Кровавая месса - Жюльетта Бенцони

— Я непременно ее навещу. Но позвольте и мне упрекнуть вас. У меня создалось впечатление, что я вам больше не нужен.

— Я просто не хочу вовлекать вас в операции, где вы ничем не смогли бы помочь, но уже давно были бы скомпрометированы. Скажем так… я берегу вас для более серьезного дела.

— Вы собираетесь снова попытаться спасти королеву?

— Нет, — сухо ответил барон, его лицо словно окаменело. — Я полагаю, что только господь может ее спасти. Ее величество слишком хорошо охраняют. Королеву окружает неприступная стена ненависти, а мы с вами должны остаться в живых.

— Что же вы в таком случае подразумеваете под «серьезным делом»?

— Неужели я должен вам объяснять? Я по-прежнему остаюсь подданным короля, Питу, и мой король жив!

— Но, кажется, не слишком счастлив… Я побывал в Тампле два дня назад, чтобы поболтать с товарищем, который там часто несет службу. Я видел мальчика. Он играл в саду под присмотром Симона. Мне показалось, что за ним хорошо ухаживают, он чистенький и здоровый…

— Жена Симона — добрая женщина. Говорят, что она его полюбила.

— Но воспитание Симона просто ужасно! Башмачник поклялся сделать из малыша истинного санкюлота и ничего для этого не жалеет. Симон его не бьет, но заставляет пить вино, учит неприличным песенкам, и мальчик, как говорят, слишком быстро это усваивает. Даже муниципалы иногда возмущаются…

— Что и говорить, перейти от госпожи Турзель к Симону — какая огромная дистанция! Но он всего лишь ребенок, а дети любят все новое. Симон, вероятно, объясняет ему, что именно так ведут себя настоящие мужчины, и мальчик подражает ему.

— Но всему есть границы, — грустно вздохнул Питу, — Мне рассказали, что как-то раз — королева еще жила в Тампле — маленький Людовик играл с Симоном в шашки и услышал на верхнем этаже шум, как будто там двигали мебель. Это его раздосадовало, и мальчик поинтересовался: «Разве этим шлюхам еще не отрубили головы?» Неужели ребенок, обожавший свою мать, может так измениться за несколько дней?! — Питу поднял глаза на барона, и де Бац увидел в них выражение ужаса.

— Я не знаю ответа на этот вопрос, Питу. Возможно, он как попугай повторяет новые слова, не понимая их смысла.

— Что касается ругательств, согласен. Но ведь должен же он знать, что такое гильотина! Ведь от него не скрывали, как умер его отец, не правда ли?

— На этот вопрос у меня тоже нет ответа. Но, может быть, страх и отчаяние сделали его умнее, чем мы думаем? Помните поговорку: «С волками жить — по-волчьи выть»? Мальчик мог просто найти способ защиты и усыпить недоверие врага. Но вы правы, Питу. Необходимо сделать так, чтобы это «воспитание» не затянулось надолго! Тем более стоит поскорей отучить его от привычки пить вино! — с холодной яростью добавил де Бац.

Отправляясь на встречу с де Бацем, Майяр не подозревал, что за ним следят. В тот самый момент, когда полицейский вышел из дома, с другой стороны к нему подошел Арман, решивший его навестить. Заметив, как торопливо, что было, весьма необычно для больного, его приятель идет по улице, Арман, недолго думая, отправился за ним следом. Он видел, как Майяр встретился с Шабо и они вместе направились к Пале-Роялю, потом вошли в кафе «Корацца» и сели за столик к человеку, которого Арман немедленно узнал. В знаменитом кафе было немного посетителей, и шпик не мог войти следом за Майяром: его бы непременно заметили. Поэтому ему пришлось наблюдать за происходящим через стекло. Но Арман понял, что бывшего судебного исполнителя купили, и сообразил, в чем причина произошедшей с Шабо перемены.

Когда разговор закончился, Арман не пошел следом за Шабо и Майяром — он знал, где они живут, и добраться до них не составляло никакого труда. Но вот барон… Арестовать его не представлялось возможным: у Армана не было ордера на арест. Если такой ордер и выдавали после неудачной попытки освобождения Капета, то теперь его уже уничтожили. Арману понадобилась бы помощь, а среди посетителей кафе «Корацца» он вряд ли нашел бы помощников. Следовательно, необходимо было выяснить, где скрывается заговорщик.

Арман видел, как барон встал, бросил на столик несколько ассигнаций, уходя, пожал кое-кому руку и наконец вышел на улицу. Однако, к разочарованию Армана, далеко он не ушел. Открыв дверь соседнего подъезда, де Бац стал подниматься по лестнице, ведущей в один из игорных салонов, которых в Пале-Рояле было так же много, как и публичных домов. Самый знаменитый из них и самый элегантный, принадлежавший Окану и дамам де Сент-Амарант, больше не существовал, зато в других от посетителей не было отбоя круглые сутки. Правда, теперь вокруг столов для игры в «фараон» толпились люди, от которых пахло дешевым вином, табачным дымом и потом, а не ирисом, розой или вербеной. Войдя в салон вслед за бароном, Арман увидел, что тот подошел к рулетке, сделал ставку. Сам того не желая, шпик с волнением следил за костяным шариком. Номер, на который поставил де Бац, выиграл, но выигрыш почему-то остался на столе. Когда Арман поднял глаза, барона в зале уже не было. Он исчез так внезапно, что этого никто не заметил: игроки интересовались лишь тем, что происходило на столах. ,

Арман искал его, но напрасно. Нигде не было и следа человека в белом рединготе. Разъяренный, озадаченный, он отправился к Робеспьеру и все рассказал о подлом поведении Майяра. В тот же вечер полицейский предстал перед Неподкупным.

На следующий день Питу ужинал у Кортея, как это случалось нередко, когда журналист не стоял в карауле. Еще во время подготовки побега Людовика XVI между ним и Кортеем завязалась дружба, которая с тех пор только окрепла. Они оба были убежденными роялистами и преданными сторонниками Жана де Баца. Мужчины стали почти братьями, и в это тяжелое время, когда барон отстранил Анжа от дел, а безответная любовь к Лауре терзала ему сердце, журналист находил утешение в уравновешенности, оптимизме и душевном тепле, которые излучал военный руководитель секции Лепелетье.

Жена Кортея умерла вскоре после рождения дочери, и им подавала Мари-Роза, крепкая пятидесятилетняя женщина, которая присматривала за девочкой. Несмотря на трудности с продуктами, ужин был отменным. Питу особенно понравился десерт — бланманже с сухим хрустящим печеньем — и отличная мальвазия, несколько бутылок которой еще сохранились в погребе. Пробило одиннадцать, когда на улице раздался топот. множества ног. В дверь постучали эфесом сабли.

— Господь милосердный! — Мари-Роза, присутствовавшая при дегустации ее кулинарного шедевра, перекрестилась. — Это что еще такое?!

— Сейчас мы все выясним.

Кортей отбросил в сторону салфетку и торопливо подошел к окну. Оно оставалось открытым, потому что ночь выдалась очень теплой, несмотря на конец сентября. Хозяин дома выглянул на улицу и сразу же узнал стучавшего.