Фрагменты сожалений - Сергей Блейк

– И кто начнет? – спросила Марина.

– Мы с Лерой это затеяли, мы и начнем, – отозвался Максим. – Сначала я, потом она. Вы за это время попытайтесь вспомнить какую-нибудь историю, если еще не сделали этого. А если уже знаете, чем поделиться, – отлично. – Небольшая пауза. – Теперь начнем. – Он опустил взгляд на горящие свечки, собрался с мыслями, убедился, что ни у кого не осталось или не возникло вопросов, вздохнул и начал. – Мне будет непросто об этом говорить, потому что история связана со смертью моих родителей. – Еще одна пауза. Подняв глаза, отметил реакцию ровесников: кто-то выказывал немое сочувствие, кто-то просто напряженно заерзал. Похоже, им с самого начала стало в большей или меньшей степени дискомфортно. Максима это устраивало. Он снова воззрился на оранжевые огоньки. – Я никогда и ни с кем, даже с Лерой, не делился своим предположением о том, почему они умерли, но сегодняшней ночью сделаю это. Так вот, это случилось, как помню, недели за полторы до их гибели. В тот день я после школы заскочил в кафешку, посидел там немного, перекусил, выпил кофе и пошел домой. Иду, как и полагается, по тротуару, смотрю прямо вперед, не обращаю ни на кого внимания. Впереди вижу женщину и невольно задерживаю на ней взгляд – уж больно она выделялась среди других: одета во все черное, причем… как будто не сильно-то современное, волосы – темно-красные, а глаза густо подведены карандашом. Но когда обратил внимание на следующую деталь, мне стало немного не по себе: глаза ее, не считая белков, были полностью черными. Понятия не имею, в чем было дело: в линзах, или радужная оболочка на самом деле была темно-темно-коричневой – если такие вообще бывают, – или женщина наркотиками какими обдолбалась, или дефект такой… не знаю. В общем, проходит она мимо меня и тоже смотрит куда-то вперед. Через несколько секунд слышу, как женский голос окликает меня со спины, навскидку – в двух десятках шагов позади, а когда обернулся – эта самая женщина уже стояла рядом со мной. Она сказала: «Не открывай им дверь, мальчик. Не открывай дверь». «Кому – им?» – спрашиваю я. «Не открывай им, – только и повторила она. – Они будут стучаться в дверь вашей квартиры ровно в три часа ночи на протяжении сорока суток. Откроешь им дверь – и либо ты умрешь, либо кто-то из твоих близких. Пережди сорок ночей после первого стука. Не открывай им дверь». После этих слов она как ни в чем не бывало развернулась и пошла себе дальше. И единственное, что я мог сделать тогда, – выдавить нервный смешок и уйти. Теперь думаю, что, наверное, следовало ее догнать. Не уверен только, что это чем-нибудь помогло бы. Так или иначе, я продолжил путь домой. В первые трое суток ничего не происходило, и я уже почти забыл о той сумасшедшей. Но на четвертую ночь все началось. Я крепко спал, как вдруг из сна меня вырвал стук во входную дверь. Он был размеренным, не настырным, не агрессивным, но при этом я так отчетливо слышал его из своей спальни, как если бы кто-то прямо в спальню и стучался. Я тут же покрылся холодным потом, не мог пошевелиться, и слух мой будто обострился. Думаю, на меня накатила паническая атака. И я просто лежал и ждал, когда стук умолкнет. И он умолк. Какое-то время я продолжал лежать, боялся шевельнуться. Потом протянул руку к своему телефону и посмотрел на время: было около пяти минут четвертого. Остаток ночи мне так и не удалось заснуть, я невольно прислушивался к каждому шороху. А следующей ночью это повторилось. Я успел взглянуть на дисплей мобильного, когда еще стучали в дверь: было ровно три ночи. И несколько минут стук не смолкал. И опять я так и не заснул до самого утра, пришлось из-за этого прогулять школу, чтобы выспаться днем. Знаете, ни я, ни мои родители – сколько я их знал – никогда не были верующими. Верили мы всегда только в себя, полагались на собственные силы. Но в третью ночь я пожалел о том, что в нашей квартире не висело и не стояло ни одной иконы, что на мне не было нагрудного крестика. Мне было до ужаса страшно. Казалось бы: кто-то стучится в дверь, придуряется, – что в этом такого пугающего? Но разве не стало бы вам страшно, если бы в одной из комнат загорелся свет, потекла вода из крана или включился телевизор, когда точно знаете, что в квартире нет никого, кроме вас? И лежу я, значит, в кровати – а мой режим сна-бодрствования, конечно же, нарушен – с включенным в спальне светом и почти не спускаю глаз с настенных часов, которые я периодически отлаживаю, чтобы они как можно точнее совпадали с московским временем. Разумеется, они могли отставать на несколько секунд, но это ерунда. И вот менее чем через десять секунд после того, как секундная стрелка отмерила три часа за полночь, в дверь застучали. Тук-тук-тук, тук-тук-тук – и так, дьявол подери, минуты четыре кряду. Четыре! И все это время – одним темпом, то есть монотонно. А утром, когда мы завтракали – то есть я, мама и папа, – я спросил, не слышали они в последние несколько ночей стук в дверь? Они спокойно ответили: крепко спали и ничего такого не слышали. Очередная ночь – и я так же, на сей раз отоспавшись после школьных занятий, валялся без сна и с включенным светом, только теперь чуть ли не на полную громкость слушал музыку в наушниках. Она меня неплохо так успокаивала, и в какой-то момент я уже находился на грани между сном и тогда еще очень недурной реальностью, я был уверен в том, что вот-вот-таки засну. Но проклятый стук приказал не расслабляться. «Мне слышится?» – спросил я тогда себя. Ведь мои уши были заткнуты наушниками с гремящей из динамиков музыкой, как я мог услышать что-то извне? Я понадеялся, что этот шум – просто часть новой композиции, которую я как раз впервые прослушивал, или проявление так называемого «синдрома взрывающейся головы», но, когда выдернул амбушюры из ушей, он не прекратился и умолк лишь через минуту-другую. Прекрасно зная, что до конца суток стук больше не повторится, я пересилил себя и все-таки лег спать – утром у меня была контрольная. Весь последующий день и вечер я обдумывал происходящее, и у