Красный монарх: Сталин и война - Саймон Монтефиоре

– Я очень хорошо знаю, на что способен Берия, – мрачно прошептал Рокоссовский, отец которого был польским офицером. – Я уже успел побывать в его тюрьмах.

Через двадцать минут пришел Маленков. Неожиданно он заявил, что поддерживает генералов. Варшаву спасать не стоит.

Георгий Жуков подозревал, что Сталин устроил этот спектакль, чтобы создать себе алиби. Но советские войска действительно были измотаны тяжелыми непрерывными боями. Рокоссовский сказал западному журналисту:

– Восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы могли взять Варшаву. Но это было невозможно ни на одном из этапов наступления. Нас отбросили.

Тем временем Черчилль и Рузвельт давили на своего союзника и требовали помочь полякам. Сталин холодно отвечал, что их взволнованные рассказы о восстании сильно приукрашены. Когда Красная армия вошла на территорию Польши, Венгрии и Румынии, для варшавских патриотов было уже слишком поздно.

Через семь дней после прекращения сопротивления Войска Польского Уинстон Черчилль приехал в Москву делить Восточную Европу. Еще в 1942 году Сталин сказал Молотову, что вопрос о границах будет решаться силой. На кремлевской квартире Сталина британский премьер, в этот раз остановившийся в городе, предложил русским союзникам сомнительный документ. В нем интересы России и Великобритании в малых странах выражались в процентном отношении. Документы, хранящиеся в личном архиве Сталина, свидетельствуют, что Черчилль решил отплатить Рузвельту, который был заодно со Сталиным в Тегеране. Британец начал разговор с того, что «американцы, включая президента, будут шокированы разделением Европы на сферы влияния». В Румынии СССР, по мнению Черчилля, обладал 90 процентами, а Великобритания – 10. В Греции все наоборот: у британцев должно быть 90 процентов, а у русских 10. Сталин поставил в некоторых местах галочки.

– Может, чтобы не считаться циниками, нам следует отказаться от решения столь важных для миллионов людей вопросов с такой легкостью? – спросил Черчилль.

– Нет, оставьте, – ответил Сталин.

Документ оказался достаточно серьезным. Иден и Молотов торговались о процентах два дня. После долгих споров влияние СССР в Болгарии и Венгрии было поднято до 80 процентов. Сталин согласился на раздел Греции, как предлагал Черчилль, но только потому, что это его устраивало, поскольку данные вопросы были уже решены советскими войсками.

Кульминацией визита британской делегации стало первое с начала войны появление Сталина в Большом театре. Он пришел в сопровождении Черчилля и Молотова. Американскую сторону представлял Гарриман с дочерью Кэтлин. Когда они оказались в ложе, свет в зале уже был приглушен. Сталин обычно приезжал после начала балета. Когда свет вновь загорелся и публика увидела вождя и Черчилля, зал взорвался криками «Ура!» и громовыми аплодисментами. Сталин скромно вышел из ложи, но Черчилль послал за ним Вышинского. Два лидера стояли рядом и улыбались. Они были слегка оглушены овациями, которые напоминали ливень, барабанящий по жестяной крыше. После того как аплодисменты немного стихли, Сталин и Молотов отвели гостей в аванложу. Там был накрыт ужин на двенадцать человек. Вождь произносил тосты, поднимая бокал с шампанским. Как старый озорной сатир, он и веселил, и пугал присутствующих. Молотов произнес стандартный тост за великого вождя. Иосиф Виссарионович улыбнулся.

– Я думал, он скажет обо мне что-нибудь новое, – заметил генсек.

Кто-то пошутил, что Большая тройка напоминает Святую Троицу.

– В таком случае Черчилль должен быть Святым Духом, потому что он слишком много летает, – тут же нашелся Сталин.

19 октября Черчилль покинул Москву. Британцы почти ничего не добились в спорном вопросе о Польше. Сталин приехал в аэропорт, что он делал крайне редко, и даже помахал улетающему премьеру платком.

Иосиф Виссарионович упивался властью победителя. Зрелище было не из приятных. Если с Черчиллем он вел себя относительно вежливо и почти не употреблял алкоголя, то с менее влиятельными политиками, такими как, к примеру, Шарль де Голль, он напивался и был откровенно груб. В декабре француз прилетел в Москву подписать договор о союзе и взаимной помощи между СССР и Францией. Сталин соглашался, но требовал, чтобы Франция признала в качестве законного правительства Польши правительство Берута. Де Голль наотрез отказался. Переговоры зашли в тупик. Напряженная атмосфера не помешала вождю, к ужасу мрачного де Голля, напиться на банкете. Сталин пожаловался Гарриману, что де Голль «неуклюжий и недалекий человек», но добавил, что это не имеет значения, – они «должны выпить еще вина, и тогда все прояснится».

В тот вечер Сталин пил шампанское и выступал в роли тамады вместо Молотова. Вождь произнес тост в честь Черчилля и Рузвельта и специально не упомянул де Голля. Затем он начал пить за здоровье соратников. У многих из них пробежал холодок по спине. Иосиф Виссарионович выпил за Кагановича:

– За смелого человека, который знает, что если его поезда не прибудут вовремя… – Тут он сделал короткую паузу. – …то мы его расстреляем! – Потом он грубо крикнул: – Иди сюда!

Каганович встал, и они весело чокнулись.

Затем Сталин похвалил маршала авиации Новикова:

– Давайте выпьем за этого славного маршала. А если он будет плохо выполнять свою работу, мы его повесим.

Новикова вскоре арестуют и будут пытать.

Заметив Хрулева, Иосиф Виссарионович сказал:

– Ему нужно особенно стараться, если он не хочет, чтобы его повесили, как это принято в нашей стране! – И снова грубо позвал: – Иди сюда!

Увидев отвращение на лице де Голля, Сталин рассмеялся:

– Люди называют меня чудовищем, но как видите, я над этим смеюсь. Может, не такой уж я и страшный.

Вячеслав Молотов начал спорить со своим французским коллегой Бидо о договоре. Сталин махнул рукой, чтобы они прекратили, и крикнул Булганину:

– Принеси автоматы. Давайте расстреляем дипломатов.

После банкета Верховный повел гостей пить кофе и смотреть кино. Он «обнимал француза и вис на нем», как заметил Никита Хрущев, который избежал угрожающего тоста в свой адрес. Пока дипломаты о чем-то переговаривались, Сталин еще выпил шампанского.

Наконец уже на рассвете, когда де Голль лег спать, русские неожиданно согласились подписать договор без признания французами правительства Берута. Де Голль примчался в Кремль. Вождь попросил его остановиться на первоначальном варианте соглашения. Де Голль рассердился и в сердцах ответил:

– Вы оскорбляете Францию.