Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и дом Кызродевых.
Светлана замедлила шаг, чтобы еще на подходе, издали, разобраться в его чертах и приметах, которые столь часто выдают лик и нрав хозяев.
Крытая черепицей, с крутыми скатами крыша. На обшитых вагонкой стенах, лоснящихся синей краской, темнеют железные водостоки. Высокий забор с калиткой, за ним горбатится коровий хлев. Все осанисто, солидно.
«А может, это и не их дом? — подумала девушка. Ее сознание никак не могло прийти в согласие с тем, что один из людей, живущих в этом доме, отнял у нее на улице пять рублей… — Да нет же, я, наверное, ошиблась». Достала из сумки блокнот, еще раз глянула на страницу, где был записан адрес. Нет, она не ошиблась. Дом этот.
Приоткрыла калитку и едва ступила во двор, как на нее со злобным лаем бросился громадный пес. И тотчас послышался женский окрик:
— Уймись, Портос! Чего ты на добрых людей лаешь?.. Заходите, ради бога не бойтесь, Светлана Николаевна!
«Жена», — определила Света.
— Входите, входите! А я придержу пока этого зверя…
Хозяйка была в темном платье и в тесноватой вязаной кофте, которая, как сразу же заметила гостья, очень не шла ей, выдавая плоскогрудость, неженственную ее стать. Свете показалось даже, что Кызродева немного старше мужа, а ведь, наверное, это было не так. Лицо женщины с крупными челюстями и небольшими серыми глазами выдавало растерянность, затаенное горе и даже неумение завязать разговор.
— Хозяин-то в лавку побежал, — сказала она. — Вернется скоро.
— Вот как… ну, напрасно столько беспокойств, Павла Васильевна, я ведь по делу, — мягко сказала Света, и от ее цепкого взгляда не скрылось, что женщина будто оттаяла, услышав свое имя-отчество, которое догадалась заранее выспросить у Кызродева гостья. — Хорошо, что Пантелеймон Михайлович помогает вам по хозяйству, в магазины сам ходит за покупками.
— Хи-хи… — откликнулась смешком Павла Васильевна. — Вообще-то не больно помогает. А сегодня — ради вас… Я, может, не то да не так куплю, не больно-то привычна гостей принимать… — сказала так и осеклась, вспомнив наказ мужа: «Чтоб в мое отсутствие не молола языком попусту да невпопад».
— Вижу, дом у вас большой, Павла Васильевна, и хозяйство порядочное. Много труда, наверное, отнимает.
— И не говори, милая! — откликнулась охотно хозяйка. — Что дому, что хлеву — все силы отдаешь. Некоторые вот про меня судачат: дома сидит, нигде не работает… А я ли не работаю? Вздохнуть некогда. Пускай бы сами попробовали, каково это в городе корову держать! Сено-то ставить по реке подниматься надо: даст совхоз в надел какую-нибудь запущенную пожню на неудобьях, вот и чешешь, и чешешь ее косой-горбушей, ползаешь промеж кочек, собираешь крохи… а половину укоса тому же совхозу приходится оставлять — луговой пай. А вывезти оттуда чего стоит! Грузовик-то не собственный! Сколько намаешься, пока шофера найдешь да сговоришь…
— Хорошо еще, что мужики у вас в семье здоровые — помощники хоть куда, — сказала Светлана.
— Что здоровые, то правда, — здоровые, слава богу, — охотно ответила хозяйка, истосковавшаяся, видно, по такой беседе, когда тебя слушают и понимают. — Да только ведь у них времени мало. Работа, ученье. Хозяин-то наш больше топором да пилой любит у дома орудовать. Два лета кряду веранду строил, гляди, как ладно получилось…
— Да, красиво. Значит, муж ваш — мастеровитый человек.
— На это-то мастер, ничего не скажу в укор… А все остальное приходится на себе тянуть… Светлана Николаевна, а хочешь, зайдем, глянешь на мою Сюрань, на коровку? — предложила женщина, просветлев лицом.
— С удовольствием.
Павла Васильевна вытащила из скоб оглоблю, которой было заложено воротце хлева. Густо пахнуло острым духом теплого навоза. Из глубокой темени к ним вышла вперевалку большая белолобая корова, бессмысленно глянула большими, как плошки, кроткими глазами, замычала, вытянув шею.
— Ну, что ты, милая, опять уж голодна?
— Павла Васильевна, а сколько молока дает ваша Сюрань?
— Молочная она, моя матушка, грех жаловаться. Нынче — месяц как отелилась — литров двадцать в день сцеживаем.
— Двадцать литров? Ой, как много. Куда же деваете?
— У-у, голубушка, парное молочко всегда найдет сбыт! Сами едим досыта, а что остается — продаем.
— На рынке?
— Ну, что ты, нет! На базаре торговать зазорно… Покупателей и под боком хватает. Ребятишки у всех, им молочко нужно. А у нашей Сюрани молоко густое, вкусное. Так что желающих хоть отбавляй… Помогает нам жить буренушка. Еще вот теленка продали. Собирались на мясо до осени подержать, но один мужнин знакомый пристал: продайте да продайте, просит, у вас, мол, порода очень хорошая. Ладно, говорю, бери, плати… А себе поросеночка завели.
— Работы у вас, Павла Васильевна, и вправду невпроворот.
— А то как же! И огород на мне. С одной картошкой сколько возни, а я еще помидоры развожу, огурцы… Едва запахнет весной, — вот, как нынче, — так меня и тянет к земле, в огород, будто вся моя радость там.
— Это прекрасно, Павла Васильевна, — поддержала девушка. — Я и сама люблю копаться на грядках, хотя в городе родилась и живу. А вы из деревни родом?
— Конечно, с малых лет на земле.
— А ведь если бы вы и теперь жили в деревне, может быть, стали знатным полеводом, знаменитостью? — обронила Света неожиданно возникшую мысль.
— Да ну, не смейся, девка, — хозяйка махнула рукой. И добавила раздумчиво: — Работы-то, правда, я никогда не чуралась…
Она вздохнула, потом ласково улыбнулась — словно со вздохом отмела нахлынувшую тревогу, продолжила благодушно:
— Мы, Светлана Николаевна, и в городе не хуже других живем.
— Ну, это понятно. Все-таки в городе и кино, и театр, и музей…
— По театрам-то мы не больно бегаем, я уж и запамятовала, когда хозяин наш водил меня туда… Зато телевизор смотрю, когда свободная минутка случится. А многих артистов, даже не глядя, по голосам узнаю… — Она вдруг осеклась, насторожилась. — Все-то я тебе выболтала, чего есть и чего нет… извини уж бабу… мужики наши со мною не больно речисты, а бывает, так хочется поговорить с добрым человеком! — помолчала, глаза ее заскорбели, и она, запинаясь, заговорила о том, что томило душу с первой минуты, да не хватало смелости задать вопрос: — Светлана Николаевна, что же случилось с Валеркой-то нашим? Что он натворил?
«Вот ведь каково материнское сердце! — с острой жалостью подумала Светлана. — Изболелось, настрадалось в тревоге за сына… а тот, наверно, и не вспомнил о ней, идя на лихое дело… Что ей ответить?»
— Сама целый день хожу в растерянности, — сказала Светлана. — Не могу осмыслить происшедшего.
— Чего ему
