Игра без правил - Андрей Воронин

– Теперь ясно, как их взяли, – мрачно сказал тот, что потерял ботинок. Второй ботинок он нес в руке, как гранату. – Подстрелили, загнали в это болото, а потом выудили и повязали. Видал, крови сколько? И вода кругом.

– Вижу, Паша, – сказал Роман, вынимая из-за пояса брюк "Макаров". – Нехорошо они поступили, некрасиво. Надо с ними поговорить.

– Поговорим, – веско сказал Паша, покрепче сжимая мокрый ботинок.

В наступившей, как по мановению волшебной палочки, тишине Комбат поднял голову и посмотрел на балкон.

– Мимо, – сказал он Горохову. – Бери выше, козел.

Он говорил тихо и неразборчиво, но Петр Иванович, как и его брат незадолго до этого, очень хорошо расслышал каждое слово. Его губы побелели от ярости, ствол пистолета ходил ходуном. Стручок полностью утратил даже тот минимальный контроль над собой, который мог обеспечивать раньше.

– Ты убил моего брата, животное! – прокричал он, снова нажимая на курок.

Он действительно взял выше, на этот раз чересчур высоко, и пуля девятимиллиметрового калибра с завидной точностью ударила в узел парижского галстука, украшавшего шею заведующего одним из крупнейших ювелирных магазинов Питера. Мертвый заведующий резко вскочил со своего кресла, словно собирался вступить в горячую полемику со Стручком, выпрямился, опустив руки по швам, и столбом рухнул на головы сидевших впереди людей, обильно орошая их свой кровью.

Амфитеатр утонул в истерическом визге, криках, грохоте опрокинутых кресел и паническом топоте множества ног. Обезумевшие от ужаса люди заметались по залу, сбивая друг друга с ног и топча упавших. Стручок, дико хохоча и продолжая выкрикивать что-то о своем брате, раз за разом нажимал на курок, пока обойма "ТТ" не опустела. Трясущимися руками он выбросил ее вон и с третьей попытки загнал в рукоять пистолета новую.

Мечущаяся толпа устремилась во все проходы, включая служебный. Половина охраны была сразу же сбита с ног, остальные отбивались кулаками, дубинками и прикладами. В считанные минуты зал опустел, и теперь вопли раздавались откуда-то из глубины коридора, который теперь, когда тоннель был затоплен, сделался тупиком. Как только толпа ринулась к служебному проходу, капитан Французов свалил с ног ближайшего охранника и попытался броситься на второго, но тот коротко ткнул его в голую грудь электрошокером, и капитан потерял сознание. К счастью, он упал возле самой стены, и его не затоптали.

Когда в зале снова стало относительно тихо, Комбат с удивлением отметил, что все еще жив. Голова работала туго, со скрипом. Она страшно болела, сломанная рука отзывалась горячими взрывами боли на каждый толчок пульса, да и все остальное представляло собой сплошной ком ноющей боли, так что тот факт, что Стручок, стреляя в него, промахнулся восемь раз подряд, оставил Бориса Рублева вполне равнодушным. Сеня все-таки обработал его на славу, и, хотя Комбат понимал, что ему непременно нужно куда-то идти, он никак не мог вспомнить, куда именно и зачем. Тем не менее это таинственное путешествие почему-то представлялось ему крайне важным. Комбат, волоча непослушные ноги, добрел до канатов и тяжело подлез под верхний как раз в тот момент, когда Горохов снова открыл огонь. На этот раз прицел был довольно точным, и, не пригнись Рублев, пуля наверняка угодила бы ему в голову.

– Вот зануда, – пробормотал Комбат, пролезая под канатом.

Он оступился и с негромким криком боли свалился с помоста, совершенно пропав из виду.

– Что вы стоите?! – заорал на охранников Горохов. – Мочите его на хер!

Охранники неохотно двинулись вперед. Происходящее здесь нравилось им все меньше и меньше, тем более что Хряк, вооружившись подобранным с пола автоматом, начал бочком продвигаться к балкону, явно норовя как-нибудь обойти совершенно сбесившегося Стручка и сделать ноги.

Стручок с балкона пересчитал охранников. Он помнил, что вместе с Хряком их должно быть двенадцать, в наличии же имелось ровно на одного меньше. Горохов повел глазами по периметру зала, ища потерявшегося Хряка, и обнаружил его совсем близко, крадущимся вдоль стены метрах в десяти от балкона. В руках у Хряка был автомат. Стручок сделал оргвыводы со скоростью, которая сделала бы честь самому мощному из существующих в природе компьютеров, и вскинул пистолет.

– Убью пидора! – закричал он.

Хряк моментально понял три вещи: во-первых, то, что Стручок окончательно и бесповоротно сошел с нарезки и вот-вот засадит ему промеж глаз пулю из тяжелого и очень мощного пистолета отечественного производства; во-вторых, он понял, что ему наконец предоставлена единственная в своем роде возможность убрать этого бешеного пса на вполне законном основании, а именно в целях самозащиты; и, в-третьих, он с предельной ясностью осознал, что ему просто необходимо как можно скорее выбраться отсюда, сесть в машину и ехать на предельной скорости до тех пор, пока дорога не упрется в край земли.

Поэтому Хряк быстрым и плавным движением вскинул тяжелый АКМ без приклада, держа его в одной руке, и выпустил половину рожка, целясь в балкон.

Он где-то слышал, что АКМ – штурмовой автомат.

Ни подтвердить, ни опровергнуть это заявление он не мог, но сейчас ему показалось, что оно не так уж далеко от истины. Пули – всего пятнадцать пуль! – снесли часть барьера, отделявшего балкон от зала. Те из них, что угодили в Горохова, спиной вперед вышвырнули его с балкона в коридор офиса. Глядя на густые, медленно оплывающие кровавые кляксы на изрешеченной стене возле двери, Хряк решил, что насчет Стручка можно не сомневаться, но тут на фоне дверного проема вдруг, как чертик из табакерки, возникла фигура с пистолетом в руке, и остатки волос на голове Хряка поднялись дыбом, словно у них вдруг случилась эрекция: он решил, что перед ним восставший из мертвых Стручок. Хряк снова вскинул автомат, но человек на балконе не стал дожидаться второй очереди: спортивный мелкокалиберный пистолет в его руке сухо и резко щелкнул, и Хряк мгновенно сделался похожим на покойного Кутузова: стал таким же одноглазым и таким же мертвым.

– Ну, мудачье, – обратился Подберезский к растерявшейся охране, молча наблюдавшей за ходом событий, – куда вы наших ребят подевали?

Ему ответили автоматной очередью. Завязалась перестрелка, пролившаяся ровно столько времени, сколько понадобилось группе горбоносого сержанта Ромы на то, чтобы пробиться через вопящую толпу в коридоре и выйти в тыл охранникам, а именно секунд двадцать-двадцать пять.

Когда Подберезский отыскал наконец Комбата и склонился над ним, тот открыл нехорошие, ярко-алые от внутренних кровоизлияний глаза и некоторое время разглядывал своего бывшего подчиненного, как некое редкое и не вполне объяснимое явление природы. Потом он с трудом разлепил распухшие губы и сказал:

– Привет, Андрюха. Где пацан?

– Как где? – переспросил Подберезский так, словно разговор происходил за столиком в кафе. – Дома у вашего брата.

– Не в Москве?

– Не в Москве. Тут, в Питере, – подтвердил Андрей, уже зная, что последует за этим.

– Голову оторву, – прохрипел Рублев. – А ну, помоги встать, разгильдяй.

Старший оперуполномоченный отдела по расследованию убийств капитан Ярцев устал как собака, которая целый день убегала от привязанной к хвосту консервной банки. Разница заключалась только в том, что капитан, в отличие от собаки, бегал не день, а больше недели, и его "банка" громыхала не сзади, а, наоборот, впереди. Но теперь дело уверенно катилось к концу, громыхая пуще прежнего.

За неделю капитан проделал длинный путь по следам исчезнувшего капитана Французова, который перед тем, как испариться, так упорно и безрезультатно разыскивал его по телефону. Это была кропотливая и неблагодарная работа, но в конце концов она начала давать результаты, и вот тогда-то капитан и принялся метаться как угорелый.

Когда Французов не перезвонил ему в субботу, капитан, дождавшись воскресенья, заявился к нему домой, но, разумеется, никого там не застал. В том, что молодая бездетная семья не сидит в выходной день дома, не было ничего необычного. В понедельник, позвонив в училище, Ярцев узнал, что Французов со сложным переломом голени загорает на больничной койке в недалеком, но и не таком уж близком Приморске. Положив трубку, капитан душевно обматерил Приморск, Французова, а также все виды переломов и иных увечий и вознамерился уже звонить в Приморск, когда его грубо выдернули из кабинета и повезли посмотреть на труп некоего гражданина Погодина, при жизни работавшего менеджером боксерского клуба "Атлет". Полюбовавшись на бренные останки, Ярцев от души понадеялся, что при жизни гражданин Погодин выглядел хоть чуточку лучше, потому что теперь, после смерти, смотреть на него было страшновато.