Сочинения 1819 - Андре Шенье

и праведного удовольствия преследовать мужественными и смелыми истинами этих беззаконных победителей во время их триумфа, пробуждать их совесть, доводя до их сведения, какое презрение они внушают, наконец, бросать вызов, быть может, и с опасностью для себя тем, кто безнаказанно бросает вызов чести и справедливости.

Я отнюдь не хочу, чтобы какое-нибудь из моих сочинений служило поводом для злорадства праздных читателей, всегда жадно следящих за чернильными баталиями. Вот почему я не называю имен тех, кто вызвал мои размышления и вовсе не из желания щадить этих людей; я заявляю всякому, кто узнает себя на моей картине, что я имел в виду именно его — и никого другого.

Среди причин, заставляющих нас горячо желать, чтобы Национальное собрание, оставив будущим законодательным органам все то, что не требует ее руководства, не теряло ни минуты для завершения конституции и окончания своего огромного дела, не самой малозначительной причиной следует признать надежду увидеть конец всех этих партий, утомляющих нас и разлагающих дух общества. Только тогда они исчезнут. Пока Национальное собрание существует, настороженный народ, продолжая видеть разрушающую и созидающую руку, остается в недоумении, все время ожидая какого-нибудь новшества. Чувствовать себя в безопасности в доме можно лишь после ухода строителей. Только тогда все, и патриоты, и недовольные, окончательно убедятся, что здание крепко и прочно; а поскольку изнутри сотрясающие Национальное собрание удары отдаются по всей стране, только с его роспуском мир и согласие воцарятся как среди нас, так и среди наших законодателей.

Собрание в том виде, в каком оно существует ныне, состоящее из самых разных членов, вопреки их воле собранных вместе, никак не сможет прийти к единодушию: слишком много враждебных интересов, соперничающих притязаний, накаленных страстей раздирают его и порой заставляют даже разум быть репрессивным. Очевидно, что будущие собрания будут лишены этих недостатков: между их членами, коих изберут одни и те же облеченные доверием лица, при одинаковом праве, одинаковым образом, во имя одного дела, будет лишь та разница мнений, что не ведет к расколу. Все будут исходить из одних и тех же принципов: конституционных, потому что они истинны и почитаемы всеми как конституционные. Тогда исчезнут и все те определения, что делят граждан на два лагеря, никто впредь не посмеет рыться в чужих мыслях; каждый человек, пользуясь своим правом, будет иметь какое угодно мнение, и никто не сможет его потревожить; закон будет наказывать лишь возмутителей спокойствия и мятежников. Тогда-то Национальное собрание сможет снискать истинную славу и благодарность общества; ибо зрелище прискорбных сцен, коим оно слишком часто служило подмостками, не будет больше поражать наш взор. Воспоминание об ошибках, порой допущенных в описанных мною обстоятельствах и в других, и с легкостью исправленных, сотрется за давностью. Мы забудем даже имена наглых деспотов, тиранически завладевавших ходом обсуждения и иногда побуждавших Национальное собрание против его воли к опрометчивым шагам, которые в упоении своей властью они даже не давали себе труда оправдать цветистыми софизмами; тогда как, с другой стороны, человечные принципы, плодотворные и незыблемые, положенные им в основание нашей конституции, развивая нашу промышленность, приращивая наше богатство и национальные добродетели, внушат нам любовь к нашим законам и будут постоянно напоминать нам эти два года, омраченные не одним трагическим днем, но и полные еще более многочисленных, великих благодеяний и трудов, кои могли бы составить славу двух веков. Итак, да будет мне позволено сказать, что после 14 июля и стольких прекрасных дней, подаренных Национальным собранием французскому народу, самым прекрасным будет день его роспуска[527].

Поскольку я говорил здесь о крайностях только одной партии, меня самого смогут обвинить в той партийной пристрастности, каковую я поставил себе целью изобразить: однако пусть обратят внимание на то, что та партия, о которой я до сей поры говорил, намного сильнее других и, естественно, что ее ошибки — многочисленнее, беззакония — разительнее, а заблуждения — опаснее для правого дела; но, конечно, противная партия отличается не меньшими безрассудством и странностями.

И действительно, люди, открыто провозгласившие себя врагами того подлинно человечного общества, требование которого состоит в том, чтобы все были счастливы и свободны, люди, приходящие в бешенство от одного только слова “равенство”, рассматривающие человеческий род как подлое, сбившееся в кучу стадо, созданное для того, чтобы принадлежать горстке хозяев, а королевскую власть — как четвертую ипостась Бога, перед каковой необходимо повергнуться во прах, не осмеливаясь даже поднять глаз; словом, все те, кто усвоил подлатанные принципы тиранов, кем, как не тиранами, стали бы они, окажись власть в их руках?

И вот мы видим, как в наши дни возобновляются прежние беды: доверчивое простонародье поднято во имя Божие для защиты хищнических интересов кучки людей, для восстановления прежнего союза тирании и суеверия, двух напас-, тей, порой, когда нечего опасаться, пытающихся превзойти одна другую, но всегда выступающих в единстве, когда надо сокрушить разум; изнуренные пороками и развратом личности кричат, что религии больше нет. И вечно на первый план выдвигаются интересы народа; ибо какие лицемеры не пользуются языком справедливости и добродетели? Мы видели многих из них, в течение двадцати лет наживавшихся на грабеже общественного имущества, которые, когда в эпоху революции страх выгнал их из страны, жалели, удаляясь, о несчастном народе, отказавшемся служить им, и наивно уверяли, что во Франции больше не осталось честных людей.

Мне нет надобности повторять, до какой степени я осуждаю незаконные насильственные меры в отношении главарей этой партии; но когда я слышу, как они горько жалуются на меры предосторожности, принятые Национальным собранием, чтобы помешать им вредить ему и рушить общественное здание, я не могу прийти в себя от изумления: пусть они скажут мне, какое государство когда-либо терпело явные и неприкрытые проявления бунта? пусть скажут мне, какое правительство будет более презренным, чем наше, если оно допустит, чтобы со всех сторон проповеди, пастырские послания, обвинительные речи, разглагольствования всякого рода сеяли ложь и страх, тревожили умы, внушали ненависть к родине и законам, учили простых и честных людей (а такие есть в этой партии, как и в любой другой), верить, что конституция, обеспечивающая права всех, посягает на чьи-либо права и что Бог осуждает установления, предназначенные для того, чтобы осчастливить человеческий род; приписывать Декларации прав человека защиту всех тех крайностей, что больше всего нарушают эти самые права; делать законы ответственными за все преступления, совершенные против нее: ведь именно об этом твердят тысячу раз на дню, и вот единственное учение, следующее из яростных диатриб людей, словно поклявшихся отречься от всякого