Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля - Дмитрий Нечевин

— Но ссадины, ссадины! — нетерпеливо допытывались товарищ прокурора и следователь.

— При падении он мог удариться… — давал, нужно признаться, уклончивые ответы врач. — Что же касается разодранной ранки на шее, то ее можно объяснить так: если мы допустим, что Фохт скончался от кровоизлияния в мозг или, скажем, от паралича сердца, то нет ничего удивительного в том, что он, почувствовав дурноту, удушие, стал инстинктивно, в смертельном страхе, рвать ворот рубашки, царапать, почти рвать шею. У многих скоропостижно скончавшихся мне приходилось наблюдать подобные явления.

Следователь переглянулся с прокурором.

— Видите ли, доктор, ваше объяснение было бы весьма правдоподобным, если бы оно, простите, не было столь… неподходящим для данного случая. Вы говорите, что он, почувствовав удушье, стал рвать ворот рубашки, царапать шею. Но взгляните: воротник ночной рубашки Фохта расстегнут, отнюдь не разорван и даже не смят. Очевидно, покойный не прикасался руками к нему. Кроме того, и это главное: если бы Фохт сам упал, в агонии или в смерти, навзничь, на спину, то он должен бы скорее всего разбить себе затылок, голову. Вы видите: он лежит лицом кверху. Каким же образом человек, падающий навзничь, может получить от падения ссадины под бровями? Или у него брови на затылке?..

— Он мог удариться лицом… — пробормотал сконфуженный доктор.

— Нет, не мог, — ответил следователь. — Посмотрите: между кроватью и столом, то есть на том пространстве, на котором лежит несчастный Фохт, не находится ни одного предмета, о который он мог бы удариться. Эх, простите меня, доктор, не в укор, а так вам скажу: плохо у вас проходят судебную медицину. Мы, юристы, куда более сведущие в этой области, потому что практика лучше всяких теорий учит распознавать психологиютрупа.

Немедленно отправив труп Фохта в медико-хирургическую академию для вскрытия, приступили к предварительному дознанию.

Трагическое происшествие в комнате Фохта всполошило весь муравейник — меблированные комнаты. В узком коридоре, темном, тускло освещенном крохотной керосиновой лампой, толпились в страхе, испуге и смятении аборигены этого логовища.

Первой для допроса была приглашена — за отсутствием самой содержательницы меблированных комнат — ее сестра, мещанка Евдокия Григорьева. На вопросы властей она дала подробные сведения обо всех жильцах. Тут была и целая пестрая галерея типов полуинтеллигентного Петербурга в лице его типичных представителей, тех скромных по средствам, но гордых по духу и претензиям людей, которые, ютясь в комнатах, с какой-то больной страстностью разыгрывают из себя «благородных нищих».

— У нас разные господа живут, — тараторила мещанка Григорьева, сестра своей «знаменитой» сестры — содержательницы меблированных комнат. — В номере пятом — барышня одна. Хорошая барышня! Все книжки читает, романы, да конфетки жует… К ней дядюшка в гости ходит. Такой солидный, важный господин, седой, с огромной золотой цепочкой на животике. В номере шестом — капитан один, отставной… Тот все ром ямайский пьет. Выпьет и кричит: «Я со всеми севастопольскими генералами ром ямайский пил! Смирно, шантрапа!» В номере седьмом проживает Иван Малинин. Бедствует, бедненький, а у его, слышь, опекуна аль попечителя большие деньги водятся… В том же номере чиновник, отставной губернский секретарь Александр Платонович Померанцев. Ну, уж этот господин — совсем непутевый. До того допился, что со службы прогнали, совсем обнищал. И одеть-то нечего… Конфузно сказать, а только и брючонок не имел. Бывало кричит: «Эй, самовар!» А идти к нему боязно: он-то ведь без штанов, родненький…

Словоохотливую управительницу «номеров» пришлось оборвать, и власти ее попросили отвечать только на предлагаемые вопросы.

— Скажите, в ту ночь, когда скончался ваш жилец Фохт, все ваши жильцы были дома?

— Кажись, все…

— Был ли кто-нибудь в комнате покойного?

Тут Григорьева рассказала следующее. В этот поздний вечер и ночью к покойному заходили соседи по комнатам — Иван Малинин и этот самый чиновник «без штанов» Александр Платонович Померанцев. По-видимому, они курили, пьянствовали. Из комнаты Фохта раздавались взрывы хохота, пьяные выкрики, словом, веселье шло во всю. Шумели настолько, что барышня из номера 5 выходила и просила быть потише, а то не дают спать спокойно ее «дядюшке»… В 2 часа ночи она видела Малинина сильно пьяным, а Померанцева — выходящим из комнаты Фохта, но уже в штанах, и притом в штанах покойного.

— Вы, стало быть, хорошо знали вещи покойного, если сразу узнали его брюки на Померанцеве?.. Скажите, в таком случае, чего не хватает среди вещей покойного Фохта…

Григорьева после беглого осмотра сейчас же обнаружила исчезновение енотовой шубы, золотых часов с цепочкой.

Один из жильцов, великолуцкий мещанин Петр Вихрев, тоже заявил, что в ночь смерти Фохта он видел, как Померанцев и Малинин переходили из комнаты в комнату, то от Фохта к себе, то от себя к Фохту. Слышал он также их громкие разговоры, возгласы, смех…

— Беспокойно было… — добавил он.

Таковы в общих чертах были данные предварительного следствия. Исчезновение енотовой шубы покойного, его золотых часов, таинственная обстановка его смерти, неестественное положение трупа, подозрительные ссадины и ранка на шее — все это давало основание полагать, что отставной почтовый чиновник Готлиб Фохт был убит с целью ограбления.

Показания управительницы номеров Григорьевой о том, что в ночь трагического происшествия покойный Фохт проводил время с Малининым и Померанцевым, пролило свет на это темное дело, дав ценные указания на то, в каком направлении вести следственные розыски.

Прежде всего я дал приказ о розыске похищенной у Фохта енотовой шубы. Опыт сыскной полиции свидетельствует, что похищенные вещи не залеживаются у воров и убийц, а большей частью немедленно сбываются, продаются ими. Местом сбыта чаще всего служат Александровский и Апраксин рынки.

Розыски шубы, действительно, очень скоро увенчались успехом. На Александровском рынке нашему чиновнику удалось не без труда узнать, что утром 15 января какие-то двое неизвестных продали енотовую шубу барышникам, которые, в свою очередь, перепродали ее в лавку Павлова в Апраксином дворе. Там она и была найдена, отобрана и представлена в сыскную полицию.

Теперь все внимание сыскной полиции было сосредоточено на двух лицах, исчезнувших из номера, — Малинине и Померанцеве. Найти их и арестовать — это значило наполовину разрубить следственный гордиев узел. Какой-то таинственный внутренний голос мне подсказывал, что эти два лица не косвенно, а прямо замешаны в убийстве Фохта, о котором газеты уже затрубили во всю, всполошив петербургское население. Я выработал такой план: нескольких агентов разослал по всем тем злачным местам, где убийцы обыкновенно, тотчас по совершении преступлений, любят «забываться», ища в вине и распутстве целительный духовный бальзам, — по трактирам, публичным домам; двум же агентам я предписал неотступно находиться у квартиры, в которой было совершено убийство Фохта, внимательно следя за входящими и выходящими жильцами.

И вдруг случилось нечто в высшей степени странное, то, чего мы менее всего ожидали: один из предполагаемых убийц совершенно спокойно явился в свою комнату, где была устроена засада, облава.

Это был Иван Малинин. Около десяти часов утра он, совершенно пьяный, подъехал к дому, вошел в квартиру и прошел нетрезвой походкой в свою комнату. Через несколько минут к нему нагрянула сыскная полиция. При виде ее он страшно изменился в лице, и хмель сразу слетел с него. Грустное, тяжелое и отталкивающее впечатление производил собою этот юноша. Перед нами стоял чуть не отрок (ему всего было 19 лет), небольшого роста, худощавый с маловыразительным лицом. Пьянство и разврат уже успели наложить свою проклятую руку на этого юношу. Лицо его было одутловато, точно налито водой. Под глазами синей лентой залегли круги, очевидно от распутно проводимых ночей, руки и ноги тряслись мелкой дрожью, и не от страха, а все от той же «милой» жизни, где стаканчик водки чередуется с грязными ласками грязных блудниц. Он был грязно, до отвратительности небрежно одет. Все на нем было расстегнуто, все в пыли, в перьях, в пуху. Для опытного взгляда сразу было видно, где он провел эту ночь.

При аресте он был почти невменяем. Очевидно, бессонная ночь, пьянство и распутство каким-то кошмаром налегли на него, придавили его. Привезенный к нам в сыскную полицию, он несколько оправился и, по-видимому, вполне чистосердечно поведал нам следующее.

Он, Иван Иванович Малинин, царскосельский мещанин, сирота, 19 лет, православный. Родители его были довольно состоятельны, занимались торговлей. Желая дать ему приличное образование и воспитание, отдали его в Коммерческое училище, где, однако, он курса не окончил, пробыв только до 5-го класса.