Я обязательно вернусь - Эльмира Нетесова

Сколько раз хотел экипаж вернуть сейнеру прежнее имя. Но не разрешили наверху. Так и осталось судно с модным именем и в числе неудачников. Ситуация выровнялась лишь на седьмом году, когда обновленный экипаж сделал за путину два годовых плана.

Михалыча вместе с командой тогда поздравляли на всех собраниях. Рыбаки не обращали внимания на похвалы, знали, все зависит от моря, удачи, конъюнктуры.

— Еще полтора месяца работы, и надо ставить сейнер на ремонт в сухой ДОК. Всю зиму провозятся с ним люди. Сами рыбаки, устав от отдыха, придут помогать поскорее справиться с ремонтом. Не будет только меня, — вздыхает капитан:

— Этот год последний! Пора и честь знать. Ничего вечного нет. Кто-то другой станет к штурвалу и будет капитаном! — думает человек.

Еще месяц или полтора половим, а там и Новый год! Станем на прикол, на отдых. Люди совсем вымотались. Им нужно прийти в себя, пока вконец не озверели. Неудачи в море ломают людей куда как сильнее береговых неприятностей.

Михалыч с улыбкой вспоминает своего старшего механика, какой всегда и всюду нещадно ругает женщин, но в своей семье нет человека более покладистого и доброго. Он, возвращаясь с моря, все заботы по дому берет на себя. Сам убирает и готовит, ходит в магазины и забирает детей из школы, помогает им делать уроки, а потом встречает жену с работы. А перед сном водит ее погулять по морскому берегу, заставляя дышать свежим воздухом. Ни драк, ни ссор в этой семье никогда не было. Не ладил стармех только с братом своей жены. Тот был алкашом, и в каждый его приход дверь резко распахивалась, и назойливый родственник вылетал вперед спиной на лестничную площадку с криками и бранью. Потом он целый год не появлялся. Вот так и у кока Жоры. Жену себе он привез с Украины. Ей палец в рот не клади, вместе с головой откусит и не подавится. Сколько лет живут, а мира меж ними нет. Жена не научилась уступать мужу ни в чем. Скажи он ей слово, в ответ сотню услышит, да каких! Мужик уже плюнет! Так баба задерет юбку и, похлопав себя по заднице, скажет задиристо:

— Вот тебе!

Ну кто такое стерпит? Конечно, хлестал свою благоверную не щадя. По заднице и по морде. Та орала на весь дом. А стоит соседям постучать в дверь, высовывалась и спрашивала:

— Вас кто звал? Пошли вон отсюда, придурки!

Она никогда не ругала Жорку при чужих. Не жаловалась на него родне. Но стоило человеку повысить голос, баба тут же хваталась за каталку и кочергу, за утюг и сковородки, и уж тогда ищи мужик пятый угол. Жена дралась без промахов. Она везде была такою. На родительском собрании в школе ругалась до хрипоты со всеми учителями, в магазинах орала так, что продавцы удивлялись ее луженой глотке. Она всегда и везде умела постоять за себя и свою семью.

Только жены дизелистов, все как одна были тихими и покладистыми. Они работали на рыбокомбинате в икорном цехе, никогда не ссорились между собой, и дома у них все обходилось тихо, хотя мужики их были не без характеров. Поначалу скандалили, выгоняли жен среди ночи за то, что к ужину на столе не оказалось бутылки. Обидно было, что в своей семье не уважают. Но через пару дней возвращали баб домой, иные даже прощенья просили у жен. И снова в рыбацких семьях восстанавливались мир и покой.

— Юрик! У тебя теща умерла! — сообщает радист рыбаку. Того со всех сторон мужики поздравляют, радуются за человека. У того от счастья руки дрожат. Пришел отпроситься:

— Отпусти, Михалыч, домой! Пока своими глазами не увижу, не поверю…

Трижды за семь лет теща ставила семью на грань развода. Даже двое детей не остановили. Что нужно было старой? Ведь развела старшего сына с невесткой, тот вконец спился. Ей этого было мало. Сама с мужем прожила три года. Тот среди ночи сбежал от нее на судно, а через год, женившись на другой, живет с нею и поныне. Троих сыновей родили и вырастили. Самому скоро на пенсию. О первой жене не любил вспоминать. Даже случайно встретившись с нею на городской улице, никогда не здоровался и не разговаривал. Своего зятя — рыбака позорила на каждом шагу. Сколько скандалов вспыхивало из-за нее в семье— ни счесть. И наконец-то ее не стало. Можно понять, как обрадуется рыбак долгожданному покою в семье.

— И чего ей не хватало? Ведь не работала, не нянчила внуков. Они выросли в детском саду. Бабку не любили, та не знала сказок, зато сплетен, слухов приносила полные карманы. Не любили бабку в семье, хотя своя, родная, а ни радости, ни тепла не видел от нее никто.

— А ведь целая жизнь прошла мимо, — отвернулся человек к иллюминатору. Там море… Оно то синее, или серое, тихое иль бурное, всегда остается непостижимой загадкой и магнитом, какой притянув человека, никогда не выпустит его из плена, пока не возьмет от него молодость и силы.

— Держись подальше от моря, — просят матери подрастающих сыновей. И добавляют горько:

— Отец там утонул. Побереги себя…

Мальчишек это предостережение не останавливает. Они уходят в море, зачастую не успев повзрослеть.

Вот и снова бороздит сейнер район лова. Рыбаки ждут улов. Вот-вот поднимет лебедка трал. Каким он будет?

Когда-то, много лет назад, поднялся на борт судна Прохор. Нет, он не мечтал о море, не готовился в рыбаки. Но так сложилось, что береговые заработки стали смешными. На них семью не прокормить, да и какая семья, о тех грошах вслух не скажешь, совестно. Нормальному человеку на такую получку неделю не прокормиться. Вот и пришлось идти в море. Прохор не знал, получится ли из него рыбак. Многие его друзья пошли на суда. А вот осталось их на море совсем немного. Одни погибли, другие не одолели морскую болезнь, были и те, кто не выдержали тяжелую рыбацкую работу и вернулись на берег довольствоваться крохами.

Прошке тоже пришлось нелегко. К нему присматривались капитан и рыбаки, случалось, посмеивались над интеллигентской неумелостью, над воспитанием человека, какой не умел говорить грубо, одернуть и поставить на место обидчика. Пользуясь неопытностью, его посылали чистить до блеска якорь или красить его. Но… Человек вскоре все усвоил, понял и не поддавался на уловки рыбаков, не позволял боцману орать на себя. Встретив того в узком коридоре между каютами, вдавил в перегородку и сказал совсем невежливо:

— Слушай, ты! Еще раз разинешь на меня свою пасть, я ее до самой задницы порву! Тебе все обезьяны станут завидовать. Усек? И запомни, я повторять не буду.

Боцман глянул на внушительные размеры рыбака и поверил в сказанное. С того дня он не орал на человека, говорил с ним нормальным голосом, но об угрозе все же сказал капитану, на всякий случай. Тот отмахнулся, не поверив в серьезность. Прохор был слишком спокойным и терпеливым. Довести его до срыва могло лишь что-то особое.

Прохор даже на лову одевался не в пример другим аккуратно. У него никогда пуговки не мотались на одной нитке. Роба всегда была просушена, ловко сидела на человеке, облегала по фигуре. Из сапог не торчали портянки, мужик надевал носки, всегда имел при себе носовой платок и никогда не сморкался на палубу. Он умывался и причесывался, хотя на судне не водилось ни одной женщины. Не забывал чистить зубы. И предельно аккуратно заправлял свою койку. Он ел и работал рядом с Федором, какого кроме Прошки никто не терпел. Ел он громко чавкая, и Прохор не выдержав смерил мужика недобрым взглядом, он был красноречивее мата. Федор смутился, покраснел и показал на протезы во рту, сказав тихо, словно извиняясь:

— Свои в Чечне потерял. Вступился за сослуживца. Раньше нормально ел. Теперь вот никак не привыкну. Зато Колька жив. Что там зубы! У человека уже два сына! Потерпи, братан, всякий из нас в этой жизни чем-то платится. И я не из куража, не в драке свои потерял…

Прошка слегка кивнул головой, мол, понял. После того садился рядом с Федей, ел молча, и на сортировке без слов и просьб помогал мужику, увидел, что у того рука прострелена навылет.

Федор всегда работал до последнего. Не разгибаясь и не сачкуя. Перерывы и перекуры забывал. Включался, как машина, и работал до полного изнеможения, пока переставали слушаться руки и ноги. Случалось, он падал лицом в кучу рыбы. И тогда его относили на носовую сейнера, давали возможность отдохнуть, подышать воздухом, а через полчаса Федька вставал и снова шел сортировать рыбу или мыл палубу вместе со всеми.

Прохор, так уж получилось, вскоре стал жить в одной каюте с Федором, приучил человека к своему порядку. Здесь никогда не моталась одежда на спинках стульев. Ничего лишнего на столе и тумбочках. Нигде ни пыли, ни грязи, всегда чистые полотенца у умывальника. Такому порядку в каюте завидовали многие.

Они мало общались. Лишь во время штормов, когда сейнер ложился в дрейф или стоял в какой-нибудь бухте, пережидая непогодь. А она по осени затягивалась надолго. Вот так и в этот раз, всего неделю порыбачили, а голос диспетчера предупредил:

— Алексей Михайлович! Вы меня слышите с «Терешковой»?