Правила игры в человека - Яна Листьева

ледяной воде, а на корабле не было электричества, и ванты гудели, как низкие струны. Сам такого никогда не слышал. Круто было бы. Может, и строители бы передумали. Раньше уже передумывали, на месте того дома возле ангара стояла советская кирпичная руина, что-то там начали строить и бросили на полдороге. Может, и эти бросят.

– Чудовище, – сказал вслух, благо вокруг не было ни души, – проснись, а? Такая фигня вокруг. Ну да, проснёшься ты, как же. Фиг с тобой, и я спать пойду.

Развернулся и двинулся к выходу, мимо старых деревьев, старой деревянной заброшки, старого пса по кличке Бомба и нового недостроенного дома.

* * *

Смотрит. Проснулся от чьего-то взгляда. Да и не на море смотрит, а прямо на меня! Вроде даже зовёт. Ну и зачем?

Посмотрел в ответ. Оказался маленький человек, не по размеру маленький, а по возрасту, совсем еще малёк, волосы белые, нос курносый и красный от мороза. И уши тоже красные. Уже видел, что зимой они что-то такое носят на голове; этот не носит. Как это они умеют быть сонными и нервными одновременно? Как бы этим не заразиться. Сон. Зимой надо спать. Но тревога мальчишки как-то всё равно пролезает: и про лодки он думает, и про большую волну, и про новые дома, и, странное дело, волна ему нравится больше, чем дома. Люди странные. Волну ему подавай.

Вообще-то, мысль о волне показалась почему-то привлекательной. Нет, сам никогда наводнение не гонял, оно шло издалека, но всегда подхватывал, подталкивал, ради веселья и игры. Какая волна в январе? Редко такое бывает, спать в январе надо. Ишь, чего захотел. Поворочался поудобнее, снова засыпая. Сна тебе, а не волны, ребёнок.

Но сон оказался другим. В прежнем было безграничное спокойствие, так и надо спать зимой, а в этом всё поднималось, двигалось, ломался лёд, ехал большими глыбами в сторону стройки. А стройка во сне казалась ужасно неприятной, как будто зряшной. Странно, а ведь всегда развлечения людей были для него нейтральными. Все животные что-нибудь делают, какая разница. Заразился-таки от этого ребёнка! И это было почему-то приятно. Как будто открыл для себя новую заводь с впадающим в нее живым ручьём.

Беспокойный, в общем, вышел сон.

* * *

Уже на остановке, дожидаясь четырнадцатого автобуса, который как раз миновал витиеватый мост, и скоро уже должен развернуться на кольце, услышал прокатившийся по острову треск. Как будто лёд сломался – или кто-то решил потратить завалявшийся с праздника фейерверк. Огляделся, надеясь увидеть огоньки, но огоньков не было. А залива от остановки всё равно не видно.

Обмен

Между гаражами и котельной была узкая щель. На острове много таких проходов между дворами, один вообще проходит сквозь дом, не арка, а коридор шириной в метр. Вот и здесь осталась узкая щель, не местный и не распознает; за ней треугольный дворик, почти нормальная, хоть и с поворотом, арка, а за ней уже обычный двор с дворницкой, кирпичной стеной и виноградом. Из каменной стены гаража под самой крышей торчали две балки примерно до середины прохода. Обычные железные балки – то ли гараж раньше был шире, то ли их когда-то поленились пилить. И вот на одну из этих балок кто-то повесил отличные качели. Толстые джутовые верёвки, гладкая буковая доска с четырьмя дырками, сделать такое просто, а радости оно доставляет обычно много. Всё бы хорошо, но повисли качели спиной к стене, хорошо висят, а качаться некуда.

Через двор шел удобный проход с Каменноостровского проспекта на улицу Льва Толстого. Там ходили студенты медицинского университета, там ходили в столовую и в экомагазин; выйти на популярную хипстерскую набережную Карповки, где всяких качелей полным-полно, тоже можно было через этот проход. Так что на странные качели никто толком не обращал внимания. Если уж хочешь покачаться, пройди еще триста метров, и там для тебя сделана специальная площадка.

А перед самой новогодней ночью качели пропали. Никто не удивился, потому что весь этот год качели странным образом пропадали на всём острове, а вместо них ставили то высокотехнологичные вертушки, то пружинных лошадок для годовалых младенцев. Травка подозревала в этом заговор, потому что подозревать заговор вообще весело. Слишком многое в мире происходит безо всякой логики, а, стоит придумать заговор, как сразу и логика появляется, и смысл, и легче становится на душе. Скажем, неведомые они не хотят, чтобы мы испытали чувство полёта и вообще радости, и это как раз сразу и придаёт смысл и ценность и полёту, и радостям. Травку, например, это побудило повесить прямо в кафе смешные качели, состоящие из деревянного диска и одной верёвочки.

* * *

Новогоднего настроения не было вовсе. Впрочем, Арсений так реагировал на все праздники, даже юбилей прошлым летом зажал, спрятавшись на даче. Глупости это, веселиться по расписанию. Но квартального отчета никто не отменял, да и корпоративное мероприятие, которое Арсений злобно называл для себя «копропротивным», тоже почему-то не отменили, разве что разбили на небольшие группы, бухгалтерия отдельно, программисты отдельно и так далее, каждая группа в отдельной комнатке ресторана на крыше торгового центра. Да и то только до девятнадцати часов, после этого ресторан превращался в тыкву, чему Арсений был только рад. Для Петербурга семь часов вечера – это самый разгар дня. Днём найдётся, что поделать дома, вот домой Арсений и пошел. Весь нижний этаж торгового центра был обмотан мишурой и гирляндами, поперёк улицы сияли ледяным светом снежинки и колокольчики, зато во дворах было темно и тихо. И в самом узком проходе с балки свисали качели, буковая доска на джутовых канатах, спиной к стене, не покачаешься.

Арсений застрял в проходе, пытаясь понять, зачем их тут вообще повесили. Наверняка, это безумные художники из театра, спрятавшегося за гаражами в следующем дворе. Больше некому. Арт-объект: качели, на которых невозможно качаться. Выразительное художественное высказывание. Можно было бы и дальше пойти, мало ли в Петербурге арт-объектов, но мозг, разгоряченный решением задач квартального отчета, не мог уже остановиться. Это же загадка! Выкурил сигарету, глядя на качели, так и не придумал, в чем фокус, уже вышел в следующий двор, и тут осенило. Вернулся. Сел на качели верхом, прижался спиной к веревкам и принялся медленно раскачиваться вдоль стены.

Занятие оказалось удивительно затягивающим. Хотел всего лишь доказать себе, что в качелях был хоть какой-то смысл – а смысл оказался личным, как будто специально для него подготовленным. Раскачался так, что в верхней точке видел карниз шестиэтажки на другой стороне двора. Там качели на микросекунду зависали и медленно падали вниз, до противоположной точки, где не было видно ничего, кроме тёмного асфальта в