Жизнь поэта - Арнольд Гессен

В тот же день Пушкин взволнованно просил Погодина: «Милый и почтенный, ради бога, как можно скорее остановите в московской цензуре всё, что носит мое имя - такова воля высшего начальства; покамест не могу участвовать и в вашем журнале - но всё перемелется и будет мука, а нам хлеб да соль. Некогда пояснять; до свидания скорого. Жалею, что договор наш не состоялся».

Затребовав тогда же рукопись «Бориса Годунова», Бенкендорф сообщил Пушкину, что «оную драматическую пиесу» он получил и даст ему знать «о воспослед имеющем высочайшем отзыве». Письмо свое закончил строками: «Между тем прошу вас сообщить мне на сей же предмет все и мелкие труды блистательного вашего пера».

Получив через некоторое время обратно рукопись «Бориса Годунова», Пушкин прочитал на ней нелепейшую резолюцию Николая I: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б с нужным очищением переделал комедию свою в исторический роман, наподобие Вальтера Скотта».

Пушкин ответил: «Согласен, что она более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как государь император изволил заметить...»

Но тут же твердо и решительно заявил: «Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное».

И, подчиняясь насилию над его творчеством, закончил: «В непродолжительном времени буду иметь честь, по приказанию Вашего превосходительства, переслать вам мелкие мои стихотворения...»

* * *

В Михайловском Пушкин начал работать над поручением Николая I написать записку «О народном воспитании».

Это был своего рода политический экзамен: в письме своем Пушкину Бенкендорф подчеркнул, что и собственное его, Пушкина, воспитание было ложным и привело к «пагубным последствиям».

Признавая, что последние происшествия обнаружили много печальных истин, Пушкин в самом начале своей Записки отметил, что «одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия».

Он решительно высказался против домашнего воспитания юношества: «...ребенок окружен одними холопями, видит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных отношениях людей, об истинной чести».

Пушкин считал необходимым преобразование кадетских корпусов, «рассадника офицеров русской армии», и высказывался за отмену телесных наказаний: «Надлежит заранее внушить воспитанникам правила чести и человеколюбия. Не должно забывать, что они будут иметь право розги и палки над солдатом. Слишком жестокое воспитание делает из них палачей, а не начальников».

Особо остановился Пушкин на необходимости правильного преподавания литературы, высших политических наук, истории. В окончательном курсе преподавания истории, писал он, «можно будет с хладнокровием показать разницу духа народов, источника нужд и требований государственных; не хитрить; не искажать республиканских рассуждений, не позорить убийства Кесаря, превознесенного 2000 лет, но представить Брута защитником и мстителем коренных постановлений отечества, а Кесаря честолюбивым возмутителем...».

Пушкин ясно и четко изложил Николаю I свои соображения о народном воспитании, не преминув при этом упомянуть в своей Записке и о декабристах. Эти мысли, конечно, не понравились Николаю I, и Бенкендорф сразу же сообщил поэту мнение царя по поводу его Записки.

Шеф жандармов писал: «Его величество при сем заметить изволил, что принятое вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание. Впрочем, рассуждения ваши заключают в себе много полезных истин».

В этом ответе Пушкину были также упомянуты декабристы и косвенно отмечена роль поэта в их восстании. Только что возвратившийся из ссылки опальный Пушкин должен был понять этот ответ как новое и серьезное предупреждение самодержца...

В условиях того времени Пушкин, конечно, не мог откровенно высказать царю свои мысли о народном воспитании. Он сделал это в Записке очень осторожно, стремясь, с одной стороны, не вызвать царского гнева, а с другой - не отказываясь от личных убеждений. Мысли эти касались необходимости воспитания юношества в духе просвещения и гуманизма. Пушкин считал, что это поможет повести Россию по вольнолюбивому пути.

* * *

Зимним вечером 19 декабря 1826 года Пушкин вторично после ссылки возвращался в Москву. Возвращался уже свободно, без фельдъегеря рядом. И не по вызову царя, а по зову сердца и друзей.

Был «отуманен лунный лик», многодневный путь по заснеженной дороге наводил на размышления о жизни, о том, что ждет его впереди. И полные глубокого раздумья слова грустно зазвучали в элегическом стихотворении «Зимняя дорога»:

Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной

Тройка борзая бежит,

Колокольчик однозвучный

Утомительно гремит.

Что-то слышится родное

В долгих песнях ямщика:

То разгулье удалое,

То сердечная тоска...

Ни огня, ни черной хаты...

Глушь и снег... Навстречу мне

Только версты полосаты

Попадаются одне.

Эти же настроения отличали написанное за несколько лет перед тем, совсем в иной общественно-политической обстановке, до восстания декабристов, стихотворение «Телега жизни».

Переживая вместе с друзьями и современниками тягчайший общественный кризис тех лет, Пушкин снова возвращается к этим мыслям через год в потрясающем по силе стихотворении «Воспоминание».

Но любовь к родине, вера в здравый смысл и мощь русского народа преодолевают эти временные настроения подавленности, рождают уверенность в конечной победе светлых сил.

Об этом свидетельствуют стихотворения: «Стансы», «Во глубине сибирских руд...», «Арион», «Акафист Екатерине Николаевне Карамзиной», «Близ мест, где царствует Венеция златая...».

Московские друзья обрадовались возвращению Пушкина. Покидая в ноябре Москву, он получил в минуты отъезда в Михайловское письмо от Зинаиды Волконской: