Теплые штаны для вашей мами (сборник) - Дина Рубина

Когда я чего-то не разрешаю ему, или не покупаю, или просто настроение у него не очень, он садится на диван, смотрит мрачно в стену и говорит с тяжелым вздохом:

– Я, наверное, буду кричать…

Я сижу за машинкой, работаю. Димка (4 года) с утра не пошел в садик, уши болели, и сейчас совершенно не знает, как ему убить время – слоняется по квартире и морочит мне голову. Просит то яблоко, то виноград… Наконец усаживается на диван напротив меня с кистью винограда в руке и ест, отрывая по одной ягодке. Я время от времени исподлобья посматриваю в его сторону, потом спрашиваю:

– Чем ты собираешься заняться?

Он долго не отвечает, наконец говорит веско, несуетно:

– Доем виноград… Потом задумаюсь…

Димка (6 лет) выпросил денег на мороженое, ушел и вернулся через полчаса зареванный и злой. Говорит – Тимур съел все его мороженое. Я, тертый калач, пытаюсь прояснить ход событий, и мало-помалу выстраиваются все детали происшедшего: Дима встретил Тимура во дворе и дал тому лизнуть мороженого. Тот лизал, лизал и долизал до палочки.

– Что ж ты стоял и смотрел как дурак? – спросила я.

Он понурился, видно пытаясь понять, что же это с ним произошло, потом проговорил:

– Не знаю. Доброта напала…

– Мама, у меня к тебе два вопроса, – говорит он решительно.

Я, нехотя отрываясь от рукописи:

– Ну?

– Что такое «позвоночник» и что такое «дружба навеки»?

Димка, мечтательно:

– Без тебя бы жить… Хул-лигани-и-ить, без-зобра-азить!

– Мама, ты какие отметки получала?

– Хорошие. Пятерки и четверки.

– А где твой портфель?

– Ну-у, Димочка, он стал старый, и я его выбросила.

Он, пораженно, возмущенно:

– Вместе с отметками выбросила?!

Я ему говорю:

– Скоро пойдешь в школу, будешь учиться…

– Я не хочу учиться… – тон безнадежный, знает, что все равно пропал.

– Вот-вот, придется оставить это «хочу – не хочу», станешь ответственным человеком.

– Я не хочу быть ответственным человеком. Хочу быть бездельником.

И взгляд ясный и честный…

Шестиклассник Дима – бездельник феерический: делает вид, что учит урок по зоологии. Ходит по квартире и бубнит одну фразу: «Зеленая эвглена не может размножаться в неблагоприятных условиях».

Вдруг замечает мой ироничный взгляд.

– Что ты смеешься?! Вот ты, мама, ты могла бы размножаться в неблагоприятных условиях?!

В Израиль Еву привезли четырех с половиной лет. И тут выяснилось, что розовый миф о «прекрасной адаптации маленьких детей в израильском обществе» – не более чем общее место.

Она прекрасно владеет ивритом, у нее множество подружек-сабр. Тем не менее часто на нее наваливается совершенно взрослая тоска, причину которой она не умеет себе объяснить. Она не знает этого слова: «ностальгия».

Утром я провожаю ее в школу. Накрапывает дождик, мы спускаемся по лестнице, и вдруг она хватает меня за руку:

– Слушай, слушай – русский запах!

Встретив мой недоуменный взгляд, взволнованно поясняет:

– Пахнет нашим подъездом в Москве!

– Ну, что ты! – расстраиваюсь я. – Разве можно сравнить! Наш московский подъезд пахнул кошками и бродячими алкашами, там всегда была страшная грязь и… – Тут я замечаю, что она меня не слушает, а счастливо кивает в такт своим мыслям:

– Да… да… Там замечательно пахло…

У Евы (4 года) мать – писатель, а отец – художник. Семья шумная, лексика полная, разнообразная, не всегда соответствующая нормам чопорной морали…

Ей подарили куклу, и она пытается надеть на нее платье, снятое с другой куклы, поменьше. Размеры не совпадают, и Ева долго безуспешно пытается продеть кудлатую куклину голову в слишком узкую прорезь платья. Наконец в сердцах отбрасывает куклу в сторону:

– Мать подери!!!

У Евы день рождения, пятый… Мы пригласили ее друзей, а накануне я купила колу, пепси и прочую разноцветную сладкую чепуху. После того как ребята ушли (веселье было устрашающим) и мы почти все расставили по местам и собрали пустые бутылки, Ева уселась за стол и сказала, грустно подперев щеку рукой:

– Мам, а помнишь, как в России шипел лимонад?

У каждого своя ностальгия…

Еву мы отдали учиться в религиозную школу – там маленькие классы, ласковые учителя, высокий уровень преподавания математики и английского… Однако вскоре мы убедились, как быстро действует «опиум для народа». В один из дней Ева возвращается из школы и заявляет, что будет сейчас «учить Тору».

– Сначала пойди умойся, – советует ей отец.

Девочка, и без того стремительно теряющая русский язык, в минуты гнева переходит на псевдобиблейский волапюк.

– Учить Тора важнее мыть лицо! – провозглашает она торжественным ямбом.

Ева учится в государственно-религиозной школе, знает молитвы…

Мы идем с ней по улице Пророков в Иерусалиме и видим впереди священника-копта. Она спрашивает – кто это, я объясняю.

– Они, это… христьяне? – спрашивает она, понизив голос.

Получив подтверждение, испуганно округляет глаза:

– И что, они вот так ходят где хотят и их везде пускают?!

Тут уже я изумляюсь:

– Разумеется. Что ты имеешь в виду?

– Ну… их что, и в автобус пускают?

Тогда я пускаюсь в объяснения (доступные для нее) о свободе вероисповедания, о свободе совести и т. п. Объясняю, что такое христианство, кто такой Христос…

– А мы кто? – спрашивает она, помолчав.

– А мы – иудеи. Наша религия – иудаизм.

Она долго молчит, идет рядом.

– А кто главнее – христьянство или юдеи?

Я довольно долго молчу и наконец говорю осторожно:

– Это две великие мировые религии, каждая со своей историей. Иудаизм – гораздо старше. Христианство произошло из иудаизма.

Она вздыхает с облегчением:

– Вот видишь, а ты говоришь – в автобус пускать! – И заметив мой грозный взгляд, торопливо: – Нет, в автобус, конечно, пусть… ладно… но места уступать нельзя! Правда, мам, ведь места уступают старшим?..

Ей в ее религиозной школе дали задание – написать записку с просьбой к Всевышнему, которую она вложит в щель между камнями в Стене Плача.

Я заглянула в эту записку, которая валялась на столе, и ужаснулась. Там было написано примерно следующее: «Боженька, сделай так, чтобы мама не умерла до пятницы»…

Весь день я переживала, грызла себя, выстраивала какие-то тяжелые прогнозы на будущее. Вечером говорю ей:

– Я наткнулась на твою записку. Зачем ты думаешь о таких страшных вещах?

– Почему страшных? – удивилась она.

– Ты в твоем возрасте не должна думать о моей смерти. Я еще молодая, буду жить долго, все будет хорошо! Почему бы, в конце-то концов, тебе не думать о том, что в пятницу мы поедем в Сафари? Ведь это замечательно! Лучше попросила бы Бога, чтобы ничего не помешало нам поехать в Сафари.

– Я так и сделала, – честно сказала дочь. – Я так и написала! Ты не заметила на другой стороне листа.

И правда, на обороте записочки было: «…потому что в пятницу мы едем в Сафари».

Инна (5 лет) научилась читать.

Входит на кухню с раскрытым паспортом в руках:

– Мама, тут написано, что ты еврейка!

– Да, это правда.

Инна (потрясенно):

– Мамочка, но ведь ты хорошая!

Инна – первоклассница:

– А мне Сережка Воронцов сказал, что у него две попы. А я сказала: ну и что? А он сказал: хочешь, покажу? А я сказала: я тебе и так верю.