«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

Почему Троя одолевали беспокойные мысли? Может, он опасался, что не все его солдаты возвратятся после атаки дотов на высоте 378? Может, хотел доказать себе, что принятое им решение правильно? Он уже столько принимал решений, столько потерял людей — его рота наполовину состояла из новичков. Это не проходило даром, и он сам становился другим человеком. Трой теперь почти не отдавал приказов — он только предлагал, как лучше поступить. Солдаты в него верили. Когда он ощущал эту веру, он приходил в отчаяние. Он сказал, что самый сильный дот будет брать Фулбрайт со своим взводом. Если Фулбрайта убьют, или Лестера, или Шийла, выйдет, что это он послал их на смерть. И распредели он задания по-другому, все равно будет то же самое.

Лестеру было слышно, как чертыхается Фулбрайт; он не видел лейтенанта, потому что его скрывала выпуклость холма и потому что Лестер полз, опустив голову. Земля была мокрая и скользкая от вчерашнего дождя; уже через несколько минут одежда его промокла. Летом земля была другом; теперь она отвергала его. От этого рождалось ощущение бессилия и злости, но страха он не испытывал.

Страх исчез, как только он начал подниматься на высоту 378. Следом за ним двигались капрал Саймон, Уотлингер, Черелли, Трауб и Шийл. С ними ему предстояло сделать последнюю перебежку — ярдов пятьдесят по голому месту, без единой былинки, за которой бы можно было укрыться, — прямо к стене дота. Только добежать до этой стены, пригнуться к ней — и дот им не страшен, потому что немцы могли стрелять только через амбразуры. Фулбрайт сказал:

— Когда будете пересекать этот участок, вас будут прикрывать двадцать пять винтовок и минометы…

И Лестер ответил:

— Да, сэр! — хотя знал, что они не могут его прикрыть, потому что немцев за их бетонными укреплениями этот огонь все равно не достанет.

Лестер полз, стараясь оставаться незаметным. У него было достаточно времени, чтобы обдумать, почему это он не боится, — вероятно, потому, что достиг той точки, когда уже ничего не чувствуешь. Всю ночь он ворочался с боку на бок и не мог уснуть; он мысленно переживал эту перебежку — пятьдесят ярдов до стены дота; он представлял себе страшную минуту — удар, словно с размаха кулаком по лицу; вот он вскинул руку, перевернулся и замер, кровь сочится из раны, а сам он становится все легче, легче — сейчас улетит. Он так и не заснул до побудки. Он испытал все, что может испытать человек в предсмертных муках, и теперь ощущал только пустоту да страшную головную боль.

Это случалось с ним всякий раз, когда он заранее знал о предстоящем бое. Но чем дольше он был на фронте, тем более подробные и яркие картины ему рисовались. Перед первыми боями среди нормандских изгородей страх возникал лишь в общих очертаниях; с тех пор Лестер столько всего нагляделся, что теперь мог в совершенстве расцветить его подробностями.

Последние полмили до исходной точки он шел, сознавая только, что должен с каменным лицом передвигать ноги впереди пяти солдат, которых сам себе выбрал. Он не разговаривал с ними; им уже было сказано, что кому делать и кто что должен делать, если сосед будет убит или ранен.

И внутри у него была пустота, а страха не было.

Склон холма поднимался к доту отлого, но весь был изрыт воронками. Воронки неудержимо тянули к себе. Лестер старался не смотреть на них; он чувствовал — стоит залезть в воронку и не захочешь вылезать. Он очень устал ползти на локтях и коленях, каждое движение требовало усилия воли. Мелкие острые камешки кололи руки; казалось бы, нечего обращать внимание на такую ничтожную боль — а вот поди же ты!

Он посмотрел на часы. Прошло всего четыре минуты, половина склона была позади, и пока ничего не случилось.

Внезапно он ощутил нетерпение. Захотелось поскорее отделаться. Он взвесил шансы.

Если встать и пуститься бегом, у немцев окажется сравнительно большая мишень. Если продолжать ползти, мишень будет меньше, но она неизмеримо дольше останется на мушке у немцев. Неизвестно, что хуже.

Он приподнялся. Немецкий пулемет дал очередь.

— С ума сошел? — крикнул Саймон. — Ложись!

Боится, подумал Лестер, а посмотреть на него — силач, богатырь.

Лестер встал, махнул другим, чтобы не отставали, пробежал несколько шагов. Вот это еще так! Теперь каждый шаг приближал его к цели, хотя нога, коснувшись скользкой земли, при каждом шаге съезжала назад на несколько дюймов. Он отчаянно боролся с глиной. Дыхание у него прерывалось, в висках стучало.

Все же он услышал слабый возглас, словно вскрикнул испуганный ребенок. Он хотел бежать дальше, но не мог.

Он подумал, если я обернусь, — конец, а так хорошо бежали. Он обернулся. Он увидел, как огромное тело Саймона катится вниз по склону. Руки и ноги казались мягкими, как тряпки, на тело налипала грязь. Наконец Саймон скатился в воронку и остался лежать распластавшись, уже наполовину засыпанный землей.

Пулемет опять застучал. Впереди Лестера взметнулся фонтан грязи.

— Ложись! — крикнул он. — Ложись!

И снова он как автомат полз вверх на локтях и коленях. Без Саймона их осталось всего пятеро. Ради живого Саймона он прошел бы через такой же ад, какой переживал сейчас; мертвый Саймон был только цифрой, — теперь немцы будут целиться всего в пятерых, особенно во время последней перебежки. Его личные шансы уменьшились.

Он услышал позади себя тяжелое дыхание. Часто переводя дух, Шийл выговорил:

— Надо к Саймону… раненый он, ранен.

— К черту! Он убит, — сказал Лестер.

— Ранен он… в колено… я видел… раз — и готово.

— К чертовой матери! — крикнул Лестер. — Здесь оставайся! Со мной!

Шийл остался. Вид у него был жалкий.

— Сукин ты сын! — сказал он.

Лестер все полз вперед.

— Тебя бы самого так! — сказал Шийл.

Лестер уныло молчал. Он все полз вперед.

— Надо же было подняться! — сказал Шийл. — Теперь он кровью изойдет!

— Санитары заберут его, — хрипло сказал Лестер. — Держи дистанцию.

Шийл отстал.

Лестер посмотрел на часы. Прошло еще две минуты. Они почти достигли конца подъема.

Те, что уцелели после этой перебежки — Черелли, Трауб, Шийл и Лестер, — никогда ее не забудут. Еще долго они будут с криком просыпаться по ночам и видеть разрытый снарядами кусок земли и в конце его — серый бетонный блок, расширяющийся книзу, как крышка гроба.

Уотлингер не добежал до него. Черелли и Трауб видели, как он погиб. У них на глазах он обратился в ничто и вознесся к небесам в дыму и пламени, под оглушительный грохот взрыва. Им показалось, что они видели, как куски его тела пронеслись по воздуху, но опытные люди в ответ на их рассказ только качали головой — не может быть. Он наступил на мину, так? Ну, значит, если от него и остались видимые глазу куски, они летели так быстро, что их все равно невозможно было увидеть.

От ужаса оба застыли на месте. Черелли услышал, как мимо со свистом пронеслись куски металла, и подумал, — ну, конец, а потом удивился, что он еще может думать, и решил, нет, значит, не конец, и рыдание сдавило ему горло, но не вырвалось наружу. Уотлингер не был ему особенно близок; но просто не верилось, что там, где только что был человек, теперь яма, а больше ничего не осталось.

Трауба с силой ударило куском мокрой глины; удар пришелся в почки, и Трауб застонал. Он понял это уже позднее, а в ту минуту был оглушен и ничего не соображал, только ловил ртом воздух. У него мелькнула сумасшедшая мысль, что взрыв, в котором исчез Уотлингер, вобрал в себя весь воздух, что сам он оказался в безвоздушном пространстве, а значит, ему не жить. О господи, о господи, твердил он мысленно, не в силах ничего произнести вслух. Он видел своих: Черелли стоит как вкопанный, Лестер и Шийл бегут вперед. Но они казались маленькими, далекими и нереальными, как бывает, когда смотришь в перевернутый бинокль. И еще он видел дот, дымки, вырывающиеся из щелей; оттуда продолжали стрелять — стрелять в него.

В эту минуту Лестер обернулся. Не более десяти шагов отделяли его от безопасной точки под стеной дота. Немцы не могли стрелять через амбразуры прямо вниз; там, рядом с ними, отделенный от них бетоном и сталью, он сможет передохнуть, а потом уничтожить их. Десять шагов.

И тут грохот взрыва дошел до его сознания, и он, не останавливаясь, оглянулся через плечо; Шийл тоже бежал, немного позади и сбоку от него. Дальше два солдата стояли на месте, как бараны перед запертыми воротами; а где же, черт возьми, третий? Третий имел какое-то отношение к взрыву. Был взрыв, и третий солдат исчез. Заряды по-прежнему в руках у Черелли и Трауба; значит, исчез Уотлингер. Но что они там стоят, как истуканы? Люди должны двигаться, людей убивают, это серьезное дело, нельзя стоять и ждать, пока тебя прихлопнет.

Он закричал, но они либо не услышали, либо не обратили внимания.

Лестер видел гостеприимную выемку у подножия дота. Он стремился туда из последних сил, с отчаянием загнанного зверя. И все же он повернулся и побежал обратно к Траубу — десять, пятнадцать, двадцать шагов, в обход ямы, возникшей там, где исчез Уотлингер. Он толкнул Трауба, стал бить его по спине, кричать: