Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей

Здесь стена заворачивала вовнутрь корпуса и становилась видна вся планировка здания, скомпонованная в виде непропорциональной буквы «П». Во внутреннем дворе под навесами расположились два легковых автомобиля, в одном из которых я узнал машину, на которой гауптман Кригер приезжал на наши угольные разработки. А вот и водитель гауптмана. Я невольно потёр левую руку. Нет. Молчит Матрикул! Как партизан на допросе. Значит, я не ошибся. Водитель точно не Демиург.

Здесь же в противоположном углу была свалена куча знакомого бурого угля, небольшой штабель дров для растопки. Чуть поодаль — огороженное место для курения, аккурат рядом с пожарным щитом и большим ящиком для песка. Даже парочка огнетушителей присутствовала. Всё это выкрашено, огорожено, двор чисто выметен. От вездесущего орднунга начинало подташнивать.

Внутренняя сторона административного здания была снабжена небольшими окнами, оборудованными крепкими железными решётками. На втором этаже над самым крайним окном просматривался небольшой комплекс радиоантенн и растянутых на распорках проводов. «Ого, а вот тут у нас радиоузел!» — мелькнула в голове очевидная догадка. И какой-то далёкий картавый голос издевающегося подсознания проблеял на мелодию «Варшавянки»: «В пег‛вую очег‛редь: телефон, телег‛раф, вог‛кзал и уп‛гравление…» Всё бы ему хаханьки.

Семён завёл меня в боковую неприметную дверь, обитую позелевшей жестью. После прохождения по длинному полутёмному коридору мы оказались у другой, но уже деревянной двери, в которую старший писарь с ходу зарядил сапогом прокричав:

— Карл! Открывай. Ка-арлуша! Хватит дрыхнуть!

За дверью что-то упало, лязгнуло, стукнуло. Затем наступила тишина и через несколько секунд проход со скрипом освободился: открылась верхняя часть створки, за которой, опираясь на потемневший от времени деревянный прилавок, стоял худой человек в куртке фельдграу без знаков различия и без ремня, но зато застёгнутый на все пуговицы.

— Чего разорался, Сёма? Бельё я считаю. Вот, сбился из-за тебя.

— Банки с тушёнкой ты во сне считаешь, Карлуша, твою мать! Досчитаешься до цугундера. Фельдфебель Вайсман тебя быстро в карцере дисциплине научит.

Лицо кладовщика побледнело и вытянулось.

— Не губите, господин фирменшрайбер, ей богу, тружусь, аки пчёлка! Я…

— Ладно, Карлуша, пошутили и будя. Трутень ты, а не пчела. Ты мне человека одень, чтоб начальство нос не воротило. Он в наш отдел переводчиком и писарем определён, — слегка понизив голос, добавил со значением: «Гауптманом Кригером».

Я думал, что сильнее побледнеть кладовщик уже не сможет. Но ошибался.

— Да я, да…сей секунд, не извольте беспокоиться…геноссен! Я сейчас, шнеллер, всё будет абгемахт! — Карлуша исчез где-то в недрах склада.

— Он что, из обрусевших немцев? — поинтересовался я у Семёна.

— Нет, — сухо ответил тот, — родители в честь Маркса назвали. Так-то он Карл Афанасьевич Замохин. А что?

— Ничего. Просто интересно.

— Ты вот что, Пётр, — Семён развернулся ко мне. За его спиной кладовщик чем-то громыхнул, выматерившись вполголоса, — старайся поменьше вопросов задавать. Человек ты новый, доверием начальства пользуешься. А работники администрации из бывших советских не особенно любят вопросов о своём прошлом. Ежели ты гауптману глянулся, это ещё не значит, что бога за бороду поймал.

— Учту, — пожал я плечами как можно равнодушнее.

— И привыкай уже обращаться к начальству правильно. Немцы любят порядок.

— Яволь, господин старший писарь! — ответил я, приняв стойку смирно.

— Вот видишь. Отлично получается! Мы поладим. Скоро ты поймёшь, что трудится на благо Германии гораздо лучше, чем гнить в бараке или шахте.

Я промолчал, по достоинству оценив маску Семёна. Ведь молодой совсем. А как в шкурку-то предателя влез — не налюбуешься! Нет, надо, надо выходить с ним на прямой контакт. Тянуть долго нельзя. Пора выяснить, где и как можно перехватить Демиурга. И чует моя задница, что без организации побега из Цайтхайна это будет практически невозможно.

Во-первых, подобное событие само по себе мощный отвлекающий манёвр и под шумок, пока поисковые группы и айнзацкоманды будут вылавливать разбежавшихся пленных, можно уйти с Демиургом достаточно далеко и с наименьшим риском завершить миссию. Отсюда вытанцовывается, во-вторых. Бежать пешком в этой местности? Одному — ещё куда ни шло. Но группой… Проще сдаться егерям сразу. Отсутствие мало-мальски толковых лесных массивов, высокая плотность немецкого населения, хорошо развитая сеть коммуникаций. Короче, в одиночку я бы ещё рискнул, а с Демиургом в довесок — так себе приключеньице. Это не в 1915 по польским лесам-рекам с Адольфом Алоизычем на закорках марш-бросок изображать. Тут крепко подумать стоит. Есть вариант — захватить грузовик, на котором отвозят пленных арбайткоманды и через Саксонскую Швейцарию (какие-никакие, а горы-леса всё-таки!) перебраться в Чехию, а там и до Польши с её лесами рукой подать.

Но тут неминуемо вылезают «в-третьих» и «в-четвёртых». Эмиссары Хранителей дали чёткие инструкции по получению точки рандеву. Оно и понятно. Демиург ещё гуляет на свободе. А ту ещё со своими вводными Орден Смотрящих влез, которые отнюдь не упрощают диспозицию.

Ясно одно, начинать следует с выхода на местное подполье. А ключик к нему — Сёма Родин. Подобный сценарий со Сталиной и её подругой ещё на кухне мы обговорили в первую очередь. Если сообщить Семёну все подробности его пленения, рассказать о судьбе родных и односельчан, можно вполне рассчитывать на кредит доверия. А остальные подпольщики? Есть у меня для них тоже парочка сюрпризов. Например, подробные сводки Совинформбюро за июль-август 1942 года. Судя по различным архивным данным и воспоминаниям очевидцев, в это время у них ещё нет поддержки со стороны местных антифашистов и выхода на радиоприёмник. Возможно, придётся предложить услуги палача. Не особенно хочется, но это пока единственное, что у меня неплохо выходит.

Цинично? Возможно. Но не в моей ситуации быть щепетильным. Они должны мне довериться. И в кратчайшие сроки.

В который раз отметил для себя, что настоящие реалии этой эпохи существенно отличаются от представлений, сформированных семьёй, школой и государством, особенно, что касалось событий и людей в силу обстоятельств, оказавшихся на лагерных задворках великой войны. Постперестроечная вакханалия и пляска на костях истории в значительной степени принизили важнейшую составляющую зарождающейся победы: вот этих самых людей, их способность выстоять, несмотря ни на что, верить, когда в общем-то ни остаётся ни сил, ни желания, оставаться людьми, когда всё человеческое вырывают у тебя с мясом, а душу втаптывают в грязь. Когда же всё это дерьмо ты сам начинаешь ощущать на собственной шкуре ежесекундно, ежечасно и ежедневно приходит истинное понимание.

Конечно, часы общения со Сталиной Моисеевной и погружение в архивные документы, что пришлось изучать перед миссией, были невероятно полезны. Но главного они так толком и не дали мне осознать. Характера, образов, потрясающей внутренней сути окружающих меня людей. И не важно какая это реальность. Общие слова и лозунги, литературные описания, кино, подвиги и цифры — всё это, конечно, замечательно. Но как же всего этого мало. Мало, мать его так!

Бесспорно, я всё ещё далёк от чаяний и стремлений этих людей. Возможно, сотворён из другого теста. Прости дед, не знаю… Но с каждым днём всё отчётливее осознаю, какие же картонные проблемы волновали меня в нашем времени! И большая их часть не стоит и сотой доли того, что происходит со мной сейчас.

Тем не менее недопонимание не освобождает меня от необходимости ввязываться в местное противостояние. Поэтому свою цель я должен плотно связать с интересами товарищей деда по плену. Ибо, если отбросить эмоции, я явно рискую в одиночку выступить не только против немцев, но и против своих же, что снижает шансы на успех миссии до нуля. Тем более что я просто уверен, дед бы ни за что не одобрил, если бы я пустил на самотёк дело по спасению его правнучек.