Ради тебя одной - Иосиф Гольман

…Они ехали уже три часа. Ни усталости, ни удовольствия. Идущая вдоль Средиземноморского побережья трасса А-7, виляя плавными поворотами с тщательно выполненными виражами, позволяла лететь на любой скорости: от семидесяти до двухсот километров в час. «Пассат» бежал ходко, не слишком резво на разгоне, но добирая свое в дистанции. Стрелка спидометра редко опускалась ниже ста шестидесяти. Ефим поинтересовался еще в самолете: а сколько можно? Выяснил, что теоретически на автостраде можно сто двадцать, однако если никому не мешаешь, то – сколько хочешь. Машина слушалась идеально. Дизель играючи брал подъемы, почти не заставляя включать пониженные передачи.

Но кайфа не было. Ефим не сразу сообразил, что именно хорошая дорога и убила кайф от езды. Довольно однообразные пейзажи – автострада прокладывается, как правило, вдали от населенных пунктов – и постоянно высокая скорость делали движение скучноватым. «Слишком хорошо – тоже нехорошо», – философски подумал Ефим. Это как сожрать сразу десять любимых тортов. Или получить на ночь сразу пять красивых девчонок. На этом месте течения своих мыслей Ефим смущенно покосился на жену. Но, слава богу, мысли она пока читать не умела.

Вот уже и показатель появился: Benidorm. Значит, почти полтыщи километров отмахали.

– Съезжаем, – сказал Ефим.

Любопытная Лариска прилипла к стеклу, да и жена проявила максимум интереса. Про этот город они уже слышали: новый курорт, жемчужина Средиземноморья, весь застроенный небоскребами. Дома тянулись так высоко и стояли так густо, что Береславский сразу пожалел миллион туристов, толпящихся здесь летом. Лично он предпочитал совсем иное: чтобы домики были крошечные (комфорт – не помеха), а людей – мало. Небоскребы же вообще не любил, так как родился человеком, а не муравьем.

– А может, ну его, этот Бенидорм? – спросил Ефим.

– Нет уж, – не согласилась Наталья, – раз при-ехали, значит, осмотрим.

Логика была железная, и супруг подчинился.

Они покатались по улицам и по действительно красивой набережной, раскинувшейся по обоим берегам – в середине набережная прерывалась – гигантской овальной бухты. Вдали в море чернел оторвавшийся от материка огромный камень-остров. Его здесь так и называли – Бенидорм-скала.

Вид на окрестности был довольно печальный. Подавляющее большинство ресторанов, баров, кафе и кафешек закрылись до следующего сезона. А на улицах, в магазинах и у касс огромного Benidorm-Palace стояли или медленно прогуливались исключительно пожилые люди. В основном – очень пожилые.

Из остановившегося впереди громадного неоплана разом вывалилась большая толпа разноцветных старушек. Примерно половина – с дедушками. Они быстро построились парами и, как будто и не покидали на семьдесят лет детский сад, дружно зашагали за вожатым, несущим в поднятой правой руке плакатик с номером группы.

Ефим с огромным уважением относился к старости, да и сам уже был далеко не пацаном, но когда вдруг очутился в таком геронтобурге, ему стало не по себе.

– Может, рванем сразу в Гвадалест? – спросил он.

– Я хочу кушать, – заныла Лариска, решившая с помощью долгожданного Ефима восполнить все предыдущие печали.

– У нас с собой бутерброды, – строго напомнила мать. Она уже отвыкла сильно экономить дома, но еще не привыкла шиковать за границей.

– Давай накормим ребеночка в кабаке, – непедагогично перебил ее Ефим.

– Если «Беор» начал печатать деньги, то – пожалуйста, – выразила свое отношение Наталья.

Сошлись на компромиссе. Проскочив вальяжные и респектабельные рестораны в центре города, нашли симпатичную забегаловку на окраине.

Сели за столик. К ним тут же подскочил веселый пацан-официант.

– Si, senior, – сказал он.

– Значит, так, – удовлетворенно потирая руки («Хорошо хоть не облизываясь», – не сильно осудила жена), начал Ефим. – Это, – тыкал он в меню, – это, это и это. Мясо с картошкой. Мне ваши морские гады ни к чему. – Выбирать было просто: текст сопровождался выцветшими картинками. – Учти, мясо, – сурово предупредил официанта Береславский, – и обязательно с картошкой. С потэйтой, понял?

– Si, senior, – подтвердил пацан, улыбаясь.

– Точно понял? – доводил до конца российский гость.

– Si, si, – успокоил тот.

– Да! – чуть не забыл Ефим. – Чай обязательно с молоком. Обязательно. Ти виз милк, понял?

– Si, senior, – уже привычно ответил официант и исчез в двери, ведущей, очевидно, на кухню.

Через пять минут он принес огромное блюдо с паэльей: национальным кушаньем наподобие плова, в которое сбрасывали все подряд – от курятины до крабов. Любители – к ним принадлежала и Наталья – утверждают, что это одно из вкуснейших блюд испанской кухни. Ефим же, попав – в Москве, в ресторане «Иберия» – на такое в первый раз, аккуратно выел курятину и брезгливо отодвинул морских гадов, предоставив их довольной супруге. Здесь же ситуацию довели до логического конца: этот тип паэльи – а их в Испании столько видов, сколько есть уважающих себя поваров – вообще не включал в себя мяса. Исключительно рис с креветками, рыбками, крабами, осьминогами и прочими морскими жителями.

– О господи, – с отвращением скривился Береславский. Наталья же с Лариской, пожалев в первый миг своего бедного родственника, в следующий – впились в добычу.

– Si, senior? – с вопросительной интонацией спросил улыбающийся официант.

– Неси чай, – вздохнул Ефим. – Только с молоком. Виз милк, понял?

– Si, si, – уже привычно ответил парень. И улыбнулся.

Разумеется, чай он принес без молока. И – зеленый, что обычно для Таджикистана, но непривычно в Испании.

– Ты дурак, да? – печально спросил его Береславский.

– Si, senior, – приветливо ответил официант. Наталья, забоявшись международного скандала, жестом попросила счет. Ефим, допив среднеазиатский напиток, расплатился.

– Что ж ты ему столько чаевых оставил? Ты ж был недоволен? – поинтересовалась жена.

– Да неудобно как-то, – признался Ефим, левой рукой придерживая машину в створе дороги, а правой ухватив один из огромных бутербродов, приготовленных благоверной. Настроение его стремительно улучшалось.

Оставив за спиной море, они выехали из Бенидорма, пересекли прибрежную узкую триста тридцать вторую дорогу, потом трассу А-7, по которой приехали, и двинулись в направлении Гвадалеста.

Дорога, оставаясь прекрасной по качеству полотна, начала петлять: «Пассат» въехал в предгорья. Еще около часа езды по серпантину – про сто шестьдесят здесь можно было забыть: дай бог, в среднем сорок – и поднялись на очередной перевал, аж уши заложило.

– Смотрите! – громко заорала Лариска. И осеклась: вопли в машине Ефим не поощрял. Но опасения ее были напрасны, потому что вид открылся действительно ошеломляющий. Мавры сделали свое дело: внизу, в центре горной долины, значительно ниже перевала, на котором сейчас находился их «Пассат», стояла одинокая скала. Не холм, не гора, а именно скала. Даже отсюда, с перевала, было видно, что скала была очень высокой. А на самой ее верхушечке стоял старинный замок.

– Обалдеть, – только и сказал Ефим. Похоже, не зря он терпел в аэроплане словоохотливую и слюнообильную тетку.

– Папа, останови, пожалуйста, – тихо попросила потрясенная Лариска.

Она произнесла столь долгожданное «папа» легко и естественно. Ефим, конечно, отметил сказанное. И конечно, ему стало очень приятно. Но никакого шока, катарсиса, на котором строят целые романы мастера отечественной мелодрамы, с ним не случилось. Произошло то, что должно произойти. Ну, например, как они с Натальей двадцать лет общались – иногда более чем близко – и наконец поженились.

Ефим остановил «Пассат», и они втроем подошли к краю пропасти. Внизу, в долине, чернела скала. На ней стоял Гвадалест. А золото наверняка сперли очередные завоеватели. Береславский обнял обеих своих женщин, и счастливая троица на мгновение замерла.

Конечно, Гвадалестом дело не кончилось. Далее была Хихона, где они круто затоварились замечательным испанским лакомством – турроном. Объяснить, что это такое, невозможно. Во-первых, потому, что разновидностей турронов в Испании столько же, сколько видов паэльи. И все разного вкуса. Во-вторых, сколько ни произноси слово «халва», во рту не становится сладко. А туррон – по крайней мере некоторые его виды – напрочь потряс сладкоежку Береславского.

Далее был горный парк-сафари: животные ходили там свободно, а люди ездили в своих машинах. Смотритель сразу предупредил, чтобы никто из машин не вылезал: если, к примеру, будет поломка, чтобы звонили по сотовому в их офис. И тут же рассказал, что в прошлом году один англичанин пытался самостоятельно заменить колесо рядом с логовом льва. Льву это не понравилось, а англичанина потом собирали по кусочкам.

В результате Лариска вжалась в сиденье и всю дорогу тряслась от страха. А львов они так и не увидели.

Зато обезьян было сколько хочешь. Наглых и раскормленных. Они лезли в длиннофокусный объектив, мешая Ефиму снимать. Он все время пятился от них и все же сделал отличные снимки. Лариска была восхищена его мужеством, когда Ефим, отступая в полуприседе (и не сводя объектива с самого наглого примата), оказался прямо между передними лапами-столбами огромного серого слона. Но снимки сделал!