Черный гусар - СкальдЪ

— Верно. Но теперь я поеду в Азию, зная, что меня здесь ждут, — я не удержался и еще раз быстро поцеловал ее в щеку. — Я буду тебе писать.

В залу я вернулся один, Катя пришла чуть позже, предварительно заглянув к себе в комнату и немного успокоившись. Тот Рождественский ужин я запомнил надолго. Мне все казалось каким-то волшебным, сияющим, чистым.

В России в те времена было не принято делать девушкам слишком дорогие или личные подарки. Так что мои бухарские безделушки остались дожидаться лучшего часа. Я не постеснялся бы преподнести ей колье или кольцо, но подобный жест скомпрометировал бы прежде всего Катю. Поэтому перед отъездом я подарил ей альбом для творчества, в обложке из прекрасно выделанной козьей кожи. А она тайком передала мне свою фотографию, сделанную в фотоателье «Светопись». С ее стороны это был весьма смелый жест.

Перед тем, как покинуть столицу, я долго беседовал и с Хмелёвым, и Барановым, обсуждая наше общее будущее.

В Петербург из очередной поездки возвратился Дмитрий Пашино. Удивительный он был человек! Ученый, путешественник, археолог, писатель, дипломат, этнограф, переводчик и педагог. А еще тесно сотрудничал с военной разведкой, но об этом знало всего несколько человек. Пашино обдумывал идею организовать в столице газету «Азиатский вестник». Мне он подарил свою книгу «Туркестанский край» с подписью и пожеланием доброго здравия и верных друзей. А я вручил ему деревянную лакированную коробку с револьвером «Смит и Вессон», патронами и всем необходимым для ухода за оружием.

Встретился и с цесаревичем. Романов не считал нужным скрывать недовольство. Наследник желал видеть меня в собственной свите. И хотя подобное было не только великой честью, но и давало ряд преимуществ, я снова отказался.

— Я продолжу служить в рядах Бессмертных гусар, Николай. И отправлюсь в Азию. Через полтора года начнется Хивинский поход. Он предоставит мне необходимые возможности.

— Как-то у тебя все просто выходит.

— А что усложнять? Жизнь не так проста, как кажется, она гораздо проще!

— Хорошо сказано. Я запомню… Что ж, поезжай, — сомнения в голове Романова никуда не исчезли. Мы с ним долго беседовали в тот день, обсуждая различные нюансы. А под конец снова сыграли в шахматы.

— Я не могу сказать, сколько денег сумела сэкономить Россия благодаря твоим советам. Но твой вклад оказался весьма велик. За один лишь телефон вам с фон Барановым можно смело давать графское достоинство, — отметил цесаревич. — Но подарок тебе я хочу преподнести от себя, от души. Возьми, пригодится, — и он вручил мне золотой портсигар. — Он хорошо будет сочетаться с твоим брегетом.

— Спасибо, — я не стал отказываться и говорить, что недостоин ничего подобного. Достоин, и еще как. Хотя, наверное, за минувшее время мне можно было сделать и больше.

— Возможно, если император не станет возражать, то и я через год доберусь до Ташкента, — поделился планами мой друг.

— Приезжай, конечно. Ты же должен знать, как живут твои Азиатские подданные.

Мы с Архипом сели на поезд. Хмелёв забронировал для меня место в 1-м классе, и за билет я не платил. В Москве провел последнюю неделю из положенного отпуска. А затем отправился на восток, по уже известному маршруту — Саратов-Уральск-Оренбург. Жаль только, что «чугунку» в том направлении только начинали строить.

Оренбургские степи занесло снегом, ударили морозы. Казалось, мы никуда не едем, а стоим на месте, так вокруг все было однообразно и скучно. Простывшие верблюды кашляли, киргизы напевали свои заунывные песни, поземка заносила дорогу, а по ночам выли волки. Правда, путники на тракте стали встречаться чаще.

Кутаясь в медвежью шкуру, я думал о Кате, о своей жизни, друзьях, гусарах Смерти и о будущем. Что готовила мне судьба? Да и моя способность… Почему я использую ее так редко? Может, имеет смысл попытаться хоть кого-то сделать чуть лучше, внушив мысли о совести, честности, сострадании? Ответа я не знал, но что-то подсказывало, что нельзя без весомого повода влезать в чужие судьбы. Человек имеет право на свободу воли. В том числе он имеет право совершать ошибки и набивать себе шишки. И я окончательно для себя решил, что воздействовать на людей буду лишь в самых крайних, можно сказать, критических, моментах. Или тогда, когда от влиятельного человека зависит судьба других или благо страны.

До Ташкента добрались в конце февраля. Высадились на почтовой станции. Отдав распоряжение насчет багажа, я взял извозчика и проехал по городу. Снегирев сидел рядом с кучером.

За минувшие два с половиной года Ташкент изменился. Генерал-губернатор Кауфман показал себя талантливым администратором. Появились новые здания и целые кварталы, на улицах стало немного чище и спокойней. По крайней мере, так мне показалось. На встречу попадались не только мусульмане и евреи, но и люди в европейских костюмах и русской одежде. Раньше их было меньше. Вечерело, на город опускались сумерки. Несмотря на зимний месяц, в воздухе уже чувствовалось приближение весны.

Там, где раньше стояла временная казарма Александрийских гусар, теперь возвышалось основательное кирпичное здание.

— Ваше благородие, с возвращением! — первым меня приветствовал вахмистр Нерон Давыдович. Он и еще несколько гусар как раз откуда-то возвращались. Судя по их красным лицам и чистой одежде, они посещали баню.

— Рады вас видеть, ваше благородие! Как добрались? — послышались многочисленные голоса.

— Козлов! Петрушин! Агафонов! — обрадовался я старым товарищам. — Как вам служится, люди*?

— Согласно должности, я в полном порядке, да и остальным грех жаловаться, — солидно и неспешно ответил Цезарь. — А что, ваше благородие, вы снова разведывательным отделением будете командовать? Хорошо, чтобы так оно и было. Мы с вами где хошь готовы воевать!

— Посмотрим. А что офицеры? — спросил я.

— Так это, недавно ведь открыли новый офицерский клуб. Значится, все господа там, — быстро ответил Петрушин. Он всегда ловко соображал, и в бою, и в разговорах.

— Ясно. Что ж, ребята, повезло вам, первых я вас встретил. Вот, возьмите, выпейте за моё здоровье, — я дал Козлову три рубля.

— Премного благодарен, храни вас Бог! — вахмистр расплылся в улыбке, от чего его разбойничья рожа приобрела какое-то непонятное, одновременно добродушное и суровое, выражение. Его товарищи хором выразили свое полное удовлетворение.

Дежурный, им оказался молодой корнет Юлианов, которого раньше видеть мне не доводилось, подтвердил, что все офицеры в клубе. Туда я и направился. Со мной, чтобы показать дорогу, корнет отправил одного из гусар. Снегирев остался в казарме.

В Азии темнело быстро. По улицам мы пробирались чуть ли не ощупью. С ближайшего минарета слышался протяжный азан — призыв муэдзина к вечерней молитве.

Клуб так же