Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Джеймс Купер

В таком духе текла неторопливая, мирная беседа сидящей бок о бок влюбленной пары, изредка прерывавшаяся по той причине, что он или она то погружались в собственные раздумья, то на крыльях мечты уносились куда-то вдаль; в один из таких моментов Бурдон, случайно оглянувшись, обнаружил, что Питер наблюдает за ними с непонятным, но крайне напряженным выражением лица, которое он уже имел случай неоднократно видеть у Оноа и которое всякий раз вызывало у бортника странное переплетение различных чувств — сомнений, любопытства и настороженности.

В этом обществе, где господствовали простые нравы, спать ложились рано, и в урочный час все отошли ко сну. Женщины отправились в шэнти, а мужчины раскинули звериные шкуры на вольном воздухе. После того как шэнти окружили стенами, Бурдон каждый вечер зазывал Хайфа в образовавшийся двор, где пес мог бегать в свое удовольствие, тогда как раньше его запирали в конуру, опасаясь, как бы он не пошел по следу оленя или не схватился с медведем в отсутствие своего хозяина. Теперь же мастиф, который был не в состоянии преодолеть прыжком слишком высокие для него стены, вволю резвился на пользу своему здоровью, а кроме того, выполнял роль сверхбдительного часового, предупреждающего о любых опасностях. Сегодня вечером, однако, собаки близ дома не оказалось, ни на свист, ни на зов Бурдона она не явилась, и в конце концов бортник был вынужден запереть входную дверь, оставив Хайфа снаружи, а сам отыскал шкуру, на которой спал, и вскоре заснул.

В полночь он почувствовал чью-то руку на своем плече. Это капрал старался его растолкать. Бурдон моментально вскочил на ноги и схватился за ружье.

— Слышал, Бурдон? — спросил капрал чуть ли не шепотом.

— Слышал? Что именно? Я спал как убитый, словно пчела зимой.

— Рожок! Рожок трубил дважды, вскоре, думаю, протрубит еще!

— Рожок висел у двери шэнти, раковина — тоже, нетрудно проверить, там ли они еще.

Для этого требовалось всего лишь обогнуть стены дома, чтобы оказаться на противоположной его стороне. Там Бурдон и капрал удостоверились в наличии вещей, нащупав их, и в этот миг в ворота ударилось нечто тяжелое, как если бы ктото проверял их на прочность. Толчки повторились еще несколько раз, причем с такой силой, что казалось, еще немного — и бревна не выдержат. Оба мужчины поспешно пробежали те несколько шагов, что отделяли дверь шэнти от ворот, и убедились, что нарушителем спокойствия являлся мастиф, пытавшийся войти внутрь. Бортник впустил собаку, которую отучили лаять, хотя это крупное сильное животное и без того предпочитало полагаться на свои силы, а не сотрясать звуками воздух. Могучие псы этой породы редко страдают шумливостью, этим пороком грубиянов как среди людей, так и среди собак, к месту и не к месту производящих страшный шум вокруг себя и источающих яд злобы. Хайфа, однако, в дополнение к этой природной склонности с детства приучили без особой нужды не выдавать свое присутствие лаем; поэтому здесь, на прогалинах, под сенью вековых дубов он редко разевал свою огромную пасть. Если же это случалось, то его лай напоминал рык льва в пустыне.

Едва желание пса было исполнено и его впустили внутрь, как им овладело не менее сильное желание тут же выйти обратно. Это означало, как хорошо знал Бурдон, что Хайф учуял поблизости предмет или человека, которых раньше он в окрестностях не встречал. Посоветовавшись с капралом, Бурдон разбудил Быстрокрылого и поставил часовым у ворот, а сам с Флинтом вышел наружу Капралу, храброму как лев, эта вылазка была по душе, хотя он и предполагал встречу с дикарями, в отличие от бортника, грешившего на медведей.

Бортник и капрал руководствовались в своих действиях недвусмысленным приглашением собаки, поэтому в полном соответствии с логикой решили пустить ее впереди себя. Перед выходом они тщательно проверили свое вооружение — заряжены ли ружья, наполнены ли порохом рог и подсумок — и вытащили ножи из ножен. Кроме того, капрал приставил «шатык» — так он называл грозное сверкающее навершие, обычно венчающее конец мушкета, которому отдал предпочтение, тогда как бортник выбрал себе более современную западную винтовку.

ГЛАВА XVI

Порывы ярости страшны

Завоевателя, как рок:

Простор зеленой тишины

Их укротить не мог,

Хоть мирный вечер наступил

Там, где берет начало Нил

Выходя в полночь из шэнти, которую капрал Флинт назвал «гарнизон Медовый замок», ни он, ни бортник не испытывали особых опасений, уповая на встречу всего лишь с четвероногим противником, несмотря на то что, по утверждению досточтимого капрала, тот слышал звук рожка. Их предположения подтверждались и тем, куда устремлялась собака, которая служила им своего рода проводником. Правда, Бурдон не позволял послушному мастифу удаляться слишком далеко, заставляя Хайфа идти рядом с собой.

Сначала мужчины приблизились к куще деревьев, под которыми располагалась кухня. Собака несколько раз останавливалась, принимаясь выть и ворчать и вообще выражать всеми имеющимися в ее распоряжении способами беспредельное нежелание следовать в этом направлении. Ее протест принял в конце концов столь решительные формы, что бортник сказал спутнику:

— Насколько я себе представляю, капрал, нам лучше положиться на мастифа. Никогда я еще не видел, чтобы он с такой определенностью желал идти не в эту сторону, а в другую. Нос у Хайфа на славу, мы смело можем ему довериться.

— Вперед! — вскричал капрал, быстро поворачивая вслед за собакой. — Давай договоримся, Бурдон, вот о чем: ты нонче в нашей вылазке будешь за авангард, а я — за главный отряд. При встрече с врагом ты отбиваешься, как можешь, затем отходишь, и в бой вступают основные силы. Я же более всего рассчитываю на мой шатык, нет ничего лучше, чтобы проткнуть индея. Враг под моим напором отступает, и тут мы открываем сильный перекрестный огонь. Кавалерии у нас нет, так пес сослужит верную службу, поддерживая связь фронта с флангами.

— О Боже, капрал, ты помешан на твоей профессии ничуть не меньше, чем пастор Аминь на своих идеях о потерянных племенах. Боюсь, что еще до конца лета этих потерянных племен отыщется на наших прогалинах больше, чем мы желали бы видеть. Пойдем, однако, за собакой, посмотрим, куда она нас приведет.

И они быстро зашагали следом за мастифом, помчавшимся к деревьям с особенно густой кроной в самом конце прогалины, где небольшой приток Каламазу, спустившись с холма, бежал по лощинке к этой главной водной артерии края, куда несли свои воды все окрестные реки и ручьи. Бортник хорошо знал это место: часто, взмокнув от работы под палящим солнцем, он приходил сюда испить воды из речушки и отдохнуть в тени развесистых дубов, простерших свои ветки над лощиной. Короче говоря, на расстоянии нескольких миль от Медового замка не нашлось бы второго такого места, где можно было встретить не только прохладу и чистую воду, но и надежное убежище. Того, кто захотел бы спуститься в лощину, вернее на ее дно, укрыли бы от любопытных взоров вершины и листья деревьев, разросшихся на ее склонах и образовавших большую рощу. Мастиф решительно направился в сторону большого родника, бившего в самом начале лощины и служившего истоком речушки. Бортник понял смысл его действий, догадавшись по некоторым признакам, что там могут находиться индейцы: он заметил на земле следы, красноречивее любых слов говорившие о том, что здесь кто-то провел ночь, или, выражаясь на жаргоне Запада, «разбил лагерь». Оценив своим быстрым умом это обстоятельство в сочетании со звуком рожка и поведением мастифа, бортник заключил, что у них есть все основания для подозрений. Поэтому они с величайшей осторожностью вступили в лес, окружавший родник и небольшой овальный участок ровной почвы наподобие маленькой лужайки. Хотя Хайфу явно не терпелось рвануться вперед, он держался неотступно у ноги хозяина.