Другие времена, другая жизнь - Лейф Перссон

— Еще бы, — произнес он вслух.

Что еще можно сказать? — подумал он. Полный зал стариков, военных, директоров и дипломатов — воистину сброд, однако как раз этого-то говорить и не следует. Все это очень похоже на репортаж Си-эн-эн с какой-нибудь важной политической встречи в арабском мире — за исключением одежды, разумеется, но это скорее вопрос климатических различий, что совершенно очевидно для такого старого сыщика, как я.

— Хочешь поговорить с ней? — спросил генеральный, незаметно кивнув в сторону Хелены Штейн.

— Нет, — улыбнулся Юханссон. — Я пришел на нее посмотреть — посмотрел. Если будешь говорить с послом, передай ему мою благодарность за возможность поприсутствовать. Надеюсь, я не причинил ему и его супруге никаких затруднений.

— Ровным счетом никаких, — уверил его генеральный директор. — К тому же посол — мой старый приятель, так что нет проблем.

Маленький мирок, подумал Юханссон и, понаблюдав за происходящим еще с часок, отправился домой.

— Хорошо было? — спросила Пиа. Когда ей было любопытно, она напоминала белку.

— Так себе. И люди какие-то странные.

37

— Слушай, поговори, пожалуйста, с Бекстрёмом, — попросил Юханссон Викландера, встретив его в коридоре утром в пятницу. — Я мчу в Розенбад на еженедельный обзор.

— Бекстрём, — повторил Викландер, не скрывая удивления. — Шеф имеет в виду…

— Вот именно, — улыбнулся Юханссон. — Было бы забавно узнать его позицию по вопросу убийства Эрикссона. Все же он руководил следствием. Короче, мне нужна официальная бумага с изложением его мнения.

— А если он спросит, — с сомнением поинтересовался Викландер, — почему мы вдруг проявляем внимание к этому делу?

— Скажи, что мы раскрыли гигантский заговор гомосексуалистов. Или что-нибудь еще, неважно… Главное — угостить его чем-нибудь крепким.

— Понял, — отозвался Викландер.

Оригинальность точки зрения Бекстрёма на убийство Эрикссона превзошла все ожидания Юханссона. Бекстрём не изменился — ни внешне, ни внутренне. Правда, несколько месяцев назад он оставил отдел тяжких уголовных преступлений и служил теперь в комиссии по убийствам, в должности комиссара.

— Значит, ты хочешь знать, что я думаю о деле Эрикссона. — Он тяжело опустил голову.

— Тебе, может быть, интересно зачем? — спросил Викландер.

— Думаю, что и так знаю, — сказал Бекстрём и опустил голову еще ниже. — Догадаться нетрудно: включи телевизор и смотри, что происходит. Даже и не надо работать в вашей конторе.

Вот оно как, подумал Викландер.

— Гомики, гомики, гомики, — вздохнул Бекстрём. — На экране больше никого и нет.

Ну уж, никого… Включи кабельные каналы после полуночи, подумал Викландер. Сам он никогда не смотрел телевизор, но слышал разговоры за кофе на работе.

— Эрикссон, — напомнил он.

— Типичное гомосексуальное убийство, — сказал Бекстрём. — Одно из нескольких. Не знаю, помнишь ли ты, был тогда один сбрендивший фикус, он шастал по городу и мочил таких же, как он, здоровенным ножом… Прямо самурайский меч какой-то. Успел прикончить пятерых голубков. Если я правильно помню, Эрикссон был четвертым.

— Ни одно из этих убийств, кажется, раскрыто не было…

— Поблагодари начальство. Я хотел продолжить следствие, но им не докажешь — хоть кол на голове теши… Я, правда, это дело так не оставил. У меня и сейчас есть кое-что, — произнес Бекстрём загадочно.

— Как я тебя понимаю! — кивнул Викландер.

Бред какой-то, подумал он.

— Они на что угодно способны, — сказал Бекстрём с нажимом. — Они не просто сидят и любуются друг на друга. В общем, приятно слышать, что кто-то начинает понимать, что происходит.

— Да-а, — сочувственно протянул Викландер, доставая диктофон. — Если ты не возражаешь, я хотел бы записать твое мнение и дать кое-кому послушать.

— Всегда готов, — спокойно кивнул Бекстрём.

Интересно, что Юханссон собирается с этим делать, час спустя думал Викландер, прослушивая запись. Может, он хочет направить Бекстрёма на обследование в психушку? Викландер был прирожденным оптимистом, и ему хотелось видеть во всем положительную сторону, даже когда ситуация была для него совершенно непонятна. Наверное, так и есть: Юханссон прочитал материалы бекстрёмовского следствия, его терпение лопнуло, и он решил что-то предпринять.

Юханссон даже не предполагал, каким замысловатым образом коллега Викландер истолковал его намерения относительно коллеги Бекстрёма, поскольку в это самое время сидел среди высокого начальства в Розенбаде на информационных чтениях, устраиваемых СЭПО каждую неделю в Министерстве юстиции. Во времена Берга на этих заседаниях почти всегда присутствовал он сам, но теперь руководство решило установить очередность, так что Юханссону, который терпеть не мог подобного рода посиделки, представительская роль выпадала самое большее пару раз в месяц.

Председательствовал обычно министр юстиции. Рядом с ним сидел ответственный секретарь, который вел очень сжатый и заранее засекреченный протокол. Иногда появлялся государственный секретарь, личный заместитель премьер-министра по вопросам безопасности, и сегодня он как раз присутствовал, что было тут же отмечено не только Юханссоном, но и остальными, поскольку обсуждаемые вопросы никакой особой государственной важности не представляли, — чистейшая рутина, никаких сюрпризов, отчеты по стандартным вопросам, нескончаемым потоком катившиеся из года в год по плавным волнам государственной бюрократии.

Уж не со мной ли он хочет поговорить? — подумал Юханссон.

Он познакомился с заместителем премьера по безопасности лет пятнадцать назад. Юханссону тогда попали в руки кое-какие бумаги, от которых он хотел избавиться как можно быстрее. В то время госсекретарь был личным экспертом премьера и занимался исключительно вопросами безопасности, в частности, курировал тайную полицию.

После убийства премьер-министра он покинул Розенбад. Что он делал в это время, никто толком не знал. Среди приближенных к власти чиновников ходили самые невероятные сплетни, но, как бы там ни было, эту бурю он пережил, поскольку вскоре вновь вынырнул на правительственном горизонте. Сейчас он работал уже с третьим премьером, и дела его шли все лучше и лучше. Премьер номер два ушел добровольно, в расцвете сил, сохранив приличную пенсию, а премьер номер три, его нынешний шеф, просто лучился здоровьем и энергией. Обязанности его оставались прежними, хотя титул — государственный секретарь — звучал куда более солидно, и на эту вывеску, достаточно, впрочем, нейтральную, он всегда мог указать пальцем, если кому-то вздумалось бы поинтересоваться, чем он на самом деле занимается.

«Курирую исследовательские и футурологические вопросы для правительственной канцелярии, — отвечал он, если у кого-то появлялась возможность задать подобный вопрос, и, если спрашивающий не удовлетворялся ответом, скромно добавлял: — В основном футурологические».

Он, похоже, и в самом деле хотел встретиться с Юханссоном, потому что за все время заседания не проронил ни слова, воздержался даже от обычных саркастических замечаний, которыми с удовольствием эпатировал окружающих. Как только совещание закончилось, госсекретарь отвел Юханссона в сторону для конфиденциальной беседы.

— Поднимемся ко мне, — предложил он, — там мы сможем спокойно поговорить. Я не верю всем этим чертовым юристам, — добавил он достаточно громко, чтобы не сомневаться, что эта важная мысль достигнет ушей присутствующих.

— Как дела со Штейн? — спросил госсекретарь. — Надеюсь, никаких проблем?

— Что вы имеете в виду? — ответил вопросом Юханссон с интонацией своего старшего брата, торговца недвижимостью и автомобилями, когда тот предпочитал воздержаться от прямого ответа.

— Я имел в виду ее детские грешки… Ну, западногерманское посольство.

— Ах, это… Я думал, вы с Бергом все выяснили еще два года назад.

— Разумеется. Поэтому я и спросил.

— Я полностью согласен с Бергом по этой части. Как вы знаете, вопрос изучен в деталях. Даже если не учитывать ее тогдашний нежный возраст, все равно Штейн скорее можно назвать жертвой, чем соучастницей преступления. Ее бывший жених, или как там его называть, попросту ее использовал.

— Мы все проживаем несколько жизней, — философски заметил госсекретарь. — Одна жизнь в одно время, другая — в другое.

— Ну, положим, не все, — заметил Юханссон. Он вспомнил своих стариков родителей и всю онгерманландскую родню. Те-то жили одной и той же жизнью во все времена, с чувством подумал он.

— Да-да, конечно… — согласился госсекретарь. Он сегодня был необъяснимо покладист. — Я имел в виду… Да, я выразился недостаточно точно, а вы, как никто другой, имеете право на эту точность. Короче говоря, я имел в виду тип городского жителя, материально независимого интеллектуала… как, например, Хелена Штейн. Или ты сам, подумал Юханссон.