Взгляд - Клэр Мерле

Ана встретила его яростный взгляд. Гнев ее не пугал.

– Коул! – сказала Лайла. – Вот оно! Ты видел именно это.

– Нет.

У Аны запело сердце. Значит, для Коула дело не в каком-то Взгляде. Он здесь не ради информации и не потому, что ему нужно, чтобы она что-то сделала. Она снова придвинулась к нему и прижала ладонь к его щеке, повторяя тот жест, который совсем недавно успокоил ее. Она выросла в мире, где люди не выказывали своих чувств. Она не знала, как убрать выставленные вокруг себя барьеры, как добиться его понимания.

– Неделю назад, – начала она, – Нэт пришел в дом моего отца в Общине.

Лицо Коула потемнело.

– Он сказал мне, что ты уехал из страны. И Лайла тоже. Что вы на корабле, плывущем в Америку. Он сказал, что у меня не получится с тобой связаться. Когда я решила, что больше никогда тебя не увижу, меня больше ничего в жизни не интересовало. Я захотела, чтобы меня объявили Активной. Но потом я поняла, что существует всего один способ отомстить Коллегии – ослабить ее, оправдать все жертвы, на которые пошли ты, Джаспер и другие. И я согласилась на заключение союза. Чтобы поставить Коллегию в глупое положение. И потому, что раз я не могу быть с тобой, все остальное не имеет значения. Но когда я увидела тебя на церемонии…

У нее в горле встал ком. Она попыталась его проглотить, но не смогла продолжать.

Коул смотрел на нее так долго, что она с испугом подумала: он не понял того, что ей не удалось сказать.

Через несколько показавшихся ей бесконечными секунд, он поправил ее сбившийся свитер. Его рука нежно скользнула по ее плечу и шее к подбородку. Его прикосновение заставило ее затрепетать.

– С одним условием, – сказал он. – Тебя отвезу я.

Он приподнял ее подбородок, наклоняясь к ней. Она закрыла глаза и ответила на его поцелуй.

32. Судьба

Ана прижималась к спине Коула: его «Ямаха» с рокотом ехала по Арчуэй-роуд, направляясь к северному КПП Хайгейтской общины. На Тойн-уэй был всего один охранник и примитивный считыватель удостоверений 2025 года выпуска. Информацию приходилось отправлять на центральный контрольный пункт, обрабатывая вручную перед вводом в систему безопасности. В том случае, если отец Аны еще не отменил ее розыск, пройдет несколько лишних минут, прежде чем в его систему придет предупреждение. Ей остается надеяться на то, что ее возвращение домой станет для него неожиданностью. У него нет оснований думать, что она способна вернуться ради медальона Джаспера.

Если ей повезет, он все еще будет искать ее в Академии. Дорога в Хайгейт займет у него не менее получаса. А если он был настолько предусмотрителен, что закрепил в том наряде, который она надела для заключения союза, маячок, то сейчас он должен гоняться за призраком: Ана велела Лайле отдать платье кому угодно.

Коул остановился на дороге рядом с Тойн-уэй и отключил двигатель. Ана слезла с мотоцикла. Он поднял руки и погрузил пальцы в короткие пряди у нее на затылке.

– Мне очень тяжело, – сказал он. – У меня такое чувство, будто мы снова стоим у «Трех мельниц» и мне дали второй шанс. Я не хочу тебя отпускать, Ана.

– Знаю.

Она подалась к нему и прижалась губами к его губам, снова изумляясь теплу и нежности его поцелуя. Он был похож на солнечный свет, который будил каждую клеточку ее тела. Только через минуту они отодвинулись друг от друга. Он разжал ее пальцы и положил ей на ладонь стержень ее старого удостоверения личности.

– Я хранил его для тебя. Но если хочешь получить обратно свой интерфейс, тебе придется ко мне вернуться, – сказал он.

– Я вернусь.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Он провел рукой по ее волосам и щеке.

Она ощутила прилив тревоги.

– Это – то, что ты видел, да? Как мы сейчас здесь стоим?

– Нет.

– Вот и хорошо.

Она облегченно улыбнулась.

Он снял с запястья наручные часы и поставил отсчет на двадцать пять минут.

– У меня есть интерфейс, – сказала она. – Папа одолжил мне свой запасной.

– Не включай его. На нем может быть маячок. И потом – это не просто часы. Это – твое обещание мне. Храни их, пока я снова не смогу тебя поцеловать. А когда время выйдет, ты бежишь обратно ко мне. В любом случае.

– Ладно.

Ана быстро поцеловала его, опасаясь потерять решимость. Когда она уже начала отстраняться, он заглянул ей в глаза и поцеловал ее еще раз. Она наслаждалась этими мгновениями. Когда он наконец ее отпустил, она повернулась и завернула за угол на Тойн-уэй.

На КПП она протянула свое удостоверение охраннику. У нее на шее отчаянно билась жилка. Охранник посмотрел на нее. Она напряглась, готовясь к его вопросам.

Охранник скосил глаза на проекцию своего интерфейса. Судя по всему, он смотрел какой-то телесериал, снятый двадцать лет назад. А потом, словно прочитав ее мысли, он покачал головой.

– Не хочу знать… – сказал он.

Он приложил ее удостоверение к устаревшему сканеру и жестом пригласил пройти по проходу для пешеходов рядом со шлагбаумом.

С отчаянно бьющимся сердцем Ана прошла по усаженной платанами улице и свернула в узкий переулок – на короткую пешеходную дорожку, соединявшую Тойн-уэй с Шелдон-авеню. Там она перешла на бег.

Наступал вечер, в воздухе висела морось. Влага собиралась у нее на щеках, заставляя их гореть. Воздух был наполнен ароматом трав. Прижимая болящие ребра, она бежала по лужицам желтого света, отбрасываемым фонарями, которые только что зажглись, мимо широких подъездных аллей и эркеров, расположенных в глубине участков.

Уже через несколько минут она остановилась у ворот своего дома и ввела цифры кода. Ворота открылись. Она пробежала по аллее, ввела второй код – к входной двери – и прошла по коридору в гостиную. Застекленные двери на веранду были закрыты с помощью жалюзи. Рассеянный свет от зарядившихся солнечных панелей, обрамлявших фотографии рок-звезд из отцовской коллекции, позволял рассмотреть силуэты мебели. Она обогнула журнальный столик и поднялась на помост с роялем. Нажав на кнопку подъема жалюзи, она открыла стеклянные двери и вышла в сумерки. Оказавшись на веранде, она взяла из одного из глиняных горшков садовый совок и, стирая с лица следы дождя, вернулась в дом.

Наверху, около ее спальни, сенсорные рамки фотографий распознали движение и зажглись. Стараясь не обращать на них внимания, она прошла в конец коридора. Ей не хотелось видеть ту дань, которую отец воздавал ее безупречному образу Чистой девушки. Эти фотографии больше не могут говорить ей, кто она такая. Девушки с этих снимков больше не существует.

Оказавшись у двери отцовского кабинета, она вставила утончающийся край совка в щель у замка и дернула на себя обеими руками. Дерево пошло трещинами. Она повторила попытку. Часть серебристого запорного механизма отогнулась. Однако этого оказалось мало. До взлома оставалось еще далеко. Она начала тыкать в замок острой частью совка, снова и снова. На кремовом ковре скапливались отломившиеся крошки. Ее начало трясти от торжествующего разрушения чего-то, что принадлежит отцу. Она била по замку даже после того, как он сломался и повис на раме.

Писк сигнала вывел ее из неистовства. Она замерла, приходя в себя. Часы Коула дали сигнал: прошла половина договоренного времени. У нее осталось всего двенадцать с половиной минут на то, чтобы найти медальон Джаспера и вернуться к КПП. Она повернула перекосившуюся дверную ручку, распахнула створку – и замерла. Она стояла на пороге отцовского кабинета, и вся ее ярость и бешенство исчезали.

Над отцовским столом из вишневого дерева висела громадная черно-белая фотография, сделанная в то утро, когда Ана вернулась в школу уже после того, как узнала от Коллегии, что у нее спящая форма Большой Тройки. На нее были устремлены гневные серые глаза. Глянцевая бумага буквально источала боль и непокорность. Это был сентябрь, первый день занятий одиннадцатого класса. С ее отца сняли все выдвинутые против него обвинения, и Коллегия объявила, что Ана получает отсрочку. Она вспомнила, как он провожал ее в школу. Как он сказал ей, что это – первое из того множества испытаний ее стойкости, которые ей необходимо будет пройти, чтобы заработать себе право оставаться среди Чистых.

А еще он заставил ее пройти это испытание в одиночку. Он смотрел, как она входит в ворота школы, и, удаляясь от него, она услышала мерный рокот прогреваемого мотора его автомобиля. Она повернулась и увидела, что ее отец сидит на заднем сиденье и читает что-то со своего интерфейса: его мысли уже унеслись куда-то далеко, ее проблемы были забыты. Теперь она была уверена в том, что эта фотография была сделана именно в то мгновение.

Но кто ее сделал?

На остальных трех стенах кабинета она нашла ответ на этот вопрос. На череде снимков она была запечатлена подростком. Каждый раз она не видела фотоаппарата. Было очевидно, что снимки делал кто-то, нанятый для того, чтобы скрытно следовать и наблюдать за ней. На них она была изображена полной гнева, непокорной, гордой, печальной. Там были все те чувства, которые отец советовал ей подавлять после того, как Коллегии стало известно о самоубийстве ее матери. Стена походила на памятник той ранимой и горячей части ее характера, которую он пытался уничтожить.