Вечная Любовь - Николай Нагорнов

- Mon amour, ne me quites pas!

"Не покидай меня, любимый"...

Летящий ветер рвется в окно автобуса. Еще солнце не погасло над Старым Городом.

Но сам ты не стар ли уже душой, как этот Город?

Не умирает ли уже твоя душа под слезы этого плача женщин всей Земли:

- Mon amour, ne me quites pas!

Словно сквозь этот невнятный шум тысяч голосов Города, сквозь шумы телеэфира, сквозь радиовой и скрежет проступает стон миллионов ушедших с Земли душ с другого берега смерти:

"Верни нам молодость"...

Стон седых патриархов другого берега смерти:

"Верни нам молодость"...

Стон седых голосов, замученных на площадях Рима и Византии, в лагерях Соловков и Колымы, в газовых камерах и подвалах инквизиции, стон этих душ, взывающих о спасении, стон поколений, растертых в пыль жерновами истории, раздавленных чашей греха человечества, клубящейся ядовитыми дымами...

А там летящий ветер, вечный ветер, земной ветер, апрельский ветер рвется в окна твоей стремительной электрички, компьютерная девочка, одна из людей-детей, моя первая встречная. И этих седых голосов ты не слышишь, ты слышать не можешь, не сможешь, не выдержишь. И без того уже твоя тайная боль, еще тебе самой до конца не открытая, плачет мне:

- Mon amour, ne me quites pas!

Но летящий ветер еще рвется в окна автобуса. И, может быть, еще можно изменить все с самого начала? И еще можно оживить свою душу?

Но для этого надо вернуться на несколько тысяч лет назад...

Автобус рвется сквозь ветер, и за окном все летящее мимо сливается в одну пеструю полосу, и сама память становится такой же пестрой летящей полосой, где многие и многие женские лица сливаются в одно лицо. Сотни, тысячи женских лиц, любимые актрисы и певицы, Ирина Истомина, Эльвира, Элен, Марианна, портреты Ренессанса и фотографии начала века, фотомодели журналов мод и женщины концлагерей, плачущие японки взорванных атомными бомбами городов и вьетнамки, следящие за военными самолетами, измотанные русские из очередей и сверкающие итальянки всемирных кинофестивалей...

Эти тысячи лиц, тысячи глаз, тысячи морщин, слез, улыбок, гримас сливаются в какое-то одно лицо, тысячелетнее женское лицо, вобравшее в себя всех своих дочерей за века и века, весь бесконечный родовой поток, словно это единое лицо хранится в глубине генной памяти каждого мужчины, а отдельные женские лица только видимость, только иллюзия от деления луча света призмами на три, потом семь, потом тысячу...

И сейчас выйти из автобуса вот здесь, на окраине Старого Города, где никого уже нет, где начинаются уходящие за горизонт пески...

И медленно опуститься на колени.

Создатель... Ты не захотел моей смерти... И не оставил мне этой женщины. Но укрепи меня на великий прорыв.

Я и ты, вечная женщина, снова попали не в то время... Как же теперь вернуться к самому началу, когда на Земле нас было только двое, ты и я, и больше не было никого?

Лишь там мы с тобой сможем исправить все последующие века. И тогда будет исправлен каждый день нашей жизни и каждый день жизни наших бесчисленных потомков.

Надо только сосредоточиться, оживить в себе древнюю силу медитации, которой учили мудрые подвижники всех стран и веков... и - уйти вдоль по спирали времени туда, по его вершинам и пропастям, - туда, в историю первой женщины, той первой женщины, уходящей в пустыню...

Эти пески великой пустыни уходят за горизонт...

Пески на окраине Города, вечного Города, что везде и нигде, вечного Города с тысячью имен, построенного века назад на берегах этой медленной реки, и стоит лишь вглядеться в эти пески, эти холмы на далеких берегах, и сам этот Город кажется лишь миражом, лишь миг, и он растает со всеми его сталебетонными домами и асфальтовыми дорогами, как чье-то зловещее наваждение, как подавляющий с детства массовый гипноз, а сквозь них будут видны те же дикие берега реки, какими они и были века назад, та же вечная пустыня, где ты один перед Небом, и она - одна, эта вечная женщина, что везде и нигде, что еще плачет в сердце своем в уносящемся электропоезде:

- O mon amour, mon amour, ne me quites pas!

Вот уже медленно, словно во сне, сквозь эти тянущиеся за горизонт пески, начали проступать неощутимо и постепенно проявляющимися на фотобумаге изображениями очертания той незабываемой первой пустыни под бескрайним сумрачным небом, когда на планете еще не были построены пирамиды и сфинкс... начали подыматься к поверхности из темных глубин памяти силуэты серых холодных скал на горизонте, еще не знавшем ни одного города на Земле...

Мы снова остались одни. Мое имя было просто "Человек". Твое имя было просто "Жизнь". Авель уже погиб. Каин ушел от нас в пустыню.

Лишь одно бескрайнее небо висело над пустыней, переходящей в далекие скалы, или это только казалось нам? И бескрайнее время, уплывающее за горизонт.

Зачем было считать дни и годы среди мертвого океана серого песка... "Тернии и волчцы произрастит она тебе".

Никого, кроме нас, на земле не было.

- Ты помнишь,что он сказал нам тогда, этот дух небытия? - спрашивал я тебя. - "Будете как боги"... Зачем же поверила ты ему...

И медленно тянулись секунды молчания, и они складывались в минуты, в часы, в дни...

Ты ничего не отвечала мне, да и что ты могла ответить? Лишь молча смотрела вдаль, где темные скалы сливались с темными облаками.

Ты никогда не говорила, что он сказал тебе, чем он прельстил тебя властью надо мною? вечной красотой? вечной молодостью?

Много веков спустя на земле появились книги, и время нашей жизни было исчислено тысячей лет.

О Святые Ангелы, почему Бог создал женщину для мужчины не из земли, как его самого, а из мужского ребра?

Ангелы вопросили Господа об этом.

И Господь сказал:

"Я поступил так, чтобы они болели друг за друга".

Одна эта боль и наполняла теперь собой нашу пустыню.

- Зачем тебе свобода? - говорил я тебе. - Ты и так свободна. Ведь кроме нас на земле никого нет. А ты когда-то была лишь частью меня, лишь моим ребром... Помнишь ли ты это?

Ты снова ничего не отвечала. Лишь молча отворачивалась, сжав губы, и смотрела за горизонт.

И тогда казалось - не мираж ли все, что было когда-то у нас с тобою немыслимо много дней и ночей назад, не мираж ли этого призрачного воздуха, то холодного, то раскаленного?

И однажды ты ушла в пустыню.

Вот уже и не слышны в тишине шаги твои.

Я искал тебя, звал тебя, но твой голос не отвечал мне. Лишь вечный ветер шелестел песком. Лишь Вечное Небо смотрело на меня взглядом без глаз.

Сколько дней я шел по пустыне, сколько лет, этого никто уже не узнает.

И вот - твое бездыханное тело в истлевшей одежде. Волосы уже засыпаны пылью. Окаменевшие руки сжимают прах.

И рядом выложено камнями на песке - "теперь свободна"...