Рижский редут - Далия Трускиновская

Похоже, она уже стала жалеть о своей бесшабашной выходке, и если бы я мог немедленно вернуть ей драгоценности, то уговаривать ее вернуться в Санкт-Петербург не пришлось бы.

Потом случились непонятные события. Она застала мусью Луи за делом – он стирал в тазу окровавленную рубашку. Именно рубашку. На вопрос Натали он дал особое дамское объяснение, но она сразу заметила, что пятна крови были на груди и на рукаве. На следующий день, когда он ушел, не сказавшись, Натали произвела обыск в его вещах и нашла длинный кинжал. О пистолетах она знала и раньше, мусью Луи сразу объявил, что им, двум беззащитным женщинам, в дороге не обойтись без пистолетов. Про нож он не говорил ничего.

Натали собралась устроить своей камеристке настоящий допрос, но не дождалась ее и заснула. Мусью Луи явился ночью – и не один. Он не столько привел с собой, сколько принес раненую женщину и сам стал ее врачевать. Тут было не до ссор. Когда женщине изготовили ложе на полу, мусью Луи уговорил Натали ложиться, а сам уселся рядом, и о чем они беседовали – бог весть.

– На каком языке? – спросил я.

– На немецком.

– Твоя Луиза знает по-немецки?

– Я сама удивилась. Она всегда говорила, что понимает, но очень мало, и сама говорит плохо. Тут же она и слушала, и отвечала. Отвечала, правда, не так бойко… Да я и не знаю по-немецки, чтобы судить!

– А не называла ли твоя Луиза эту женщину Эмилией?

– Да! Ее зовут Эмилия!

– Ну, хоть это разъяснилось, – пробормотал я. – Что было дальше?

То, что Эмилия еще жива, показалось мне странным, в интересах мусью Луи было бы уничтожить сообщницу, а не лечить. Однако я пока знал о нем и о его темных делах слишком мало. Как видно, Эмилия ему требовалась для каких-то новых опасных проказ.

– Ты не дослушал про ее имущество. В Луизином багаже были такие вещи, что ей не впору! Там были два платья на высокую тонкую женщину, спенсер…

– Зеленый?

– Зеленый!

– И… и то, что носят под платьем… – Натали несколько смутилась. – Очень дорогое…

– Может, и с графскими коронами? – пошутил я.

Впрочем, это не было совсем уж шуткой – наша незнакомка наверняка принадлежала к старинному и почтенному роду, если только не врет примета и удивительно маленькая ножка с высоким подъемом, знак родовитости.

– Монограмма там была вышита, да я не разобрала, то ли русские «эс» и «ве», то ли латинские «цэ» и «бе».

– А не было ли русского «эн», оно же латинское «аш»? Или же русского «ха», оно же латинское «икс»? – я имел в виду фамилию Ховриных, хотя надежды на положительный ответ было мало. Однако и эту возможность следовало проверить.

– Нет, Саша, ничего такого не было. Но теперь расскажи наконец о себе! Почему ты не приходил? Что случилось? Я места себе не находила!

– Служба, – кратко отвечал я. – Война.

И развел руками, всем видом показывая свое бессилие перед властью службы и войны.

– Но почему ты так одет?

– Потому что мне было так велено, Натали.

О том, что велено Сурком и Артамоном, я говорить не стал.

– Чем же ты теперь занимаешься?

– Этого я не могу тебе объяснить.

И впрямь – не мог!

Чтобы прекратить эти расспросы, я завел Натали в узкую и плохо освещенную Малую Кузнечную улицу. Там я отвлек ее внимание от своего бедственного положения вопросами о том, как вышло, что она этим вечером решилась идти разыскивать меня.

Оказалось, что виновником этого невольно оказался мусью Луи. Он с того дня, как привел домой раненую Эмилию, стал оставлять на столе два заряженных пистолета, чтобы Натали могла защитить себя и немку, буде кто станет ломиться в дверь. Натали ощутила нешуточную опасность, а тут еще и я сгинул неизвестно куда.

Однажды ночью она проснулась от того, что на лестнице у дверей кто-то разговаривал. Ей показалось, что она узнает голос мусью Луи. В тревоге Натали встала и на цыпочках подошла к дверям. Французу отвечал женский голос, молодой и взволнованный. Незнакомка на прекрасном французском языке негодовала и грозилась кого-то убить; мусью Луи поддерживал ее в этом намерении; незнакомка, вставляя в свою речь немецкие слова, говорила о каких-то улицах и переулках, неизвестных Натали. Наконец мусью Луи спустился с ней вниз и выпроводил ее.

Мысль об убийстве засела у Натали в голове, бедняжка решительно ничего не понимала. К тому же я пропал, а мусью Луи был на меня зол.

У нее не оставалось другого выхода, кроме как в первую же ночь, когда мусью Луи опять где-то запропал, вооружившись, отправиться на розыски. Она честно призналась, что без пистолета не отважилась бы идти одна по ночным улицам. И я опять должен был внушать ей, что человек, которого она подстрелила, остался жив – я-де сам видел, как он шевелился. И в конце концов злоумышленников следует карать там, где они посягают на жизнь и благополучие честных людей, а не ждать возможности подать на них в СУД.

О том, что Натали подстрелила полицейского, я говорить, понятное дело, не стал.

Несколько ее успокоив, я задумался – куда же теперь ее вести? Возвращаться в дом на Большой Песочной она не пожелает – там ей угрожает нечто непонятное; даже если не ей, а Эмилии, мне от того не легче. К тому же она уже не на шутку боится своей камеристки, с которой совершила отчаянный побег. Вести Натали на Малярную улицу я не мог, нетрудно было вообразить, что там теперь творится.

В Риге было только одно место, где мы могли спрятаться – пивной погребок с двумя входами. Правда, Бессмертный уговорился с его хозяином лишь об одной особе, но родственники оставили мне немного денег, так что я мог как-то оплатить пребывание Натали в подземных хоромах.

Я только понятия не имел, как объяснить ей, почему я вынужден проводить ночи под землей. Над этим я ломал голову, со всеми предосторожностями ведя ее к Зюндерштрассе – в военное время на ночных улицах можно было повстречать патруль, и патруль этот мог быть осведомлен о стрельбе на Малярной. Петляя и сбиваясь с верного курса, мы все же добрались до маленькой дверцы.

– Что это, Сашенька? – удивилась Натали.

– Не спрашивай, – отвечал я. – Прости, но я ничего не могу тебе объяснить.

– Это связано с твоей службой? – догадалась она.

– Да.

Оказалось, что этого краткого ответа ей довольно для дальнейших умопостроений.

– Ну да, ты же знаешь все языки, – задумчиво произнесла она, – и этим ты служишь Отечеству. И то, что ты принялся отращивать бороду… Не надо, не говори мне ничего! Я поняла! Ты выполняешь тайное поручение!

– Молчи, Христа ради! – воскликнул я.

Хоть мы и говорили в совершенно немецком городе по-русски, а мало ли какой еще знаток языков околачивается поблизости.

– Молчу, молчу!..

Теперь я мог вести ее хоть в подвал с огромными бочками, за которыми мне указали скамью, хоть на край света.