Колесо превращений - Николай Петри

— Говори!

— Да бабка, треклятая, — стал объяснять «вьюн-страдалец», — к Милаву рвется, мы ее и задержали. А когда повели в темную, тут она чего-то и наколдовала — все мураши из леса на нас кинулись… Ой, кусают проклятые… ой, щекочут…

Вышата еще раз встряхнул воина, который так и норовил из рук выскользнуть:

— А где бабка-то?

— Здесь я, — ответил женский голос, — чего мне прятаться?

К милостнику подошла старушка небольшого росточку с объемистым узелком в руках. Милав, стоявший за спиной Вышаты, удивленно воскликнул:

— Баба Матрена?!

— Ой, Милавушка, — обрадовалась старушка и шагнула к кузнецу.

Милостник преградил ей дорогу.

— Чего это вы все, — вспылила старуха, — с ума по-сходили али последние мозги в речке утопили?!

Милав хотел было оттолкнуть милостника — не дури, разве не видишь, что это настоящая бабушка Матрена? Но Вышата так зыркнул на него глазами, что кузнецу пришлось уступить.

— Ты про наказ кудесника не позабыл?

Милав потупил взор, а старушка не унималась:

— Люди добрые, да что же у вас здесь деется! Или вправду Аваддонька вам всем мозги задурил?!

Старуха производила столько шума, что это привлекло внимание многих. Толпа росла, и через некоторое время подошел сам кудесник. Выслушав речь Вышаты, он отозвал старушку в сторону и о чем-то с ней поговорил. Потом окликнул молодых людей:

— Баба Матрена — женщина с понятиями; надеюсь, сердиться на нас не станет.

— На вас, может, и не стану, а вот на них… — Старушка указала пальцем на несчастных воинов, продолжавших неравный бой с муравьями под общий дружный хохот.

Кудесник неодобрительно покачал головой:

— Не шутки ради они вас задержали, а приказом воеводы. Так что вы отзовите свое войско, а то чего доброго съест оно воинов.

— Станут мураши-малыши таким поганым делом заниматься! — возмутилась старуха и что-то быстро зашептала, наклонившись к земле. Потом подняла горсть пыли, плюнула на нее и раструсила по ветру. Прошло немного времени, и обессиленные воины стали подниматься с травы, внимательно оглядывая себя. Со всех сторон летели веселые советы:

— Эй, Ламил, ты в штаны-то загляни — может, у тебя там муравейник!

— Рагдан, твой живот стал еще толще — наверное, ты всех муравьев в округе слопал?!

Милав не стал слушать продолжения и пригласил бабушку Матрену в их с Вышатой шатер.

— Ты не обижайся, — просил он старушку, — у нас здесь такие дела…

— Наслышана, — недовольно откликнулась она, — весь край бурлит оттого и пожаловала сюда. Не могла дома сидеть, когда здесь такое дело затевается!

— Какое дело? — сделал удивленные глаза Вышата, вошедший вслед за старушкой в шатер.

Баба Матрена хитро посмотрела на милостника и ответила:

— Будет вам секреты-то городить. Ухоня мне обо всем еще вчера вечером рассказал!

Вышата бурно вздохнул: ну, Ухоня, ну, попадись мне под горячую руку!

А старушка, заметив негодование на лице милостника, попросила:

— Вы уж его не ругайте — он мне по большому секрету поведал.

Милав почесал затылок:

— Бабушка Матрена, «секреты» Ухони — это почти всегда то, что известно всем, кроме него самого. Так что не волнуйтесь — мы его не накажем. — А про себя подумал: «Хотел бы я знать: как можно наказать невидимое, нематериальное создание?»

Глава 10

ХИТРОСТЬ ЧАРОДЕЯ

— Что нового у нашего противника? — поинтересовался Аваддон, когда сэр Лионель, едва заслышав голос своего «добродетеля», кубарем скатился с наблюдательной вышки.

— Суета у них по всему лагерю, — ответил Кальконис с дрожью в голосе.

— А вы никак испугались? — прищурился чародей.

— Как можно, магистр, — искренне (ну, почти искренне) вознегодовал сэр Лионель. — Да с вами мне… мне никто не страшен!

— Слова не мальчика, но мужа! — Аваддон поудобнее устроился в кресле и стал пытливо разглядывать Кальониса. В течение некоторого времени он настойчиво искал в хитрой физиономии «философа» хоть намек на какое-никакое мужество, но видел лишь маленькие поросячьи глазки, суетливо перебегающие с предмета на предмет и ни на одном надолго не останавливающиеся.

«И послали же боги мне помощничка!» — подумал Аваддон.

— Должен вас успокоить, сэр Лионель, — сказал чародей, когда ему наскучило изучение Калькониса. — У нас в запасе еще есть кое-что…

Кальконис всей своей позой изобразил глубочайшее внимание. Аваддон продолжил:

— Я подумал: зачем нам охотиться за этим кузнецом, если он сам может прийти к нам прямо в руки? А вот как этого добиться, уважаемый сэр Лионель де Кальконис, я вам не скажу — ваша хитрая физиономия не внушает мне в последнее время никакого доверия.

— Магистр…

— И все! Я слишком долго полагался на вашу помощь, которая каждый раз выходила мне боком. Сейчас все будет по-другому.

— Как вам угодно…

Милав проговорил с бабушкой Матреной до самого вечера, даже на трапезу вечернюю не пошел (Вышата принес на медном подносе ужин и для кузнеца, и для старушки). Да только отказалась баба Матрена трапезничать — сославшись на дела неотложные, покинула шатер молодых воинов, сказав, что переночует у Бабы Яги, — как-то, когда она была еще просто Матреной (по меткому определению Ухони, Матреной-ядреной), ее пути с Бабой Ягой пересеклись на почве женских дел. Милав возражать не стал.

— Милости прошу утречком в нашу компанию, — пригласил Вышата старушку и проводил ее к Бабе Яге.

Делать было нечего, и Милав с вернувшимся Вышатой решили лечь пораньше. За безопасность их самих, да и всего лагеря можно было не опасаться, потому что ближе к вечеру стали прибывать лесные обитатели. Им определили место позади основных сил росомонов — в лесу. И теперь там бурлила своя, совершенно непонятная человеку жизнь. Засыпая, Милав слышал с той стороны самые разные звуки: от поросячьего визга и петушиного крика до совиного уханья и тонкого, пронзительного вопля, непонятно кому принадлежавшего.

Сон Милаву приснился под стать вечерним звукам. Толком он ничего не запомнил, но ощущение чего-то жуткого и тоскливого не покинуло, когда он проснулся. Было раннее-раннее утро. Со стороны стойбища Лесного Народа слышался гомон пробуждающегося большого табора. Со стороны реки неслись голоса караульных, негромко интересовавшихся утренней трапезой. Начинался день — последний перед атакой Лесного Народа на крепость.

Милав поднялся, пытаясь восстановить в памяти хоть что-то из ночных кошмаров. Однако сколько ни старался — смог вспомнить лишь чувство безотчетного страха и ощущение зловонной бездны, в которую он падал бесконечное количество раз. Прежде подобных снов он никогда не видел, поэтому здорово расстроился. Когда проснувшийся Вышата весело его поприветствовал, он ничего не ответил. Удивленный милостник приблизился к Милаву вплотную и заглянул в глаза: