Жизнь и смерть генерала Корнилова - Валерий Поволяев

Настала очередь Созинова торжествовать. Он ещё раз облизнул губы, приложился лбом к рукаву гимнастёрки, промокнул горячий едкий пот.

   — Вот и всё, бачка, — устало проговорил он.

Не желая сдаваться, китаец в третий раз взвёл курок, ожесточённо надавив пальцем на собачку. Выстрела опять не последовало. Барабан револьвера был пуст.

   — Хватит фокусничать, — прежним усталым тоном проговорил Созинов, — не мучай пушку — не выстрелит.

Китаец на этот раз послушался его — опустил револьвер. Он хорошо знал русский язык. Впрочем, многие янтайские шахтёры, которым каждый день приходится иметь дело с русскими, продавать свой качественный уголёк на русские паровозы, менять его на русскую муку, хорошо знают язык своих северных соседей.

   — Молодец! — одобрил действия хунхуза Созинов, изучающе сощурил глаза. Вся ярость, ещё несколько минут назад сидевшая в нём, куда-то улетучилась, внутри ничего, кроме некой загнанности да усталости, которая часто одолевает солдат на здешней земле, не осталось. Земля под ногами Созинова дрогнула, поползла в сторону, младший урядник напрягся, сопротивляясь попыткам планеты уйти из-под ног, в следующее мгновение земля остановилась. — Скажи-ка, бачка, — спокойным голосом проговорил Созинов, — ты — Янтайский Лао?

Один глаз у хунхуза, живой, сверкнул остро и тут же погас, второй глаз оставался тусклым. Налившаяся кровью рябь на лице хунхуза потемнела.

   — Откуда ты знаешь, что я — Янтайский Лао? — спросил он.

   — Ты убил моего брата, — сказал Созинов.

   — Откуда я знал, что убиваю твоего брата? — Китаец шевельнул широкими плечами. — Все русские имеют одинаковые лица.

   — Как и все китайцы, — не остался в долгу младший урядник.

   — Русские — мои враги, — сказал Лао.

   — Чем же мы тебе насолили?

   — Нашими руками построили свою дорогу, разделили ею Китай, угнетаете мой народ, сжираете наши природные богатства. — Янтайский Лао был грамотным человеком, он умел говорить и говорил очень убедительно, красиво, ровно.

Созинов поймал себя на том, что в нём нет уже ни злобы, ни ненависти к бандитскому вожаку, с которым он так мечтал встретиться... А что есть? Да ничего, собственно.

   — Дурак ты, — вздохнув, проговорил Созинов, приблизился к Янтайскому Лао.

Делать этого не надо было — расслабился младший урядник, — противник совершил короткий прыжок вперёд и как камнем запустил револьвером в Созинова, тот едва успел увернуться — револьвер тяжело просвистел около уха, в следующее мгновение Лао совершил ещё один прыжок, вцепился обеими руками в ствол созиновской винтовки, с силой рванул её на себя.

   — Хы! — угрожающе выкрикнул он.

Младший урядник обладал хорошей реакцией, он напрягся, упёрся ногами в землю и в свою очередь выкрикнул, стараясь устрашить противника:

   — Хы!

Янтайский Лао снова рывком потянул винтовку на себя. Был он силён, как бык, Созинов это почувствовал сразу, горячее дыхание вырвалось из глотки хунхуза, обдало младшего урядника... Лао сегодня ел много чеснока, воняло от него так, что с ног свалиться можно было. У Созинова чуть слёзы не выбрызнули из глаз, он еле-еле удержал винтовку в руках, Василий брал другим — он был ловчее Янтайского Лао.

Медлить было нельзя — ещё два рывка — и противник выдернет винтовку у него из рук и заколет штыком, Созинов, сопротивляясь этому, прохрипел:

   — Вр-рёшь, не в-возьмёшь...

Не выпуская винтовки из рук, он повалился спиной на землю, изловчился и что было силы пнул Янтайского Лао сапогом в причинное место, в разъем ног. Почувствовал, что угодил точно, под носком сапога даже что-то мягко хрупнуло. Китаец оглушительно заревел, глаза у него округлились, стали большими, как колеса. Здоровый глаз полез из орбиты, мёртвый залило слезами. Хватка цепких рук бывшего шахтёра ослабла.

Созинов, держась за винтовку, как за гимнастическую перекладину, упёрся ногою в живот хунхуза и, ахнув натуженно, перекинул его через себя. Янтайский Лао только крякнул, ударившись всем телом о землю. Созинов проворно вскочил, направил штык на лежащего хунхуза, в следующее мгновение, словно вспомнив о чём-то, передвинул рукоять затвора.

   — Вставай, падаль! — прохрипел он. — Нечего валяться... Разлёгся тут!

Китаец ухватился обеими руками за низ живота, перекатился вначале на один бок, потом на другой.

   — Падаль! — вновь прохрипел Созинов. — Подымайся!

Не выдержав — боль, похоже, была оглушающей, — Янтайский Лао снова взвыл, потом стиснул зубы, давя этот вой, но справиться не сумел и завыл опять.

   — За что ты убил моего брата? — продолжал хрипеть младший урядник. — Он же мальчишка ещё был... Мальчишка!

Младший урядник почувствовал, как на глазах у него навернулись слёзы, разъеденные потом виски начало ломить. Он ткнул ногой хунхуза.

   — Поднимайся! — приказал он тихо, минутное ослепление прошло, слез, которыми были только что забиты глаза — в горькой мокрети всё двоилось, троилось, тонуло в радужной поволоке, — не осталось, всё это исчезло. И слабости не было. Остались только холод да ненависть к лежавшему на земле человеку. — Ну! — повысил Созинов голос, вновь ткнул Лао ногой. — Поднимайся, или я тебя застрелю. Считаю до трёх!

Янтайский Лао в ответ промычал что-то протестующее, смятое — ему действительно было больно. А Ване, когда его резал этот хряк, не было больно? Созинов стиснул зубы.

   — Раз!

Хунхуз вновь протестующе покрутил головой, выбил изо рта слюну, смешанную с кровью, застонал.

   — Два! — продолжил счёт Созинов, приподнял ствол винтовки целя китайцу в голову.

Пуля размозжит черепушку этому поганому человеку, как гнилую дыню. Только брызги полетят в разные стороны.

   — Не надо! — простонал Янтайский Лао, загораживаясь от винтовки обеими руками. — Не надо, русский.

   — Поднимайся! — снова приказал Созинов, отступил от Лао на шаг.

   — Не убивай меня, русский! — Китаец подёргал ногами, будто раненный, потом, не выдержав, ухватил себя одной рукой за промежность — всё-таки здорово ему досталось от Созинова, — взвыл громко.

   — Ну, чисто волк. — Младший урядник неверяще качнул головой — не может быть, чтобы человек издавал такие звуки. — Не бойся, я не буду такую падаль, как ты, убивать. — Он отступил от поверженного хунхуза ещё на шаг. — Хотя убить надо было бы...

— Не убивай меня! — вновь слезливо простонал Янтайский Лао.

Созинов сплюнул под ноги, отвернул голову в сторону.

Яростный свет луны ослабел, будто ночное светило затянуло махорочным дымом, небо на востоке порозовело, кричали проснувшиеся птицы.

Занималось новое утро.

Таисия Владимировна приехала на КВЖД в самый разгар схватки Корнилова с Сивицким.

Перед отъездом из Санкт-Петербурга она послала мужу телеграмму: «Скоро буду тчк Подробности письмом».

Корнилову, когда он получил эту телеграмму, дышать легче сделалось. Скорее всего отец стал чувствовать себя лучше, раз Таисия Владимировна решилась покинуть Санкт-Петербург. Расправив ладонями заскорузлую бумагу с наклеенными на неё короткими полосками текста, полковник ощутил, как внутри у него рождается благодарное тепло. Сердце возбуждённо забилось, взгляд невольно застила слёзная влага.

Он, стыдясь того, что делает, стыдясь своей внезапной слабости, отёр глаза пальцами, хотел было позвонить дежурному по штабу, чтобы забронировать себе купе до станции Маньчжурия и встретить жену там, на первой после российской границы остановке, но в следующую минуту выругал себя за мальчишескую поспешность — это надо сделать, когда он будет знать точное время приезда Таисии Владимировны, сейчас рано. Пока же надо готовить жильё к её приезду.

Полковник резво, будто молодой, вскочил со стула, обежал кругом стол, стоявший посреди комнаты, по дороге сколупнул с обоев засохшее пятно, оставленное в этой неблагоустроенной, с вечно холодной печью офицерской квартире предшественником, тронул занавески на окнах, поморщился с досадою — убого всё это, неуютно, Таисии Владимировне здесь не понравится.

Сжав кулаки, он со свистом втянул сквозь зубы воздух и крикнул денщика. В следующее мгновение вспомнил, что отпустил его к земляку в казарму строительной роты — у «земели» сегодня был день рождения — как не повидаться, не поддержать товарища в этот день, в праздник, в общем-то, грустный, свидетельствующий о старении человека.

«Лишь бы денщик не переборщил с ханкой, — подумал Корнилов, ощутил, как у него противно заныли скулы. Пьяных людей полковник не любил, пьяных подчинённых не терпел. — Однако раз в год можно напиться. Чего в этом худого?»

Надо будет завтра же заняться приведением жилья в божеский вид, решил полковник и неожиданно почувствовал свою беспомощность. Ремонт жилья — это не решение каких-нибудь сложных стратегических задач, это гораздо большее, это больше, чем выиграть войну у всех хунхузов вместе взятых, не только у одного, пусть даже и крупного, предводителя, тут есть перед чем растеряться.