Русь. Том II - Пантелеймон Романов

Митенька в ожидании ответа старался побороть неприятное чувство не то волнения, не то страха и, чтобы направить своё внимание в другую сторону, стал острым, ревизорским взглядом оглядывать чиновников, отмечая уже не достоинства работы, как того требовал Лазарев, а одни лишь недостатки и в то же время надеясь, что кто-нибудь из чиновников увидит, каким взглядом он на них смотрит, и насторожится.

Но никто не насторожился.

Дверь кабинета неожиданно распахнулась. Человек с галунами отскочил от неё, точно в него брызнули кипятком, и вытянулся в струнку. Чиновники быстро, испуганно опустили головы к бумаге.

На пороге показался невысокого роста полный человек с генеральскими эполетами, с орденом на шее и с каким-то значком на боковом кармане френча. Своим белым лбом, свежим пробором волос и откинутыми назад плотными плечами он чем-то напоминал Наполеона и, видимо, знал это.

Стоя на пороге и не замечая ни вытянувшегося у двери человека, — как будто это был стул или вешалка, — ни прильнувших к бумагам чиновников, генерал водил своими быстрыми глазами начальника по комнате, и вдруг его лицо из строгого и жёсткого сделалось милым и мягким от любезной светской улыбки.

Это была улыбка гостеприимного хозяина, который сам вышел навстречу гостю, скромно пославшему ему свою карточку, вместо того чтобы сразу, без всяких докладов, самому войти в кабинет.

— Дмитрий Ильич, да идите же! — сказал генерал, как бы с весёлым недоумением от того, что Митенька смотрит на него несколько растерянно и не бросается к нему дружески жать руки.

Митеньку больше всего поразило то, что его назвали по имени и отчеству, и это в присутствии всех этих чиновников, которые минуту назад смотрели на него с насмешкой, как на полное ничтожество.

Он сейчас же совершенно безотчётно почувствовал на своём лице такую же свободную светскую, как у генерала, улыбку. И в тот же момент все чиновники, даже с тремя звёздочками, показались ему чем-то вроде прислуги.

Он подошёл к генералу и сказал, сам не ожидая, фразу, которая легко и свободно вылилась у него:

— Вот и я к вам…

Он с удовольствием пожал белую, пухлую руку генерала, и тот, не выпуская его руки из своей, ввёл Митеньку в кабинет, установленный мягкими кожаными креслами, с огромным посредине письменным столом и стеклянными шкафами.

Митенька, случайно взглянув через затворявшуюся дверь кабинета, с истинным удовольствием увидел, что чиновники в большой комнате взволнованно, озадаченно переглядывались и пожимали плечами.

На стене кабинета между двумя шкафами висела карта Северо-Западного фронта и расположенных вдоль него полномочий, обведённых синим карандашом,

— Чаю хотите? — спросил генерал. Не дожидаясь согласия Митеньки, он крикнул: — Сидоров, чаю там!

Взявшись за ручки кресла, он опустился в него и лёгким поклоном указал Митеньке место напротив.

Человек с галунами всунул голову в дверь, хотел переспросить, но, очевидно, поняв, что требуется, мгновенно скрылся.

Митеньке было чрезвычайно приятно от того, что этот человек, который минуту назад не пустил бы его в дверь кабинета, теперь со всех ног бросился за чаем для него. А главное, у него сейчас же установился спокойный вид, как будто для него такое положение было вполне привычно и естественно.

Митенька тут же подумал, что власть, о которой он прежде думал с презрением, как о чем-то внешнем, в сущности, очень неплохая вещь.

— Познакомьтесь, пожалуйста, — сказал генерал, указывая на усатого военного. — Это мой помощник, — пояснил он таким тоном, каким говорят, представляя высшему лицу служебный персонал учреждения.

И Митенька уже определённо почувствовал себя выше этого военного, подал ему руку, которую тот с дружеской поспешностью и готовностью пожал. Военный, видимо, старался сохранить свое достоинство, на которое имел право если не по своему положению, то по возрасту, в общении с таким молодым, но уже могущественным человеком, каким, надо полагать, являлся гость из центра.

— Я даже послужил в некотором роде соединительным звеном, — сказал усатый военный, несколько выгибая спину и забирая в руку правый ус.

— Да, да, если бы не вы, я, пожалуй, и не добрался до Сергея Александровича, — сказал Митенька, с неожиданной для себя непринуждённостью называя генерала по имени, как человека одного с ним положения.

— С чего вы хотите начать? — спросил генерал, сделавшись серьёзным. Но сейчас же, как бы желая избавить от затруднения человека, незнакомого с местными условиями, прибавил: — Вам, я думаю, будет интересно посмотреть наш центральный склад. Это вам покажет Вячеслав Константинович. — Он своей холёной рукой с кольцом указал на усатого военного, который с готовностью шаркнул ногой и сделал Митеньке знак рукой, означавший, что он — к его услугам.

— Потом… Сидоров! — крикнул генерал по направлению к двери и, когда всунулась сначала испуганная стриженая голова, а потом показался и сам владелец её, генерал тоном брандмейстера, отдающего приказания на пожаре, продолжал: — Сейчас же послать за Александром Ивановичем. Это здешний уполномоченный, — сказал генерал, повернувшись любезно в сторону Митеньки. — Потом… постой! Потом скажите, чтобы в мастерских все были на местах. Ну вот, — заключил он, махнув человеку с галунами и с улыбкой повернувшись к гостю, — вам всё покажут, и вы будете иметь возможность увидеть всё без всяких прикрас. Особенно большими достижениями мы, конечно, похвалиться не можем, — сказал генерал, разводя руками, — но кое-что есть. О нас судят только по нашим ошибкам, а не по положительным результатам.

Явился уполномоченный, высокий, болезненного вида военный с бледным лицом. Он беспокойно остановился в дверях, стараясь узнать по лицам сидевших в кабинете причину столь спешного вызова его к генералу.

Погоны у него были полковничьи, как и у военного с усами.

Митенька испытывал необыкновенно приятное чувство от того, что из-за него поднят такой шум. (Вероятно, сидящие в той комнате чиновники всё ещё недоумевают по поводу его превращения из скромного и робкого просителя в лицо, облечённое властью. Особенно будет приятно пройти мимо того подслеповатого, занятого подшивкой бумаг.) Генерал в это время, стоя у стола, закуривал сигару, и болезненный уполномоченный несколько лишних мгновений простоял у двери. Наконец раскурив сигару, генерал повернулся к уполномоченному и представил его Митеньке. Уполномоченный почтительно щёлкнул шпорами и особенно низко наклонил голову, когда жал Митеньке руку.

Митенька уже принял этот почтительный низкий поклон как что-то вполне естественное.

Его самого поражала та быстрота, с какой он перешёл от ощущения робости к спокойному и мягко покровительственному тону, с каким он сейчас обращался к болезненному уполномоченному.

Судя по поспешным, на военный лад, ответам уполномоченного, он принимал Митеньку за лицо, облечённое властью.

Когда все, сопровождаемые до двери генералом с сигарой, вышли из кабинета, болезненный уполномоченный пошёл меж столов несколько более поспешным шагом вперёд, а усатый военный, галантно изогнув спину, шёл рядом с Митенькой, указывая ему на столы и объясняя, что делается в этой комнате.

Митенька, видя обращенные к нему взгляды чиновников, пораженных таким превращением, не встречался с ними глазами, а смотрел по головам, как будто они перестали быть для него людьми и превратились в те же столы, за которыми они сидели.

— А не велики ли штаты? — сказал Митенька, остановившись сзади подслеповатого чиновника. У того при этом вопросе сорвалась иголка, и он сунул уколотый палец в рот, но сейчас же с удвоенной энергией стал ковырять иголкой в корешке папки.

— Штаты уже сокращены нами, — сказал усатый военный, сделав изогнутой спиной движение вперёд, так как стоял в это время далеко от Митеньки. — А здесь… пожалуйте сюда… здесь бухгалтерия.

Митенька зашёл в бухгалтерию. У него на лице установилось выражение вежливой заинтересованности, с каким высокие гости осматривают самые неинтересные вещи, чтобы этим как бы отплатить хозяевам за их любезность.

— Очень хорошо… и какой порядок, — сказал он, входя в большую комнату, где много чиновников считали на счётах и писали в больших разлинованных книгах с толстыми, выпуклыми корешками.

Митенька, — сам не зная зачем, — сделал несколько шагов в глубину комнаты, несмотря на то, что она была тесно заставлена столами и чиновники сидели, почти соприкасаясь друг с другом спинками своих стульев.

Стулья тотчас раздвинулись перед ним, и он, не замечая прижавшихся животами к столам и дающих ему дорогу людей, остановился посредине прохода.

— Очень хорошо, — сказал он, неизвестно к чему относя своё замечание.