в Белоруссии еще не были?

— Нет.

— Там живет один человек. Сурок по фамилии. Ким посылал его в Киев узнать, он и ходил на ту квартиру, может, он знает что. Он где-то в Минске живет.

— А чем кончилась история с Беклемешевой?

— Она от гестапо работала.

— Вот как… Кто же ее раскрыл?

— Сама раскрыла себя… Случай помог. Я все по заданиям Кима ходила, а как заданий нет, помогала сестре Шуре на кухне… И эта Беклемешева стала к нам приходить. Придет: «Девочки, может, помочь что?..» А мы: «Спасибо, справимся». А девка она вроде на вид своя, но не лежала душа к ней… Да не скажешь ведь, обидится. Документы у ней исправные были, как от Москвы. У нас в центре тогда генерал жил, Смирнов Петр Федорович, веселый дядечка, душевный. Пожилой уже, в землянках сыро, расхворался. Я ему в землянку обед носила. И в тот раз совсем собралась. Налила котелок. Смотрю, эта гостья тут крутится… Спрашиваю: «Чего тебе?» — «Соли». Потянулась за солью я, она к котелку подскочила… Вот меня тут подозрение взяло. Все же беру котелок, иду с ним в землянку. И все думаю, чего это она заглядывала. Открыла крышку и смотрю, а на поверхности вместе с жиром какая-то зелень плавает. Но я еще всего не понимала или до сознания не доходило. Навстречу Игорь идет… Показала ему… «Шут его знает, говорит, так с виду не определишь. Вылей лучше». Вылила. Вымыла котелок горячей водой, налила нового супу… А вечером все обнаружилось. Вошла я в сарайчик, где мы чай кипятили, вижу снова ее: подняла крышку и всыпала чего-то гуда… Тут до меня дошло… Зло взяло, схватила чайник — да в нее, жаль, промахнулась. Зато Немчинов не промахнулся, она, гадина, мышьяк сыпала… Тиссовский распознал.

— Она призналась в шпионаже?

— Вот того я не знаю… Ее Тиссовский и Немчинов допрашивали в секретной части. Немчинов сказывал — когда вел ее, все кричала: «Бандиты, сволочи, все равно немцы вас всех передушат!» Наверно, призналась.

Она замолчала.

— Вы сказали: «Немчинов вел». Что, он расстреливал?

— Он. Он всегда… Родителей его, сказывали, немцы поубивали, и он шибко против них лютовал.

— А Ким расстреливал?

— Не… Он в эти дела не касался. Но окончательный приговор утверждал… Уже присудят, все. Он придет. Поговорит… Потом выйдет, скажет: «Да, это их агент… Можно пускать…» Немцы шпионов к нам засылали, за Кимом охотились.

Собачка, встретившая нас во дворе, прошла в кухню и теперь преданно и просительно смотрела на хозяйку. Мария дала ей кусок колбасы, приласкала.

— Вот тоже у Кима такась собачка была. Маяк звали… Все хотел ее в Ромны к своим отправить… Но так и не вышло у него… А эта приблудная… Вижу, похожа на ту. И оставила.

— А что же стало с той собачонкой?

— В деревне оставил. Никак ему было с ней.

— Павлова вы знали?

— Конечно, знала… Ким же его привел вместе с казаками… После он митинг устраивал, речь говорил… Казаки клятву давали… Такое тут пошло ликование. Многие мужики плакали… Да… Один вышел и сказать ничего не может… Стоит, вздрагивает… Потом все же сказал: «Кровью, говорит, своей смоем позорное пятно — службу у Гитлера».

— А сам Павлов?

— И он с нами. Он же остался их командиром… Лихой был… Вылазки делал, нападения на штабы ихние. Все на коне, с шашкой.

— За что же его расстреляли?

Пауза. Она молча долго смотрит на меня.

— Как изменщика, говорили. И в приказе было записано, что он саботажник.

— Но вы-то как считаете?

— Чего не знаю, того не знаю…

Она помолчала, потом продолжала:

— Как погиб он, я могу сказать, его при мне расстреляли. Только вы не торопите меня. Я подумаю, вспомню, сама скажу. Тут ошибиться нельзя.

Потом она выдвинула ящик комода и, порывшись в нем, достала такой документ:

«Справка

Выдана настоящая Хомяк Марии Тимофеевне в том, что она действительно работала в оперативной группе Кима с 2 января 1943 года по сентябрь 1943 года. Все задания командования Красной Армии выполняла честно и в срок.

За хорошее выполнение заданий командования фронта в тылу противника представлена к правительственной награде — ордену Красной Звезды.

Начальник оперативной группы — Гнедаш».