Владетель Мессиака. Двоеженец - Ксавье де Монтепен

Лицо графа вдруг побледнело. Но и перед мраком надвигающейся на него неизбежной смерти насмешливая ирония не оставила этого человека.

— Все мы умрем в свою очередь, — шептал он. — Я пожил. Поживи и ты, кавалер Телемак де Сент-Беат, и тебе будет легче расставаться с жизнью. Я вовсе не воображал, что смерть собственно такая пустая вещь… Ох!… Мне остается только потянуться, остынуть — и я труп. Благодарю за то, что вы не стреляли в меня, как в дикого зверя.

Земля постепенно притягивала его, наконец он упал, воскликнув:

— Теперь я увижу, что делает на том свете ваша сестра!

Бигон, алебардщики и толпа народа ворвались в комнату. При виде графа Каспара д'Эспиншаля, распростертого на земле, все радостно вскрикнули и хотели броситься на него.

— Ни с места! — скомандовал Телемак де Сент-Беат. — Нет ли здесь доктора?

Лагульф выдвинулся из-за алебардщиков.

— Исполняйте вашу обязанность, — распорядился кавалер Телемак де Сент-Беат.

Но Лагульф, увидя в руках Каспара д'Эспиншаля свою бутылочку, только покачал головой.

— Это понятно. Он принял смертельный яд. — Прослушав пульс, доктор прибавил: — Он уже умер!

Весть эта разнеслась по толпе. И пока составлялся протокол, народу сбежалось еще больше: свирепые крики требовали, чтобы тело магната было отдано городским профосам, чтобы ему мертвому отрубили голову. Только личная бдительность Телемака де Сент-Беата помешала черни надругаться над трупом. Телемак де Сент-Беат приказал разбудить уже спавших патеров ордена святого Франциска с тем, чтобы они немедленно приготовили катафалк в их церкви.

— Похороните графа Каспара д'Эспиншаля, достойные отцы, — говорил Телемак де Сент-Беат монахам. — При жизни Каспар д'Эспиншаль был великим злодеем, но теперь — это только мертвое тело дворянина и не следует отдавать его на поругание черни.

Комиссары «Трибунала Великих дней» сейчас же дали знать графу Шато-Морану о случившемся, и так как Каспар д'Эспиншаль уже мертв, то советовали ему отложить бесплодные погони за ним в горах Вале.

В этот самый день, под вечер, в Клермон вошел мальчик-крестьянин с глазами, бегающими, как у зверька, и пробрался к площади Иуды. Там толпилось несколько любопытных и громко разговаривали. Двое между ними ораторствовали громче других.

— Надо Лагульфа благодарить за эту смерть! — восклицал один. — Телемак де Сент-Беат только воспользовался случаем, подготовленным совсем не им.

— Что вы толкуете? — прервала его другая особа из толпы. — Если вы так рассуждаете, очевидно, вы не знаете, что такое Каспар д'Эспиншаль! Более того, вы сами д'эспиншалист, потакатель его злодейств; вы, может быть, даже его сообщник. Ого! Если так… Товарищи! Не мешает нам повесить этого д'эспиншалиста немедля.

Лакей Лагульфа просто остолбенел от таких речей, и в особенности от такого заключения Бигона (это был все он же), и поспешил отречься от своего мнения.

— Я ни слова не сказал в похвалу умершему злодею. Утверждаю одно: моему господину принадлежит половина награды за поимку Каспара д'Эспиншаля.

— Как! Что! — заревел Бигон. — Сравнивать пластырника, лекаришку с моим господином, пресветлейшим кавалером Телемаком де Сент-Беатом. Ну, это верх дерзости!

В эту минуту кто-то сзади потянул оратора за фалду сюртука; он обернулся, и глазам его представился упомянутый нами уже крестьянский мальчик.

— Мне кажется, вы — человек честный и умный, — шепнул ребенок.

— Мне всегда так говорили, по крайней мере, — ответил Бигон. — Что же тебе надо, друг мой?

— Я хотел бы знать все случившееся с Каспаром д'Эспиншалем.

— Это я могу рассказать обстоятельнее, чем другие. — И болтливый экс-купец бакалейным товаром передал все подробности борьбы и смерти грозного сеньора. Лицо мальчика кроме любопытства, казалось, не выражало ничего особенного. Наравне с другими из толпы он прослушал и заключение Бигона о том, что теперь мертвый граф лежит в церкви отцов францисканцев, а завтра его похоронят у входа на кладбище, именно там, где всегда хоронят самоубийц.

Мальчик поклонился и ушел торопливо, ворча:

— Они думают, что Каспар д'Эспиншаль умер! Да разве он может умереть? Он их, наверное, одурачил. Я пойду ждать его туда, где он велел, — в лесу.

И Миц ушел из Клермона, уверенный в том, что Каспар д'Эспиншаль не умер.

XVI

Катафалк, на котором положено было тело Каспара д'Эспиншаля, стоял посередине церкви отцов францисканцев; до вечера вокруг гроба собиралось множество любопытных; к ночи церковь опустела и ее заперли. Только четыре свечи горело около катафалка, и все огромное здание церкви было залито мраком. Согнувшись в креслах, старичок монах, с большой белой бородой, читал погребальные молитвы, время от времени поглядывая на мертвое тело человека, которого злые страсти столько наделали бед в мире и которое лежало охладелое и бессильное между гробовыми досками.

Из отворившейся ризницы вышел толстый господин и, тяжело ступая, приблизился к катафалку. Монах посмотрел на вошедшего и крикнул:

— Дон Клавдий-Гобелет!

— Да, это я. Приехав в Клермон закупить кое-что, я здесь услышал о трагической смерти моего несчастного сеньора и пришел проведать его. Брат Хризолог! Этот бедный умерший не очень-то заслужил людское сочувствие.

— Говорят, что так.

— Был он разбойником. Судьи глупы! Они и четвертой части преступлений Каспара д'Эспиншаля не знают. Этот Каспар д'Эспиншаль, которого черти станут мучить во веки веков, был настоящий антихрист!

— И вы так долго с ним вместе уживались!

— Я хотел его обратить. Ну, да это то же самое, что сделать уголь белым или воскресить мертвого.

Произнося эти слова достойный капеллан, что называется, подавился своим собственным словом и окаменел с открытым ртом.

Мертвец в гробу пошевелился.

Отскочив в сторону, дон Клавдий-Гобелет упал на Хризолога, издавая дикие вопли, сделавшись вдруг бледнее мертвого.

— Ты видел? — спросил он, дрожа, старика.

— Что такое я мог видеть?

— Граф пошевелился.

Хризолог улыбнулся суеверию своего собрата.

— Я этому не верю, ведь я в здравом рассудке.

— Не веришь? Так погляди же.

Взяв свечу в руки, дон Клавдий-Гобелет подошел к мертвому, который теперь лежал неподвижно.

— Удивительная вещь, — шептал он. — Мне казалось, я так хорошо видел.

Но он не окончил монолога. На этот раз вскрикнул Хризолог: труп поднялся и сел в гробу.

— Иисусе Христе! Спаси нас! — шептали монахи.