Красный монарх: Сталин и война - Саймон Монтефиоре

Сразу по приезде в Крым вождь собрал своих делегатов у себя в кабинете. Комната Берии располагалась по соседству. Дипломаты рангом пониже разместились в другом крыле дворца. Судоплатов составил психологические портреты западных лидеров, Молотов оценил их интеллектуальные возможности. По словам Серго Берии, ему опять было поручено прослушивать резиденции американской и британской делегаций. Для того чтобы слышать, о чем говорит Франклин Рузвельт, когда его вывозили на коляске из дома, чекисты применили микрофоны направленного действия.

В три часа дня Сталин позвонил в резиденцию Черчилля. Британский премьер остановился в великолепном дворце князя Михаила Воронцова. Этот англофил смешал разные архитектурные стили: шотландский замок, неоготика и мавританские орнаменты.

Затем Сталин нанес визит Рузвельту. Американского президента поселили в Ливадийском дворце. Это здание было построено в 1911 году из белого гранита. Оно служило летней резиденцией последнего русского царя.

За ужином Рузвельт допустил ошибку. Он сообщил Сталину, что его называют на Западе «дядей Джо». Если американец рассчитывал посмешить советского руководителя, то добился прямо противоположного результата. Сталин обиженно пробормотал:

– Когда мне можно выйти из-за стола?

Рузвельт быстро понял оплошность и начал объяснять, что это всего лишь шутка.

На следующий день в четыре часа дня в бальной зале Ливадийского дворца открылось первое заседание Ялтинской конференции. Сталин сидел между Молотовым и Майским. Майский непрерывно курил, зижигая сигареты одну от другой. Вождь произвел большое впечатление на молодого Андрея Громыко, советского посла в Америке, который при Брежневе станет вечным министром иностранных дел СССР.

Сталин все замечал. Он никогда не обращался за помощью ни к бумагам, ни к записям. Память Иосифа Виссарионовича не уступала компьютеру. На одном из заседаний он произнес свою самую знаменитую шутку. Так же как другие удачные остроты, Сталин неоднократно ее повторял. Она вошла в лексикон политиков и стала олицетворять превосходство грубой силы над чувствами.

Рузвельт, Сталин и Черчилль обсуждали папу римского.

– Давайте сделаем его нашим союзником, – предложил Черчилль.

– Хорошо, но как вам известно, господа, войну ведут солдаты, танки и пушки. – Сталин улыбнулся. – Сколько у папы дивизий? Если он нам ответит, пусть будет нашим союзником.

По вечерам Верховный устраивал небольшие встречи с членами советской делегации. Громыко видел, как он обменивается несколькими словами с каждым делегатом и переходит, шутя, от группы к группе. Сталин помнил всех (пятьдесят три человека) по именам. Каждое утро и каждый вечер в Юсуповском дворце проходили совещания. Вождь часто ругал своих советников, если они не выполняли его задания. Хью Ланги, работавший переводчиком и на этой конференции, слышал, как он говорил:

– Я не верю Вышинскому, но с ним можно быть спокойным. Он прыгнет туда, куда мы ему скажем.

Андрей Вышинский слушал Сталина, как испуганная собачонка.

Франклин Рузвельт заболел. Сталин, Молотов и Громыко решили проведать его. Спускаясь по лестнице, вождь внезапно остановился. Он вытащил из кармана трубку, неторопливо набил ее и, как бы разговаривая сам с собой, спокойно сказал:

– Почему его так наказала природа? Неужели он хуже других людей?

Сталин никогда не доверял Черчиллю, но Рузвельт, казалось, пользовался его полным расположением.

– Скажите, что вы думаете о Рузвельте? – обратился вождь к Громыко. – Как вы оцениваете его ум?

Сталин не скрывал от Громыко своей симпатии к американскому президенту. Это очень удивляло молодого дипломата. Ведь вождь был настолько груб, что редко сочувствовал представителям другой социальной системы и не позволял себе показывать простые человеческие эмоции.

На следующий день, 6 февраля, участники переговоров собрались обсудить болезненный вопрос Польши и всемирной организации, будущей ООН. Россия хотела забрать восточную часть Польши в обмен на территорию Германии. Сталин согласился лишь на включение нескольких польских националистов в новое правительство страны, в нем доминировали, конечно, коммунисты. Когда Рузвельт сказал, что вопрос о выборах в Польше не подлежит обсуждению так же, как целомудрие жены Цезаря, Иосиф Виссарионович пошутил:

– Да, об ее целомудрии все говорили, но и у нее были грехи.

Он пытался объяснить западным союзникам заинтересованность России в вопросе с Польшей следующим образом:

– Много лет Польша служила коридором для наших врагов, которые собирались напасть на Россию.

Поэтому Сталин хотел создать сильную Польшу. Если верить сыну Берии, то к нему в тот день в комнату вошел отец и сказал:

– Иосиф Виссарионович не сдвинулся ни на сантиметр в вопросе с Польшей.

Союзники договорились в Ялте о судьбе Германии. Страна должна быть демилитаризована. В ней запрещался нацизм во всех его проявлениях. Территория Германии делилась на три зоны. Каждую из них оккупировал тот или иной участник Большой тройки. Американцы были удовлетворены повторным обещанием Сталина начать войну с Японией. Поэтому они согласились на его требование относительно Сахалина и Курильских островов.

8 февраля после очередного заседания участники конференции отправились обедать к Сталину в Юсуповский дворец. За столом главы делегаций, еще больше состарившиеся за годы войны, оживленно обсуждали свою победу. Сталин воспользовался случаем и произнес тост за здоровье Уинстона Черчилля.

– За человека, который рождается раз в сто лет и который храбро держит знамя Великобритании. Я выразил свои чувства, то, что у меня на сердце, что подсказывает мне совесть.

«Сталин был в отличной форме, – написал Брук. – Он был весел и добродушно шутил».

За столом Иосиф Виссарионович называл себя «наивным и болтливым стариком», чем вызывал улыбки у окружающих. Затем он произнес тост за генералов:

– Их ценят только во время войны и быстро забывают в мирное время. После войны их престиж снижается, женщины поворачиваются к ним спиной…

Советские генералы еще не догадывались, что Сталин забудет о них первым.

На этом эпическом ужине присутствовал еще один гость. Сталин очень порадовал приглашением Лаврентия Берию. Грузину уже порядком надоело играть роль человека, которого никто не видит, но о котором все знают. Рузвельт заметил главного советского чекиста и поинтересовался у хозяина:

– Кто этот человек в пенсне, что сидит напротив посла Громыко?