Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

– страна бурных рек, которая лежит между горами Ирана и Персидским заливом: орошаемая Хоаспом (Керха), Копратом (Дизфул) и Эвлеем (Карун). Сегодня ее называют «малярийным лабиринтом змеящихся рек и камышовых болот»[773]. Некогда она была колыбелью уникальной цивилизации – народа столь же чуждого семитам Вавилонии, как и племенам арийской речи на более дальнем плоскогорье. Согласно одной теории, они пришли сюда из Африки. Веками их цари были врагами, а иногда завоевателями соседних семитских держав. Их знали под множеством имен: семиты называли эту страну Элам, персы – Хуза, у ранних греков (Геродот, Эсхил) ее жители именуются киссиями. Когда в этой части света появились македонцы, некоторые хуза оставались народом грабителей среди холмов[774], но эламиты в долинах, возможно, забыли старые дни своей независимости и славы. Столетиями они несли иго завоевателей – ассирийцев, вавилонян, персов. Они настолько ассимилировались со своими правителями, что греки не видели никакой разницы между их нравами и обычаями и обычаями персов[775]. Их страна фактически стала центральной провинцией Персидской империи. Ее благоприятное положение – близ колыбели правящей расы, и, однако, достаточно отдаленное, чтобы освободить монарха от неудобной аристократической традиции Ирана и чтобы следить за западной частью империи, заставило персидских царей сделать Сузы («дворец Шушан») главной резиденцией двора в течение чарующей эламитской весны, а также и одной из главных сокровищниц своего царства[776].

Осенью 331 г. до н. э., двести восемь лет спустя после триумфального входа Кира в Вавилон, город стал свидетелем еще одного триумфального шествия. Оно также знаменовало новую эпоху в истории человечества: после персов один из яванов, эллин, прародитель современного мира, пришел править в колыбель древней цивилизации. После победы при Гавгамелах перед Александром открылись два пути: преследовать Дария дальше в его родном Иране или же сначала захватить Вавилон. Дарий справедливо предполагал, что он выберет второе: овладеть столицей империи было самой насущной задачей – богатые города равнин, Вавилон и Сузы, были настоящим «военным трофеем»[777]. Поэтому Александр отправился на юг. Мазей[778], величайший из западных сатрапов, который объединил под своим правлением Киликию, Сирию и Месопотамию и которому катастрофическая битва при Гавгамелах (Арбелах) только принесла новую славу, бросился в Вавилон с остатком своих войск. Однако при приближении Александра он немедленно сдался; знаменитую стену Вавилона не пришлось атаковать. Мазея наградили и сделали сатрапом Вавилонии при новом Великом Царе.

Вавилон, таким образом, перешел под власть греков – лишь за десять лет до того, как им стал управлять Селевк. Это изменение не сильно повлияло на внешнее положение вещей здесь. Должность сатрапа все еще занимал персидский аристократ. Александр предстал перед вавилонянами скорее как восстановитель старого порядка, нежели как новатор. Он приказал перестроить разрушенные храмы так, как они были в дни Навуходоносора, и через тридцать дней отправился дальше – к новым завоеваниям. Только среди пестрых толп на базарах можно было то тут, то там увидеть облаченную в броню фигуру македонского воина[779]; а за разряженным персидским сатрапом стояли реальные обладатели власти – Аполлодор из Амфиполя, командир военных сил провинции, Агафон из Пидны, комендант цитадели, и Асклепиодот, который занимался данью.

Мы не знаем, хотел ли Александр сделать в конце концов столицей своей империи Вавилон, или же Александрию в Египте, или Пеллу в Македонии – и хотел ли он вообще, чтобы у его владений была одна столица. В любом случае Вавилон, видимо, считался азиатской столицей – начиная с момента его завоевания и до момента гибели Александра. Он был штаб-квартирой Гарпала, главного казначея империи[780]; и Александр вернулся туда в 323 г. до н. э., чтобы спланировать новую схему своего предприятия и чтобы устроить новую организацию имперской армии. И затем Вавилон, который видел славу самых древних завоевателей, каких только помнит человечество, увидел, как умирает самый юный из них. В Вавилоне армия и ее командиры устроили империю по-новому.

Теперь мы рассмотрим вопрос, как европейская раса завоевателей и это самое древнее место Древнего мира влияли друг на друга. Александр, как мы уже видели, предстал здесь, как и в Египте, в роли «реставратора»: свидетельств тирании персов, разоренных и обнищавших храмов, больше не должно было быть. Боги Вавилона должны были также принять беспристрастную щедрость царя Вселенной. Однако в отсутствие Александра его великолепные проекты продолжались вяло: вавилонские жрецы пользовались доходами храмов, пока храмы продолжали лежать в руинах, и они скорее интересовались своими кошельками, чем честью своих богов[781]. И здесь у Александра было время только наметить свою политику[782].

Ученик Аристотеля и образованные мужи, сопровождавшие его, с интересом смотрели на физический характер земель, в которые они пришли. В Вавилонии им захотелось поэкспериментировать с акклиматизацией растений своей родной страны. В этом их предшественниками в некоторой степени были древние цари Востока, которые усердно собирали в своих садах фауну и флору дальних стран[783]. Теперь при господстве македонян в Вавилонии и Эламе стали пытаться сажать виноград – по новому методу, приспособленному к особенностям местной почвы[784]. Гарпал тщетно пытался выращивать в садах Вавилона плющ[785].

Однако в другом, еще более жизненно важном отношении надежды древних царей этих народов исполнились в более масштабных и систематических замыслах человека Запада. Навуходоносор, согласно рассказу, который, может быть, заимствован у Бероэса, выказывал интерес в торговле по берегам Персидского залива. Он пытался построить прочные гавани в болоте и построил город Тередон близ страны арабов[786].

Персидское правительство, как мы уже видели, мало заботилось о таких вещах. Однако теперь в уме Александра созрела идея масштабной морской торговли между Вавилоном и Индией. Экспедиция Неарха с Инда к Персидскому заливу служила интересам такой политики. Последние месяцы жизни Александра были почти полностью заняты исследованием водных путей нижней Вавилонии, регулированием системы каналов и планами исследования Аравии. Близ самого Вавилона он начал копать гигантский пруд с соответствующими доками, который мог вместить тысячи морских кораблей[787]. Начали возникать греческие города, даже в этом жарком климате, – один среди озер к западу от Евфрата, где поселили греческих купцов и непригодных к службе ветеранов[788], другой – к востоку, у лагун на нижнем Евлее (Карун): Александрия, населенная отчасти местными жителями из старого «царского города», отчасти, как и другой город, уже неспособными к службе воинами[789].

Вавилония и Элам, который греки именовали Сузианой (от Суз, ее столицы), образовали при Александре две сатрапии.

В 321–320 гг. до н. э. Селевк стал сатрапом Вавилонии, а Антиген, командир