Гримпоу и перстень тамплиера - Рафаэль Абалос

— Сейчас я приготовлю трап, чтобы вы отвели лошадей в трюм. Вы и ваша семья можете оставаться на палубе, — любезно ответил нелюдимый Аскле.

Когда они покинули пристань, позади лодки остались высокие башни собора Шалона, в свете луны казавшиеся двумя стрелами, выпущенными в небосвод. Сальетти и Вейнель собрались спать, положив головы на дорожные сумки и укрываясь покрывалами от холодной сырости палубы, а Гримпоу тем временем высовывался за борт, наблюдая за тем, как нос лодки рассекает воду у него на глазах, унося их все дальше от берега.

Выйдя на большую воду, Аскле Трубадур принялся петь романсы, воодушевляя своим сиплым голосом сумасшедший лягушачий хор.

Последние слова

Плавание растянулось на всю ночь, продолжилось утром, но еще до полудня они высадились в Париже. Город словно нежился под ярким солнцем, небо отливало изысканной, почти магической голубизной, которая будто пропитывала блеском и магией мутные воды Сены. Порт находился рядом с двумя островами Парижа, между двумя рукавами реки, которая здесь широко разливалась. Гримпоу ни на миг не усомнился, что один из этих двух островов и есть тот, который в манускрипте Аидора Бильбикума назывался островом Жирап; юноша предположил, что им нужен больший из двух, тот, на котором возвышался собор Парижской Богоматери. С реки собор напоминал гигантского краба с двумя огромными головами-башнями, множеством лап, которыми служили могучие контрфорсы, и туловищем, изобилующим острыми шпилями.

В речном порту Парижа десятки кораблей всех видов и размеров выстроились друг подле дружки, повсюду деловито сновали грузчики, заполняя или, наоборот, освобождая трюмы, а лодочники возились со снастями и парусами или внимательно наблюдали за погрузкой.

Многие из них оторвались от своих дел и проводили взглядами трех всадников, которые сошли на берег с пузатого суденышка Аскле Трубадура, ведя в поводу лошадей; особого внимания удостоилась Вейнель, пленившая едва ли не весь порт своей прелестью. Пусть девушка покрыла волосы шапкой, чтобы те не разлетались, ее красота была очевидной, и мало кто устоял перед искушением заглянуть в зеленые глаза, светившиеся, точно морская вода под солнцем.

Очутившись на берегу, Вейнель предложила отправиться к тому дому, который они с отцом занимали до отъезда из Парижа: мол, там можно будет оставить лошадей, смыть дорожную усталость в теплой воде и переодеться в чистое. Но Сальетти возразил, что девушке неприлично входить в пустой дом при свете дня в сопровождении двух чужаков.

— Кроме того, меня не удивит, если у инквизитора Гостеля есть свой человек среди ваших соседей. И такой человек наверняка известит солдат короля, что ты вернулась в свой дом. Доминиканец спит и видит, как бы отправить тебя на костер: я уверен, он продал бы душу дьяволу, чтобы узнать, где тебя искать, тем более теперь, когда его надежды найти сокровище тамплиеров и секрет мудрецов рассеялись как дым.

— Что же нам делать? — спросил Гримпоу, желая, чтобы приключение не заканчивалось.

— Предлагаю найти постоялый двор, который мне присоветовал Аскле Трубадур, и оставить там лошадей. Без них мы не так бросаемся в глаза. А когда стемнеет, мы пойдем в дом Вейнель, чтобы нас никто не увидел, пусть даже мы рискуем заплутать. Уж лучше поблуждать немного, чем угодить в ловушку. Если солдаты короля станут нас искать, мы спрячемся.

— По-моему, твои страхи не напрасны. Но когда-нибудь я вернусь в дом, в котором мы счастливо жили с отцом, — задумчиво проговорила Вейнель, опечаленная нахлынувшими воспоминаниями.

— Разумеется, милая, но не забывай, что сейчас ты — беглянка, за голову которой назначена высокая цена. А нам предстоит немало дел в этом гигантском городе, где любая тень способна вызвать подозрение, а за каждым углом может скрываться враг, — сказал Сальетти ласково, чтобы еще сильнее не ранить чувства любимой.

— Нам надо отыскать дьявола на острове Жирап и найти в его ногах последние слова загадки. Без них мы не откроем секрет мудрецов. Не время грустить, — сказал Гримпоу, пытаясь подбодрить Вейнель.

— Ты прав, Гримпоу. Мы поступим, как предложил Сальетти.

Улицы Парижа бурлили и кипели, людской водоворот напомнил Сальетти его бурную молодость, а Гримпоу пришел на ум библейский Вавилон, о котором ему как-то рассказал брат Бразгдо. Повар аббатства Бринкдум сказал, что Бог покарал людей, которые возгордились настолько, что вознамерились построить башню до неба, и смешал языки, из-за чего люди перестали понимать друг друга. Завидев в отдалении шпили церквей и собора Парижской Богоматери, которые, подобно мифической Вавилонской башне, тянулись к небу, Гримпоу подумал, что Господь, похоже, вновь обрушил кару на людей, что суетились и толкались в квартале торговцев рядом с берегом Сены. Никогда прежде юноша не видел таких высоких и крепкостенных домов, подобные которым вряд ли встретишь в любом другом городе. Сотни людей бродили по улицам, вслушиваясь в разноголосый гомон крестьян, которые с уличных лотков расхваливали свои фрукты и овощи; им вторили рыбаки, торговавшие свежей рыбой, чья чешуя серебрилась на солнце; мясники выставляли на всеобщее обозрение, словно трофеи, окровавленные шкуры и туши; а торговцы пряностями оглашали воздух громогласными похвалами целебным травам, настойкам и отварам, которые источали опьяняющие ароматы.

Оставив лошадей на конюшне постоялого двора, присоветованного Аскле Трубадуром, неподалеку от церкви Невинных младенцев, путники углубились в лабиринт узких улочек, которые Вейнель, оказывается, знала как свои пять пальцев. Они прошли мимо маленького кладбища, из-за низкой стены которого виднелись могилы и печальные кипарисы, оставили позади улицы ювелиров и ткачей и снова вышли к берегу Сены. Гримпоу перебросил на грудь сумку, в которой нес карту Незримого Пути, манускрипт Аидора Бильбикума, свои рисунки и уголек, а Сальетти спрятал под одежды кошелек с золотыми крупицами и печатью тайного общества Уроборос.

Вейнель показывала им дорогу, ни разу не сбившись, и они пересекли мост, который вел на остров Жирап. Справа высился дворец, в застенках которого подвергали пыткам еретиков, схваченных инквизицией. А слева тянулись к небу величественные квадратные башни собора Парижской Богоматери, словно на маленьком острове нашлось место и для преисподней, и для преддверия рая.

Гримпоу изумленно уставился на прекрасный фасад собора, за которым, как ему показалось, скрывается куда больше чудес, чем можно себе представить. Юноша вспомнил слова отшельника, который посоветовал им изучать язык камней. Да уж, задачка не из легких, но ее необходимо решить. Они отыскали Незримый Путь, карта привела их к острову Жирап, но где же диковинные существа и монстры, о которых писал Аидор Бильбикум?

Словно прочтя мысли юноши, Вейнель указала рукой на крышу собора:

— Смотри, вон те чудовища, о которых говорится в манускрипте!

Гримпоу вскинул голову — и увидел на крыше сказочных существ, которые словно созерцали с высоты людскую суету. Там были драконы, птицы, бесы и хищные животные с разинутыми пастями, будто вдруг окаменевшие стражи храма — или изгнанники из небесных садов, застывшие у их порога.

— Понимаю. Диковинные существа и монстры, которые, если верить Аидору Бильбикуму, живут на острове Жирап, на самом деле суть фигурные водосточные желобы и просто скульптуры. Они олицетворяют зло и потому находятся снаружи собора, — сказал Сальетти.

— Чего же мы ждем? Давайте искать дьявола, который проскользнул внутрь, ведь мы должны отыскать разгадку у него под ногами. Я надеюсь, этот демон не такой злобный, как прочие, что таращатся сверху. — Гримпоу не терпелось завершить поиски секрета мудрецов.

Перед воротами собора толпились слепые, увечные и убогие, которые выпрашивали милостыню у всех, кто пытался пройти внутрь. При взгляде на них Гримпоу вспомнил собственное детство и ощутил сочувствие.

Тишина под сводами собора была насыщена светом, что сочился сквозь цветные витражи. Главный смотрел на запад, и на закате лучи солнца падали на большое круглое окно, будто в тигель алхимика. Витражи повествовали о множестве событий, истинное значение которых было ведомо лишь мастерам, их создавшим, а внутреннее убранство собора, как почудилось юноше, заключало в себе бесчисленные тайны. Эти витражи мнились открытой книгой, в которой очевидное, явное скрывало под собой множество шифрованных сообщений, доступных лишь тому, кто располагает необходимыми подсказками.

Гримпоу рассчитывал разгадать загадку которая привела их сюда, и начал осматриваться по сторонам, пораженный красотой вокруг. Он сознавал, что каждая скульптура и каждая картина собора поистине гениальны — и каждая может таить в себе ключ к Незримому Пути. Кроме скульптур и картин его восхищало и мастерство зодчих: он научился ценить искусство геометрии и пропорций благодаря занятиям с библиотекарем Ринальдо де Метцем в аббатстве Бринкдум; и ныне Гримпоу видел чудо в каждой стене, в каждом витраже, в каждой гигантской колонне и в огромных стрельчатых сводах, которые парили вверху, словно по волшебству утратив вес.