Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования - Евгений Глущенко

Казалось бы, и с политической и с экономической стороны целесообразно было ликвидировать эти пережившие себя и все же продолжавшие существовать феодальные деспотии – Бухару и Хиву. Но эта мера продолжала вызывать серьезные опасения. Так, тот же Лессар высказал мысль, что присоединение Бухарского ханства к России неизбежно заставит создать «сложный и дорогостоящий административный и судебный механизм и ляжет тяжелым бременем на Государственное казначейство».

Вместе с тем такой шаг порождал опасения и с внешнеполитической стороны, поскольку мог вызвать протесты со стороны Англии и толкнуть ее, по мнению Лессара, в объятия «среднеевропейских держав», то есть Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия, Италия).

Подобное же нежелательное впечатление могла произвести полная аннексия полузависимых Бухарского и Хивинского ханств на зарубежном Востоке – в Индии, Афганистане, Персии, что могло бы умалить в этих странах престиж России.

Резюмируя все эти отрицательные моменты, Лессар приходил к твердому выводу, что присоединение Бухары не только не укрепило бы положение в Средней Азии, но оказало бы «прямо противоположное действие».

Это положение подкреплялось чрезвычайно выразительным доводом: «Для нашего положения в Туркестане весьма выгодно существование независимых ханств, как Бухара и Хива; что бы ни делалось для улучшения их управления, всегда население их будет в худшем положении, нежели в Туркестане: всегда они будут желать подчинения России и туземцы наших владений будут ценить преимущества русского подданства. С прекращением независимости ханств исчезнет единица сравнения, и это неблагоприятно отразится на успешности примирения туземных рас с нашим господством»[316].

Схожие мысли высказывали и другие авторы, пишущие о среднеазиатских делах.

В Петербурге, таким образом, руководствовались тремя мотивами, которые препятствовали включению Бухарской и Хивинской территорий в составе Российской империи. Это – нежелательность внешнеполитических осложнений (в основном с Англией), боязнь увеличения расходов «на управление» и последний по счету, но не по значению – желание сохранить «единицу сравнения», которая помогла бы консолидировать Туркестанское генерал-губернаторство.

Рескрипт Государя на имя первого генерал-губернатора Туркестана К.П. фон Кауфмана давал ему полномочия «к решению всех политических, пограничных и торговых дел; к отправлению в сопредельные страны доверенных лиц для ведения переговоров и подписания трактатов, условий для постановлений»[317]. Начальник края имел право высылать с подведомственной ему территории политически неблагонадежных лиц на срок до пяти лет, а в некоторых случаях предавать их военному суду. Он устанавливал размеры налогов, предоставлял иностранцам российское подданство, распоряжался кредитованием юридических и физических лиц, утверждал смертные приговоры, в том числе вынесенные местным жителям традиционными мусульманскими судами.

Свои весьма обширные полномочия генерал-губернатор осуществлял через исполнительный орган – Канцелярию туркестанского генерал-губернатора, созданную в 1867 г. Штат канцелярии состоял из офицеров и чиновников различных специальностей, которых возглавлял управляющий канцелярией. Канцелярия была связующим звеном с вышестоящими инстанциями и нижними этажами губернской администрации – областями, отделами, районами, уездами, волостями и т. п.

Канцелярия ведала кадровыми вопросами, землеустройством и налогообложением, дорожным строительством и горным делом, связями с среднеазиатскими протекторатами России (Бухара, Хива), а также с сопредельными независимыми государствами. Сотрудники канцелярии рассылали запросы и указания во все концы края, получая в ответ массу отчетов, в том числе статистических. Вся эта информация подлежала обработке и обобщению, что в условиях XIX в. требовало большого времени, больших усилий и немалого умения. Следует также учесть, что в первые годы существования Туркестанского генерал-губернаторства работники канцелярии просто не имели необходимых для работы помещений.

В состав краевой администрации входили представители некоторых министерств и ведомств, которые должны были не только наблюдать за правильным исполнением законов империи и сметы расходов, но оказывать генерал-губернатору помощь в управлении регионом, при этом, однако, все они подчинялись своему начальству в столице. Начальник края время от времени созывал для совещания по важным вопросам своих старших помощников и представителей министерств, но последнее слово оставалось за ним.

Администрации областей по структуре повторяли администрацию генерал-губернатора, хотя и в уменьшенном размере. Во главе области стоял военный губернатор, у которого был помощник (заместитель), а исполнительный орган области, проводивший в жизнь распоряжения генерал-губернатора и областного военного губернатора, назывался областным правлением. Круг обязанностей областного правления был, соответственно, уже, чем у канцелярии генерал-губернатора, – так, например, в его составе не было дипломатического отделения.

Области делились на уезды, которые управлялись уездными начальниками, имевшими в своем распоряжении небольшой штат чиновников. Уезды, в свою очередь, подразделялись на волости или участки, которыми «командовали» приставы. Практически все начальствующие лица назначались из числа армейских офицеров, что объяснялось подчиненностью Туркестанского генерал-губернаторства Военному министерству, а не Министерству внутренних дел, как это обычно бывало в европейской части России и Сибири.

Очень скоро после присоединения большой части Средней Азии к Российской империи в российской и зарубежной печати стали появляться статьи, разоблачавшие коррупцию и произвол, которые якобы стали вопиющими в среде русских управленцев новоприобретенными землями. Писали не только о недобросовестных чиновниках, берущих взятки без зазрения совести и готовых разорить чуть ли не всех «туземцев», от них зависевших, но и о порочной тенденции посылать в Туркестан самых худших представителей российского служивого сословия.

Ничего необыкновенного в этом не было. Так было во все времена. Во-первых, так сплошь и рядом вели себя колониальные служащие на далеких окраинах всех империй – Российская не была исключением: когда контроль центра ослабевает из-за его удаленности, у его (центра) посланца усиливается чувство безнаказанности. Во-вторых, это были 60– 70-е гг. XIX в., то есть прекрасное время Великих реформ, время, когда была легализована свобода слова. (Вспомним нашу «перестройку» и «гласность» 80– 90-х гг. XX в.) Настало время сказать все и обличить все пороки. В-третьих, надо учитывать элементарную человеческую зависть: предприимчивые люди сколачивали неплохие состояния в ново-завоеванном краю. «На возделывание хлопка, – пишет знаток Туркестана М.П. Федоров, – бросились решительно все, кто имел хотя бы небольшой запас денег»[318]. А еще там было золото, другие минералы, превосходные фрукты и много еще чего.

Обстановку того замечательного, одновременно нервного и неровного времени описал в своем немудреном стихотворении поэт Щербина:

Был в моде трубочист,А генералы гнули выю,Когда стремился гимназистПреобразовать Россию,Когда, чуть выскочив из школ,В судах мальчишки восседали,Когда фразистый произволЛиберализмом величали[319].

«Фразистый произвол» – спутник нежданно объявленной эпохи гласности. Туркестанскую администрацию, ее главу и ее служащих начали травить чуть ли не с первых дней их существования. Травлю открыл герой Ташкента генерал-майор М.Г. Черняев. С К.П. фон Кауфманом Михаил Григорьевич Черняев никогда не встречался, но испытывал к нему неприязнь за то, что тот, как ему казалось, узурпировал пост, судьбой предназначенный ему, М.Г. Черняеву. Со страниц собственной газеты «Русский мир» Черняев обличал Кауфмана в некомпетентности и растратах казенных средств. Было опубликовано несколько статей. В течение 1873–1874 гг. «Русский мир» вел методичную кампанию против Кауфмана, требуя расследования его злоупотреблений. Травля на страницах безответственного издания нанесла заметный вред здоровью первого генерал-губернатора Туркестана.

Большое влияние на российские умы, как это бывало в переходную эпоху российской истории, оказало свидетельство иностранца – книга секретаря американского посольства в Петербурге Юджина Скайлера «Туркестан», которую он написал, собрав материал в поездках по Средней Азии в 70-х гг. XIX в. На многих страницах своей книги он пишет о коррупции и плохом управлении, характерных для русских властей на завоеванных территориях. В России книга имела значительный резонанс.