Вкус крови - Мария Семенова

– У него были другие планы…

Гринько хотел что-то сказать, но Самарин прервал его, обратившись к Коржавиной:

– И что произошло потом? Почему Вы, Альбина Леонидовна, решили спалить дом?

– Да просто зло взяло на всю эту жизнь. – Альбина кусала губы. – Как Митя ушел, он, – она кивнула в сторону Гринько, – вообще перестал со мной разговаривать, вот я и подумала…

– Пусть лучше его не будет вообще, – усмехнулся Самарин.

– Да нет, я не думала, что убью, вообще ничего не думала… Просто злость была какая-то…

Самарин задумался. Возможно, Альбина была бы не такой плохой матерью. Но Митя в это не верил. И не хотел проверять. В результате попал в руки Жеброва.

Что ж, для Мити по крайней мере теперь все кончилось.

– Вот, подпишите ваши показания. Гринько и Коржавина ушли. Дмитрий перечитал протокол: «Проживал у меня с марта по сентябрь 1997 года…»

На прощание, когда Альбина была уже в коридоре, Гринько спросил его:

– А этому, из детской комнаты, что будет? Самарину было нечего ответить.

Потому что дела на своих сотрудников милиция заводит неохотно, даже когда всем и каждому ясно, что он преступник. А если это племянник начальника отделения, да преступление еще надо доказать… Что ему будет?

– Не знаю, – ответил он вслух, а про себя: «Ничего».

– Значит, сухим из воды, – сказал Гринько и вышел.

Проезд до Ладожского вокзала занял, как всегда, чуть меньше получаса.

Дмитрий поднялся к Тане.

– Иван Егорович у себя?

– Нет его. – Та расплылась в улыбке. Должно быть, решила, что он ищет повод, чтобы повидаться с ней. – Уехал на совещание.

– Тогда ладно.

– Ваш подарок… – Таня сделала таинственное лицо, показала глазами на рубиновую каплю и сказала тихо-тихо:

– Пользуется успехом. Мне уже сделали массу комплиментов. Я не говорю о молодых, вроде Анатолия Григорьевича и нашего медэксперта, но даже Чекасов и Селезнев! А уж Славик Полищук, знаете его! Он подошел и говорит…

– Ну что ж, я рад, – сказал Самарин и поспешил уйти. Список восхищавшихся его подарком остался неоконченным.

Агния подошла к окну. Сквозь переплеты окна она видела осенний сад. Днем прошел дождь, и редкие листья, пожелтевшие и пожухшие, блестели, отражая неяркий свет холодного ноябрьского солнца. «Красота какая…» – подумала Агния.

Ей всегда казалось, что поздней осенью природа может лишь навевать тоску.

Но нет, сейчас она искренне любовалась погружающимся в спячку садом.

Раньше ей никогда не приходило в голову поехать на дачу в ноябре или, наоборот, в марте. Разве что зимой покататься на лыжах… Да и было это в последний раз лет десять назад.

Она накинула на плечи пальто и вышла на крыльцо. Пахло прелой травой и грибами. Агния втянула носом свежий воздух.

Она давно мечтала об отдыхе. Но что такое отдых в ноябре? Канары? Мальта?

Сейчас она с ужасом думала о жаре и толпах потных туристов.

«Обязательно буду приезжать сюда осенью, – решила она, – хотя бы на несколько дней».

Но сейчас она была здесь не для того, чтобы отдыхать. Агния вздохнула и вернулась в дом. Пациент заснул, и теперь она прислушивалась к его ровному дыханию.

Она стояла и смотрела, как он спит.

Сколько вынес этот человек. Просто невозможно себе представить.

Вспомнилось выражение «сильный духом». Да, и это совсем не то же самое, что смелый или просто сильный физически.

Сегодня утром Глебу стало немного лучше, и они разговорились. Он поразил Агнессу. Нет, она видела и интеллектуалов, и представителей богемы, и музыкантов… Но многие ли из них смогли бы мужественно вынести то, что вынес Глеб. Литературовед, специалист по творчеству Никоса Казанзакиса?

– Внимание, с пятой платформы отправляется пригородный поезд Санкт-Петербург – Лебяжье. Будьте осторожны.

Микрофон в вагоне прохрипел нечто загадочное, пассажиры расселись, поезд тронулся.

За окном поплыл перрон, и по вагонам электрички один за другим пошел мелкий торговец.

– Набор иголок из девяти штук, в том числе полезная цыганская игла! Всего пять тысяч! Анатолий Чубайс получает гонорар девяносто тысяч долларов!

Мороженое, кола, пиво, сигареты! В Таджикистане взяты в заложники французские журналисты. Расширение НАТО на восток! Памперсы! Кожа вашего ребенка должна быть сухой!

– И почем? – спросила у последней из коробейниц пассажирка у прохода.

– Двадцать тысяч обычные, двадцать пять «супер-плюс».

– Пачку простых.

Торговка памперсами толкнула дверь тамбура, а с другой стороны, уже входила просительница подаяния. Совсем девчушка, с хорошеньким румяным лицом, не вульгарная и не опустившаяся. Она медленно двигалась вперед, расстегнув пальто, так что всем было видно – она на восьмом, а то и на девятом месяце.

– Родители выгнали из дому, – негромко говорила она.

Ей подавали многие. Всем было жаль девчонку, попавшую в беду.

– Проститутки-то не рожают, знают небось, что да как, – вынимая десятитысячную купюру, громко сказала дама, купившая памперсы. И обратилась к попутчику в темном пуховике, сидевшему у окна с видом полного безразличия:

– Только приличные девушки так вот и залетают! Эх вы, мужи-ки-и-и…

Мужчина, как видно собиравшийся подремать, лениво приоткрыл глаза – невыразительные, неопределенно-серые, как зола. Лицо у него было вполне молодое, но на голове топорщился совершенно седой ежик волос. Он нашел взглядом «приличную девушку», о которой говорила соседка (сама, надобно полагать, рожавшая без мужа), и в светлых глазах внезапно появилось острое и злое ехидство. Изгнанная родителями как раз протянула руку за зеленоватой десяткой, и взгляды их встретились. «Ну и что, кого рожать собираемся? – внятно услышалось девушке. – Девочку Подушечку? Или мальчика… Матрасика?»

В этот миг вагон резко дернуло. Девушка споткнулась от неожиданности, не удержалась на ногах и с размаху уселась прямо на колени к пожилому пассажиру напротив. Тот уронил сумку и неловко подхватил будущую мамашу, обняв ее при этом поперек живота. Он уже открыл рот, чтобы извиниться за неуклюжесть и спросить, не ушиблась ли бедняжка… Однако виноватое выражение тут же пропало с его лица, сменившись багровой краской возмущения и стыда.

– Ах ты, обманщица!.. А ну вытаскивай, что у тебя там!..

Минуту спустя мнимая беременная перестала быть таковой. И лицо ее было уже не застенчиво-просительным. На нем застыла злоба. Она стояла посреди прохода и затравленно озиралась, держа в руках большую замызганную подушку. К наволочке были кое-как пришиты тесемки.

– От безалкогольной свадьбы – к непорочному зачатию, – проговорил кто-то задумчиво.

– Родила, – хмыкнул густой голос.

– Нахалка! – Бессовестная! – закричала дама с Памперсами.

Начали возмущаться и другие пассажиры.

– А ну гони мою тыщу…

– Да чтоб я хоть раз еще кому из этих!..

– Все отдавай, у кого что взяла!

Вагон снова задергался: электричка подъехала к станции. Оценив свой шанс, девушка пулей вылетела в тамбур и выскочила на платформу. Возможно, для того, чтобы зайти там в обгаженный туалет, снова пристегнуть свое хозяйство и дождаться следующей электрички.

Мужчина в пуховике, сидевший возле окна, снова прикрыл глаза и начал погружаться в дремоту, благо путь был неблизкий. Внезапно…

– Извынытэ, что к вам абращаус, – с очень сильным акцентом говорил тонкий детский голосок. – Я бэжэнэц…

Мужчина резко выпрямился и повернул голову, но ничего не увидел. Ребенок был слишком мал ростом. Пассажир встал и бесцеремонно шагнул через чьи-то сумки, выбираясь в проход. Перед ним стоял маленький негритенок, одетый в лохмотья с чужого плеча. На шее у него висела картонная табличка: «Помогите добраться домой».

– Морис, – тихо сказал мужчина.

– Дарадара Алэксэй! – завопил Морис. И бросился ему на шею.

Вагон притих, с интересом слушая, как взрослый белый и маленький негритенок застрекотали по-басурмански. Впечатление было такое, словно в алюминиевой миске катали горох.

– Kil'o nse?

– Мо ti usise lati aaro. – На глазах малыша выступили слезы. – Ot utu mu mi pupo…

Алексей уже стаскивал куртку. Он был невысок ростом и обладал далеко не богатырским сложением, но негритенок поместился в серый пуховик весь, вместе с ногами.

– Okunrin ni tabi obinrin ni? Тот, кто заставляет тебя побираться, – где он?

– Там… – Морис попытался выпростать из куртки руку, но не получилось, и он просто мотнул головой.

Алексей подхватил Мориса и решительно зашагал в самый хвост поезда. Он шел через тамбуры и вагоны, не обращая внимания на неизбежные вопросы, пока не добрался до последнего. Там, в одиночку занимая большую часть трехместной скамейки, восседало некое существо. С первого взгляда и не определишь, женщина или мужчина. Впрочем, настырный наблюдатель сделал бы вывод, что это все-таки женщина. А знающий человек добавил бы: не просто так женщина, а без вести пропавшая Бастинда. Собственной, изволите видеть, персоной.