Перед рассветом - Кэндис Проктор

— Кто, Индия? Очень любопытно…

Джек окинул взглядом небольшую деревушку.

— Это все, кто остался в живых? Но почему вы перебрались сюда?

Тоби потер мочку уха.

— Это все из-за проклятых рекрутеров — эти мерзавцы, должно быть, прослышали о кораблекрушении и хотели похитить нескольких юношей прямо на пляже. Мы тогда им задали жару, но я знал, что они все равно вернутся, вот и решил увезти своих мальчиков подальше. Работорговцы подкрадываются хуже акул, когда ты слаб и уязвим.

— Так у вас есть сыновья? — заинтересованно спросила Индия.

— Да, пятеро, — признался Дженкинс и вздохнул, — а еще три дочери. — При упоминании о них старик так и засиял от гордости, но его радость тут же померкла. — Вообще-то было четыре, но одна умерла от лихорадки. — Он кивком указал на Юлани, уже потерявшую интерес к гостям и собиравшую ракушки на берегу. — Насколько я понял, ты ничего ей не сказал?

Джек покачал головой:

— Нет. Я не знал, что ей обо мне рассказывали.

— Не волнуйся, она знает все. Сестры и братья Тианы только о тебе и говорили.

— Говорили?

— Они все умерли от лихорадки во время эпидемии, и бабушка Юлани тоже.

Джек молча смотрел в пурпурную даль Тихого океана, залитую золотистым светом уходящего дня. Одинокий фрегат, раскинув крылья, кружил над морем. Наконец, тяжело вздохнув, словно снова выпустив наружу свою боль, он повернулся к остальным.

— Ты ничего не спрашиваешь о картах и журнале с «Леди Джулианы», — заметил Тоби.

Джек внимательно взглянул в обветренное лицо друга.

— Надеюсь, они у тебя?

Старик присел на верхнюю ступеньку крыльца и отвел глаза.

— Я не знал, найдешь ли ты нас и будем ли мы живы, поэтому оставил бумаги в таком месте, где ты обязательно стал бы их искать.

— Оставил? — в ужасе прохрипел Джек.

— Да. На Ракайа.

* * *

На этом разговор прервался — известие о приезде Джека успело облететь все поселение, и его обступили старые друзья. Один из двоюродных братьев Тианы надел Джеку на шею венок из тиары, гибискуса и листьев папоротника, а мальчик с такими же, как у Тоби, серыми глазами провел рукой по крупу лошади и спросил:

— Смотрите, кровь! Она ваша или лошади?

Джек просто тонул в обилии улыбок и дружеских объятий, как вдруг Индия наклонилась к нему и тихо сказала:

— Иди поговори с ней.

Джек поднял голову. Юлани сидела на каменистой отмели и задумчиво смотрела вдаль, не замечая, что ветер швыряет ей длинные пряди волос прямо в лицо. В изящном изгибе шеи, в ее царственной осанке, во всем Джеку виделась его Тиана, и сердце сжималось от боли. Но было в этой девочке что-то еще, напоминавшее Джеку его самого. Наверное, это неугомонность. И гнев.

Джек вежливо освободился от внимания друзей и пошел к берегу. Испуганные чайки вспорхнули в небо и наполнили все своими громкими криками. Он не сводил глаз с одиноко сидевшей девочки. Юлани ни разу не обернулась, но Джек был уверен, что она знает о его приближении.

Сколько раз Джек мысленно проигрывал это в своем воображении! Все эти десять лет он думал только о ней и мечтал вернуться. Временами он даже готов был отдать жизнь, лишь бы увидеть Юлани, коснуться ее щеки, ответить улыбкой на улыбку этого нежного личика, прижать ее к себе и почувствовать запах родного существа.

И вот наконец она здесь, и хотя у него стоит ком в горле от невысказанной любви к дочери, для нее он всего лишь незнакомец. Боль и негодование были написаны у нее на лице, об этом свидетельствовали также напряженность ее позы, жесткая линия подбородка.

Джек приблизился к дочери, и тогда, не отрывая взгляда от бескрайнего моря, она спросила:

— Это ты, да?

Он помолчал, потом подошел еще ближе, борясь с отчаянным желанием коснуться ее, и выдохнул:

— Да.

Лицо девочки осталось бесстрастным: ни один мускул, ни одно движение не выдали ее чувств.

— Ты приехал за картами с погибшего корабля?

Джек тяжело вздохнул. Сердце его кричало: «Я люблю тебя и всегда любил больше жизни. Когда я уехал, когда оставил тебя, мое сердце разорвалось на части, и эта рана кровоточила каждый день, все эти десять лет».

Но хотя это была истинная правда, Джек понимал, что даже если удастся ему облечь эти мысли в слова, Юлани ни за что не поверит в их искренность, поэтому он сказал:

— В то последнее наше утро на Ракайа мы с тобой вместе пошли на пляж встречать рассвет. Только я и ты, рука об руку. Я взял тебя на руки, и мы стали смотреть, как появились на горизонте первые лучи солнца, как море стало сначала серым, потом золотисто-желтым и наконец синим. Я держал тебя на руках и думал, что это последний наш рассвет, что я больше не увижу тебя, не почувствую на своей коже твое дыхание, не услышу твой звонкий смех. Я никак не мог проститься с тобой, никак не мог уйти.

— И все-таки ты ушел, — жестко сказала она.

Джек кивнул. В горле у него пересохло.

— Родные твоей мамы и так натерпелись, им столько довелось потерять… Я боялся, что если останусь, то навлеку на них еще большие беды. И кроме того, я не знал, что может случиться с тобой в дороге. Вот почему я вернулся в деревню, отдал тебя сестрам твоей мамы и ушел.

— Все мои родные умерли.

— Знаю. Я очень жалею об этом.

Джек понимал, что сказанного недостаточно, и нисколько не удивился тому, что Юлани по-прежнему никак не реагировала на его слова. Он сел рядом на прибрежный камень и, так же как она, уставился вдаль невидящим взглядом.

— Я не знал, что когда-нибудь снова увижу тебя, — думал, меня очень скоро поймают, через пару месяцев или через год, не больше. И вот я все бежал и бежал, переезжал с места на место, а когда остановился, то понял, что прошло уже очень много лет. И тогда я впервые за все это время подумал о будущем, о том, что, возможно, когда-нибудь я вернусь за тобой.

Девочка судорожно сглотнула.

— Но ты не вернулся.

— Я не мог. — Джек нервно теребил в руках ракушку, одну из тех, что она подобрала на пляже. — Когда я уехал, ты была еще слишком маленькая… Я знал, что ты даже не помнишь меня. Единственная семья, которую ты знала, — это родственники твоей мамы, единственный дом — там, на Ракайа. Я не мог просто прийти и оторвать тебя от всего, к чему ты привыкла, от тех, кого ты любила и считала своей семьей.

Юлани обернулась и посмотрела ему прямо в лицо: ее большие голубые глаза пылали негодованием на бледном спокойном лице. В эту минуту она выглядела такой взрослой, настоящей женщиной, и Джек вспомнил, что ей уже почти двенадцать. В этом возрасте многие девочки-туземки уже познают плотскую любовь.

— Но ты мог хотя бы посмотреть на свою дочь, если б захотел.