Закат и падение Римской Империи. Том 1 - Эдвард Гиббон

В одном из самых значительных шведских и готских городов - Упсале находился знаменитый храм, сохранявшийся до конца одиннадцатого столетия. Он был украшен золотом, добытым скандинавами путем морских разбоев, и был освящен неуклюжими изображениями трех главных божеств - бога войны, богини деторождения и бога грома. Один раз в каждые девять лет происходило торжественное празднество, причем приносились в жертву девять различных пород животных (в этом числе была и человеческая) и окровавленные трупы жертв развешивались в священной роще, которая находилась подле храма. Единственные дошедшие до нас сведения об этих варварских суевериях находятся в Эдде - мифологической системе, которая была составлена в Исландии около тринадцатого столетия и которую датские и шведские ученые считали за самый драгоценный остаток их старинных традиций.

Несмотря на таинственную неясность Эдды, нам нетрудно различить две отдельные личности, которые смешивались под общим именем Одина - бога войны и великого законодателя Скандинавии. Этот последний был северным Мухаммедом: он установил религию, приспособленную к климату и к народу. Многочисленные племена, жившие по обеим сторонам Балтийского моря, преклонились перед непреодолимым мужеством Одина, перед его убедительным красноречием и перед приобретенной им славой самого искусного чародея. Веру, которую он старался распространять в течение своей долгой и счастливой жизни, он закрепил добровольной смертью. Опасаясь позорного приближения болезней и немощей, он решился окончить свою жизнь так, как прилично воину. На торжественном собрании шведов и готов он нанес себе девять смертельных ран для того, чтобы скорее отправиться приготовлять (как он выразился своим замирающим голосом) праздник героев во дворце бога войны.

Место рождения и обыкновенного пребывания Одина обозначают словом Ас-гард. Случайное сходство этого названия с Ас-бургом или Ас-офом, имеющими одинаковое значение, послужило основанием для такой остроумной исторической системы, что мы охотно поверили бы в ее достоверность, если бы имели на то хоть какие-нибудь доказательства. Полагают, что Один был вождем варварского племени, которое жило на берегах Меотийского озера до падения Митридата и до той поры, когда победы Помпея стали грозить Северу порабощением. Преклоняясь с негодованием и гневом перед могуществом, которому он не был в состоянии сопротивляться, Один перевел свое племя от границ азиатской Сарматии в Швецию с намерением создать в этом неприступном убежище свободы такую религию и такой народ, которые когда-нибудь сделаются орудием его бессмертной жажды мщения; он надеялся, что настанет такое время, когда его непобедимые готы, воодушевясь воинственным фанатизмом, выйдут из полярных стран громадными массами для того, чтобы наказать угнетателей человеческого рода.

Хотя столько последовательных готских поколений и были способны сохранить темное предание о своем скандинавском происхождении, мы все-таки не вправе ожидать от таких необразованных варваров каких-либо точных сведений о времени и подробностях их переселений. Переправа через Балтийское море была нетрудным и естественным с их стороны предприятием. Жители Швеции располагали достаточным числом больших гребных судов, а от Карлскроны до ближайших портов Померании и Пруссии немного более ста миль. Здесь наконец мы вступаем на твердую историческую почву. Нам по крайней мере положительно известно, что в начале христианской эры и не позднее века Антонинов готы уже утвердились в устьях Вислы и в той плодородной провинции, где много позже были основаны торговые города Торн, Эльбинг, Кёнигсберг и Данциг. К западу от готов многочисленные племена вандалов разместились вдоль берегов Одера и побережья Померании и Мекленбурга.

Поразительное сходство в нравах, в телосложении, в религии и языке, по-видимому, свидетельствовало о том, что вандалы и готы первоначально составляли один великий народ. Эти последние, как кажется, подразделялись на остроготов, визиготов и гепидов. Различия между вандалами были более резко обозначены самостоятельными именами герулов, бургундов, лангобардов и множества других мелких народов, которые в последующие века разрослись в могущественные монархии.

В веке Антонинов готы еще жили в Пруссии. Незадолго до царствования Александра Севера их частые и опустошительные нашествия на римскую провинцию Дакию дали знать о том, как неприятно их соседство. Потому именно к этому семидесятилетнему промежутку времени мы и должны отнести второе переселение готов от Балтийского моря к Эвксинскому Понту; но причину этого переселения невозможно отыскать в массе разнообразных мотивов, под влиянием которых действуют неоседлые варвары. Моровая язва и голод, победа и поражение, прорицание богов и красноречие отважного вождя могли в одинаковой мере служить мотивом для того, чтобы готы направились в более теплые южные страны. Не говоря уже о влиянии воинственной религии, готы были так многочисленны и неустрашимы, что могли смело пускаться на самые опасные предприятия. Благодаря своим круглым щитам и коротеньким мечам они были страшны в рукопашном бою; их благородная преданность наследственным королям придавала им необыкновенное единодушие и упорство во всем, что они предпринимали, а герой того времени и десятый предок короля Италии Теодориха, знаменитый Амал, прибавлял влияние своих личных достоинств к прерогативам своего высокого происхождения, которое он вел от Anses, то есть от полубогов готской нации.

Слух о предстоящем великом походе воодушевил самых храбрых воинов в вандальских государствах Германии, и через несколько лет после того, как нам известно, многие из них сражались под общим знаменем готов. Первые движения переселенцев привели их к берегам Припека, который считался у древних южным рукавом Борисфена. Эта большая река, извиваясь по равнинам Польши и России, указывала варварам направление, которого они должны держаться, и доставляла им как свежую воду, так и пастбища для их многочисленных стад. Они двигались по течению реки, не зная, куда она их приведет, и, полагаясь на свою храбрость, не боялись, что какая-нибудь сила может их остановить. Первые племена, встреченные ими на пути, были бастарны и венеды, но цвет неприятельской молодежи - неизвестно, охотой или поневоле, - вступил в ряды готской армии. Бастарны жили к северу от Карпатских гор; огромное пространство, отделявшее бастарнов от финляндских дикарей, находилось во власти венедов или, вернее, было ими опустошено; мы имеем некоторое основание полагать, что первый из этих народов, отличившийся в македонской войне и впоследствии разделившийся на сильные племена певкинов, боранов, карпов и пр., вел свое происхождение от германцев. Еще с большей уверенностью можно приписать сарматское происхождение венедам, которые так прославились в средние века. Но смешение племен и нравов на этой неопределенной границе между двумя различными мирами нередко вводило в замешательство самых аккуратных наблюдателей. Приближаясь к Эвксинскому морю, готы повстречались с более чистыми сарматскими расами - язигами, аланами, роксоланами - и, вероятно, были первыми германцами, увидевшими устья Борисфена и Танаиса. Если мы обратим внимание на характеристические особенности народов германского и сарматского, то мы найдем, что эти две великие отрасли человеческого рода отличались одна от другой тем, что у одной были постоянные хижины, у другой - передвижные палатки, у одной плотно прилегавшая к телу одежда, у другой - широко развевающиеся одеяния, у одной единоженство, у другой - многоженство, у одной военные силы состояли большей частью из пехоты, у другой - из кавалерии; сверх того, славонский язык имел то превосходство над тевтонским, что он распространился путем завоеваний от пределов Италии до стран, соседних с Японией.

На своем пути готы овладели Украиной - страной обширной и необыкновенно плодородной, пересекаемой судоходными реками, впадающими с обеих сторон в Борисфен, и усеянной обширными и высокими дубовыми лесами. Изобилие дичи и рыбы, бесчисленные пчелиные ульи в дуплах старых деревьев и в углублениях утесов, составлявшие даже в том грубом веке выгодную отрасль торговли, крупный скот, умеренный климат, почва, годная для посева всяких сортов зернового хлеба, роскошная растительность - одним словом, все свидетельствовало о щедрости природы и все приглашало трудолюбивого человека к работе. Но готы не увлеклись ни одной из этих приманок и остались верными своей привычке к праздности, бедности и грабежу.

Скифские орды, жившие с восточной стороны в соседстве с новыми поселениями готов, не представляли ничего привлекательного для их предприимчивости, кроме неверной победы, которая не принесла бы им никакой пользы. Но надежда достигнуть римской территории была гораздо более заманчива; поля Дакии были покрыты богатыми нивами, которые были засеяны руками трудолюбивого народа, но могли быть убраны руками народа воинственного. Преемники Траяна, руководствуясь не столько действительными интересами государства, сколько идеальными понятиями о его достоинстве, удержали за собою земли, завоеванные этим императором по ту сторону Дуная, и тем, как кажется, ослабили империю с этой стороны. Новая и еще не вполне надежная Дакийская провинция не была достаточно сильна, чтобы оказать сопротивление варварам, и вместе с тем не была достаточно богата, чтобы насытить их жадность. Пока далекие берега Днестра считались границей римских владений, укрепления на нижнем Дунае охранялись очень небрежно, а население Мезии жило в беспечной уверенности, что громадные непроходимые пространства вполне ограждают его от всяких варварских нашествий. Вторжение готов, в царствование Филиппа, вывело их из этого пагубного заблуждения. Король или предводитель этого гордого народа прошел с пренебрежением через Дакийскую провинцию и направился через Днестр и Дунай, не встретив никакого сопротивления, способного замедлить его наступательное движение. Дисциплина до того ослабла в римских войсках, что они очистили перед неприятелем многие из вверенных им важных постов и из страха заслуженного наказания стали переходить большими массами на службу к готам. Значительные отряды варваров появились наконец под стенами Маркианополя - города, выстроенного Траяном в честь его сестры и в то время служившего столицей второй Мезии.