Под кодовым названием "Эдельвейс" - Пётр Поплавский

Глава шестнадцатая.

ТАЙНА КРИСТИНЫ БЕРГЕР

— Вы закончили? — спросил оберштурмбанфюрер.

— Одну минуту, господин Хейниш, — ответила Кристина.

Хейниш поправил на пальце приятную обновку — эсэсовское кольцо.

И вдруг увидел на пальчике левой руки шарфю- рера обручальное, на коричневом камне которого просматривался рисунок. Кольцо показалось ему знакомым, словно он когда‑то уже держал его в руках. Но этого не может быть — он знает фрейлейн полгода и не замечал у нее никаких украшений. Черная униформа — вот ее единственное украшение, которое, кстати, он сам же ей и предложил.

— О, фрейлейн! — любезно проговорил он. — Я вижу, вы начали себя украшать. Это что‑то новое у вас…

— О чем вы, господин оберштумбанфюрер? — удивленно подняла брови вверх Кристина.

— У вас на руке кольцо!

— И что же?

Кристина смутилась, на ее лице появилась печаль.

— Откуда оно у вас? — И Хейниш добавил: — Захваченные у врага ценности принадлежат рейху…

— А, вы об этом!.. Ничего такого, за что надлежало бы наказывать, господин Хейниш, — и на ее губах промелькнула горькая усмешка.

— И все же прошу ответить. Считайте это моим капризом.

Кристина ответила тихо, стыдливо:

— Это единственное, что мне осталось на память от Адольфа.

— От кого? Адольфа Шеера?

— От него.

— Будьте добры, объясните, пожалуйста. Я вас не овеем понимаю. О какой памяти вы говорите?

— Это кольцо Адольф надел мне на палец за несколько минут перед тем, как сесть в самолет… Сказал, что так поступали его предки. Что он имел в виду, я не знаю. Думала спросить, когда он возвратится. А он не вернулся… Будто предчувствовал, что это была наша последняя, воистину прощальная встреча…

— Интересно! — Хейниш заметно сосредоточился. — Разрешите взглянуть?

— Вам? С удовольствием, господин оберштурмбанфюрер!

Кристина легким движением сняла перстень и протянула его Хейнишу. Он взял его, задумчиво взвесил на ладони, подошел к окну, внимательно осмотрел и как‑то по — новому взглянул на Кристину Бергер.

— Это не просто женское украшение, — наконец значительно проговорил он.

— А что?

— Не знаете?

— Я же вам только что сказала…

— Лх, да, не успели расспросить.

Он уставился в глаза Кристине, в которых сквозь изумительную синеву светился жгучий немой вопрос.

— Известно ли вам значение… жеста Шеера? — сведя брови, словно на допросе, спросил Хейниш.

— Вы так спрашиваете… Я просто теряюсь! — с тревогой отозвалась Кристина.

— Это не просто кольцо! — с грозным значением изрек он.

— Какое же? — всполошилась растерянная фрейлейн.

И тогда Хейниш с искусством опытного мастера ошеломил ее новостью:

— Это наследственный обручальный перстень Шееров! Поняли? — Он дружелюбно захохотал, весьма довольный тем, что так удачно подготовил эффектную концовку показной суровостью.

— Господин Хейниш, — обрадовалась и Кристина, — вы что‑нибудь знаете про перстень?

— Еще бы! — он прямо засиял. — Видите гравировку: что этот рисунок означает?

— Сколько раз глядела, столько и удивлялась: что же этот рисунок значит?

— «Спящий аист» — родовой гербовый знак Шееров. Вот, глядите, над головой аиста — маленькая баронская корона, которая когда‑то принадлежала Ше- ерам по праву… Этот обручальный перстень, фрейлейн, мужчины из рода Шееров издавна надевают на руку новобрачной. Оно наследственное! Когда Адольф надел его на ваш пальчик, это означало — он вступил с вами в брак! В наше время — это благородный поступок. К сожалению, мне не было известно, что ваши отношения приобрели уже такой близкий, родственный характер. Но хотя и с опозданием, я поздравляю вас, фрейлейн, с прекрасной партией! У вас был достойный всяческих похвал муж, которым вы всегда можете только гордиться.

Кристина, пригорюнясь, отозвалась тихо:

— У меня не было мужа, господин Хейниш. Никакого…

— Как? Вы отказываетесь от Адольфа?

— От любимого я не отказываюсь. Но в наше документированное время подаренный обручальный перстень — не доказательство, так как не имеет юридической силы. Какой же он мне муж? Надо мной все будут смеяться, если я хоть словом…

— А вы никому и не говорите! — с искренним сочувствием посоветовал Хейниш. — Сейчас мало найдется людей, способных попять вашу трагедию. Это уж точно! Грустно, но факт: бумаги, печати и подписи заслоняют собой даже интимную человеческую жизнь. Словно, кроме канцелярских бумаг, ничего в мире не существует. Без бумажной фиксации даже сама жизнь человека — миф, нереальность, выдумка… Попробуй: докажи, что ты существуешь, если это не засвидетельствовано на бумажном листе. Такой вот наш никчемный мир… Однако уверяю вас, что лично для меня ваше обручальное кольцо — кстати, возьмите его — является доказательством. Я слишком близко дружил с отцом Адольфа, чтобы не знать о символическом назначении этого наследственного кольца.

— Спасибо за доброе слово и искреннее сочувствие, господин Хейниш!

На глаза фрейлейн набежали слезы.

— Вижу, я вас расстроил. Совершенно не желал того… Вот что, фрейлейн, вы свободны! Идите к себе и успокойтесь… А ко мне, прошу вас, позовите Майера.

Хейниш так размяк от собственной сентиментальности, что даже перешел с приказного тона на галантный.

Кристина скорбно подняла глаза и пошла к двери.

«Гм, интересно! — подумал Хейниш. — Война и любовь, жизнь и смерть, нежные чувства в фатальном водовороте. Жаль девушку! Ей действительно никто не поверит. Если она кому‑нибудь расскажет о своем романтическом обручении у врат смерти, над нею только посмеются — эпоха «готических» романов миновала. А за спиной еще обзовут фронтовой шлюхой».

Оберштурмбанфюрер разошелся не на шутку. Иногда следует отпустить чувственные вожжи — эмоциональный массаж (в меру!) тоже вещь полезная. Он не имел ни малейшего подозрения, что весь разговор со стороны Кристины был первым, тонко рассчитанным ходом — обратить на себя внимание и заставить хоть немного заинтересоваться ее судьбой. Желательно, чтобы сочувственно…

Ее беременность — это следующее, о чем узнает Хейниш. Но уже не от нее… Как он воспримет это известие? Как поведет себя? Что решит?

И еще не забыть бы вот что — сразу же предупредить о ее разговоре с Хейнишем Майера. Второй ход — его. В удобную минуту…

Боже мой, если бы эта минута выпала под хорошее настроение! От одного слова оберштурмбанфюрера зависела вся ее дальнейшая судьба. Его короткое «нет» перечеркнуло бы все планы и надежды.

Но кажется, она попала в цель, Хейниш отнесся к ней внимательно, сочувственно, благожелательно. Будет ли он вести себя так же и тогда, когда позаботиться о ее судьбе ему придется не на словах, а на деле? В мире всеобщего лицедейства возможно и наихудшее…

И еще: крайне необходимо сегодня же отослать в Центр шифровку про пока еще секретный оборонный рубеж немцев и планирование оттуда нового наступления, хотя ей и не посчастливилось узнать о главном — где же это новое препятствие залегло…

Глава семнадцатая.

«ЧУЖИЕ» ГОЛОСА

— Явился по вашему приказу, господин оберштурмбанфюрер!

— Проходите и садитесь, Вилли!

Хейниш пытливо посмотрел на Майера и спросил:

— Вам приходилось работать с магнитофоном?

— Никогда, господин оберштурмбанфюрер! — на всякий случай бодро соврал Вилли, так как не знал, к чему шеф клонит.

— Ну, это мелочь, — успокоил его Хейниш, — научиться не стоит труда. Магнитофон — сравнительно простой и удобный в работе прибор.

— Разве необходимо, чтобы я…

— Именно так, Вилли! Дело слишком секретно, и поэтому я могу поручить запись некоторых бесед Далеко не каждому. Точнее — кроме вас — никому!

— Благодарю за доверие, господин оберштурмбанфюрер!

— Пустое! Лучше я вам преподам сейчас первый наглядный урок, как пользоваться магнитофоном, — Хейниш похлопал по довольно грубому, плоскому металлическому ящику, который покоился у него на журнальном столике.

Он снял крышку. Вставил штепсель в розетку. Засветилась красная сигнальная лампочка. Майер с интересом наблюдал. Он разбирался в магнитофонах и соврал просто так, на всякий случай. Правда, этот новенький магнитофон был незнакомой конструкции — техника, особенно секретная, совершенствуется быстро.

— Вы слышали свой голос в записи?

— Не приходилось, господин оберштурмбанфюрер.

— Это как раз то, что мне сейчас и нужно. Говорите, я записываю…

— Что говорить?

— На ваш выбор, что вздумается…

Действительно, что же сказать? Особенно с учетом того, что запись может остаться у Хейниша…