Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

Так напевала она под стук обитых бронзой колес. Как-то на привале она собрала глины на берегу болотца, раскатала ее в небольшую лепешку и написала на ней эти строчки. Энкиду умел читать, но плохо, а писать и вовсе не умел, поэтому грамотность подруги вызывала у него безотчетное уважение. Он решил, что обязательно научится разбирать эти смутно понятные рисунки из клинышков так же бегло, как и Шамхат. И писать научится тоже.

К концу привала табличка просохла, но Шамхат так и оставила ее на берегу.

– Почему ты бросила свой труд? – удивился Энкиду, собираясь забрать табличку с собой.

– Оставь здесь! – улыбнулась спутница. – Мне она не нужна. Ведь эти слова у меня в голове! И я еще их придумаю знаешь сколько? Больше в шесть раз, вот сколько! А здесь когда-нибудь остановится путник, найдет эту табличку, прочтет и узнает, как сильно я тебя люблю. Порадуется за нас или позавидует… Не знаю, но, может быть, и сам, если в его жизни еще нет этого волшебного света, поймет, что же он ищет на самом деле, скитаясь по Земле.

Она сплела из тростника корзинку и, набрав в нее глины побольше, забрала с собой в колесницу.

– Зачем тебе столько? – удивился Энкиду.

– Хочу написать про нас. Переложу в стихи всю историю, как мы с тобой встретились.

– И про смерть Гильгамеша напишешь?

– Напишу.

– А если кто прочитает?

– Но ты ведь его не убивал! Я об этом и напишу, чтоб никто не подумал. К тому же в Урук огражденный мы с тобой вряд ли вернемся. Земля знаешь какая огромная? Вот такая она огромная! – Шамхат широко раскинула руки. – Сто восемьдесят поприщ от края до края!

– Долго же тогда нам ехать до гор Машу, – усмехнулся Энкиду.

– А горы, может быть, ближе, – успокоила его Шамхат.

Они ехали долго, больше пяти дней. И все это время путь их был безмятежен – ни зверь, ни человек не тревожили счастья Шамхат и Энкиду. Шамхат все это время продолжала трудиться над записями.

– Ну вот! Закончила, – сказала она, показывая Энкиду готовые таблички. Всего их получилось три.

– Не бросай их здесь, – попросил Энкиду. – Я хочу узнать, что ты написала.

– Не буду, – улыбнулась Шамхат и поцеловала любимого. – У меня еще немного глины осталось. Я напишу на ней ту песню, которую придумала про нас.

На седьмой день впереди замаячили вершины далеких гор. Влажные болотца кончились, началась сухая пустыня, заметенная горячим песком. Колеса проваливались в него и вязли, поэтому Энкиду распряг колесницу и отпустил мулов на волю.

– Идите на запад, – сказал он им вслед. – Там много воды и травы.

Колесницу решили бросить, взяв с собой лишь самое необходимое. Перебирая вещи, Энкиду наткнулся на просохшие таблички. И начал разбирать знаки, оставленные рукой любимой.

– А откуда ты знаешь, о чем подумал Иттихурат, когда его из-за двери окликнул заклинатель? – удивился он, с трудом разобрав несколько фраз.

– Ниоткуда, вот откуда! Я это сочинила! – воскликнула Шамхат. – Вот что бы ты подумал, если бы заклинатель окликнул тебя из-за двери?

– Наверное, то же самое бы подумал, – улыбнулся самозваный царь. – Но разве можно написать то, что не знаешь наверняка?

– Не знаю, – вздохнула Шамхат. – Но так интереснее. Что я видела сама, то написала, как есть. А что рассказывал ты, написала с твоих слов, – сказала она и хитро улыбнулась. – Но, может, ты тоже что-то придумал?

Энкиду рассмеялся, вспомнив, как приврал насчет того, что носил Гильгамеша на руках через каждую рытвину. Гильгамеш был горд, храбр и на руках себя носить не позволил ни разу, обозвав старейшин, которые дали подобный наказ, тупыми отродьями вьючных ослов.

Таблички пришлось оставить в брошенной колеснице. Энкиду нагрузил на себя кувшины с водой, а Шамхат взяла хлеб и вяленое мясо. Утопая ступнями в песке, они рука об руку двинулись в сторону голубых вершин.

Солнце жгло нещадно и слепило глаза. Хорошо хоть елея было вдосталь, и умащенная им кожа не обгорала на солнце и не трескалась. Но воздух обжигал и высушивал тело через дыхание. Поэтому шли молча, экономя влагу и силы.

Так они прошли целый день. А к вечеру остановились на привал. Усталые путники быстро поели и вскоре устроились на ночлег. Они так устали, что ни красота огромных звезд, ни танец огня в костре не располагали к вечерней беседе.

Стало холодать. И Шамхат с Энкиду обнялись покрепче, чтобы было теплее.

– Отчего ты не спишь, любимая? – спросил Энкиду, увидев, что Шамхат не спит. – Отчего ты смотришь в небо, вместо того, чтобы смежить веки и довериться сну?

– Так, – сказала она и закрыла глаза.

Утром они снова двинулись в путь. Горы приближались довольно быстро. К полудню они закрыли уже половину неба, а в пустыне вновь появились островки зеленой травы.

Путники остановились, чтобы полюбоваться на сияющие снежные вершины.

– Говорят, – вздохнула Шамхат, – что ворота гор Машу, через которые в мир людей выходит лучезарный Шамаш, охраняют грозные люди-скорпионы. Тела их сверкают, а взгляды смертельны.

– А раньше ты могла сказать? – буркнул Энкиду. – Как же с ними тогда разговаривать, если им в глаза смотреть нельзя?

– А ты и не смотри, – улыбнулась Шамхат. – Гляди им под ноги. Язык это тебе не стеснит. Хотя я не очень-то верю в губительность взгляда.

Энкиду вздохнул, немного озадаченный известием, и они снова двинулись вперед.

Так шли они еще полдня до вечера. А когда солнце приблизилось к горизонту, снова начали устраиваться на ночлег.

– Любят же люди врать! – буркнул Энкиду, с облегчением сбрасывая на землю кувшины. – Говорили, что солнце выходит из ворот в горах Машу, а оно выходит из-за гор! Может, и людей-скорпионов никаких нет? А может, и Утнапишти тоже нет?

– Это не ложь, а придумка, – заступилась Шамхат за неизвестного сказителя. – Знаешь, в чем разница? Ложь для корысти, а придумка для красоты, вот в чем разница! Это значит, что в любой придумке есть правда, только откроется она не каждому, а только тому, кто умеет увидеть за словами суть вещей.

В этот вечер усталость была не так сильна, и после принятия пищи путники почувствовали необходимость в вечерней беседе.

– Ты говоришь, для красоты нужна придумка? – задумчиво произнес Энкиду. – А разве не проще было сказать точно, как есть? Чтобы не надо было разгадывать загадки? Многие ведь так и не смогут понять, о чем идет речь. Разве это справедливо?

– А мне кажется, – возразила Шамхат, – так и должно быть. Нельзя даром открывать тайну – тогда она ничего не стоит. А так – от самого человека зависит, как он поймет такую загадку. Скажешь «сокровище» скупцу, он сразу о деньгах подумает. Воин подумает о мече. Девушка – о красивом платье, в котором будет милее любимому. А мудрец будет уверен, что сокровище – это новое знание. Каждый увидит свое!

– Эх, Шамхат, тебя послушать, так все гладко получается… Слушаешь тебя и веришь тому, что ты говоришь. То ли голос у тебя такой сладкий, то ли знаешь ты какую-то тайну, другим неведомую. Я ведь диким зверем был, когда ты нашла меня, а теперь я уже могу читать таблички. Как это у тебя получается?

– Потому что я люблю тебя! – ответила подруга Энкиду и нежно провела по его волосам легкой рукой.

– И я люблю тебя.

Они снова улеглись. Тысячеокое небо всю ночь следило за покоем двух человеческих существ, и боги берегли их, прокладывая тропы диких львов и ядовитых змей стороной.

Наступил следующий день. Вышедшее из-за горы солнце разбудило путников. Энкиду открыл глаза и увидел, что идти осталось немного – не более четверти поприща. Увидев, что и Шамхат проснулась, Энкиду улыбнулся ей, а она ему. И они снова двинулись в путь.

Горы словно притягивали путников, завораживая величиной и красотой. И вскоре Энкиду увидел в скалах дыры, вроде тех, в каких живут ласточки на обрывах рек. В некоторых из них что-то ярко поблескивало.

– Смотри, Шамхат! – воскликнул Энкиду. – Что это?

– Не знаю. – Она покачала головой.

Они прошли еще немного, и, приглядевшись, Энкиду увидел людей, облаченных в панцири из бронзовых пластин. Панцири действительно напоминали скорпионьи, а за спиной каждого из людей-скорпионов торчал наконечник короткого метательного копья, делая их еще более похожими на ядовитых степных тварей.

– Что я тебе говорила! – обрадовалась Шамхат. – Понял ты теперь, чем выдумка отличается от вранья?

Энкиду понял, но радости это ему не прибавило. Его недолгий опыт жизни среди людей подсказывал, что если на пути появились воины при оружии, то с ними придется или договариваться, или драться. Что они здесь охраняли, было пока не ясно, но, по большому счету, не имело значения.

Один из людей-скорпионов спустился со скалы по каменным ступеням и направился навстречу путникам. Энкиду удивился, когда внизу к воину присоединилась женщина в ниспадающих одеждах цвета песка. Каждая ее рука была украшена множеством браслетов, напоминая лапы членистоногого.