Алмаз (СИ) - Макарова Елена А.

— Не буду читать тебе лекции о добре и зле, — прочистил Костя пересохшее горло, — о «тварях дрожащих и право имеющих». Не могу сказать и, более того, понятия не имею, — медленно, шаг за шагом, приближался ко мне, — как бы я поступил, оказавшись на твоем месте. Возможно, струсил бы. — Преодолел последнее разделяющее нас расстояние и вернул в свои объятия, — но одно я знаю точно — я люблю тебя. А остальное пусть катится к черту!

Больше похоже, что это я на короткой ноге с его приспешниками.

— А если я скажу, что иногда меня одолевают демоны прошлого, — никогда не была на исповеди, но думаю, сейчас это была она самая, — накрывает безотчетная паника? Что если ты спросишь меня, сожалею ли о содеянном, я не смогу уверенно ответить «да»? И я до сих пор не знаю, встань передо мной вновь выбор, поступила бы иначе?

Я показала свою темную сторону, и теперь дело было за Костей. Готова была принять любое его решение.

— Все равно люблю, — казалось, его ни сколько не напугали мои слова.

— Почему? — мне была непонятна его доброта. — Сам говорил, что веришь поступкам, а не словам. Вот тебе поступок.

— Я уже говорил: храбрый поступок, — не побоялся повторить, не смотря на то, как я отреагировала в первый раз на эти слова.

Вот то в нём, что всего несколько минут назад раздражало меня, теперь вызывало улыбку и заставляло сжиматься сердце от нежности. Как такое возможно? Это какой-то необъяснимый наукой феномен Константина Соболева. Эффект «Кит-Кат»?

Все боялась, что мой секрет разрушит наши с Костей отношения, но сейчас делала это собственными руками. Не за что спустила на парня всех собак. Его единственной ошибкой было то, что он выбрал не ту девушку, влюбился в не ту.

— Прости, — покаянно склонила голову. В ней еще была куча тараканов, что давно нашли там пристанище, и я мечтала махом разогнать их всех, рассказав о прошлом. — Долгие годы я наблюдала за отношениями родителей. Может, они были неидеальными (бывали и ссоры), но они любили друг друга. По-настоящему. Я видела, что случилось с мамой, когда мы потеряли отца. Не знаю, как она держалась, как находила силы поддерживать и нас с Максом. Однажды, спустя много месяцев после похорон, я застала ее в спальне. Она держала в руках папин свитер, задумчиво разглядывая его. Аккуратно стряхивала с него несуществующие пылинки, потом поднесла к лицу, вдохнув его запах, и зарыдала. Так отчаянно, безутешно. Не хотела, чтобы она знала, что я видела ее такой и сбежала из дома. Тогда я решила, что никому не позволю разбить мое сердце. Лучше не любить, чем так страдать. Знаю, это трусливая позиция, но я не хотела больше боли.

14. Всё тайное…(вторая часть)

Костя молчал, долго молчал. Наверное, наконец, осознал, что он не тот человек, который убережет меня от обид и разочарований. С ним, как не с кем другим, мне скорей всего грозит все это пережить. Но теперь поздно о чем-то сожалеть, я уже зашла в эту реку и еще немного и окунусь в омут с головой. Я знала на что шла, и все равно отправилась в это опасное приключение. Наконец, я поняла, что же так рьяно мама все эти годы пыталась до меня донести: любовь стоит того, чтобы рисковать.

— Я рано, будучи еще совсем зеленым, — тихо заговорил Костя, а его взгляд был устремлен куда-то вдаль, — привык к публичности, к вниманию. Привык рассказывать обо всем, что со мной происходило в моей жизни, — голос звучал уже более уверено. — Как правило, это была полнейшая хрень: неудачные романы, разгульные тусовки. О таком можно поведать всей стране — ерунда. — Он перевел взгляд на меня — Но то, что между нами, должно быть неприкосновенным. — Казалось, каждое его слово было произнесено только для меня и должно быть услышано только мной и ни кем иным. — Не хочу, чтобы тебя обсуждали, не хочу выставлять тебя на обозрение, как вещь. Никаких интервью, никаких Премий. Ты только моя, а любопытные пусть найдут себе щелочку в другой двери и подглядывают еще за чьей-нибудь жизнью.

Похоже, у Кости произошла значительная переоценка жизненной позиции, да и я за последние месяцы стала более гибкой во многих отношениях. Постепенно мы меняли друг друга. Нет, не подстраивались, в каких-то моментах переступая через себя, а помогали расти над собой, шлифуя, как необработанный алмаз, все неровности характера. Хотелось надеяться, что мы делали друг друга лучше. Мне это точно было необходимо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что будет с прессой? — меня волновало, что журналисты теперь с еще большим рвением начнут на нас охоту. — Тебя изведут вопросами. Как мы выберемся из этого скандала?

— Для репортёров у меня один ответ, — хитро улыбнулся. — Без комментариев.

— Это ты-то и без комментариев? — не верила, что такой словоохотливый человек, как он, будет спокойно помалкивать в сторонке.

— Без комментариев, — пожал плечами.

— Ты что на мне испытываешь свою систему? — меня начало веселить его дурачество.

— Без комментариев, — заладил как попугай.

— Я люблю тебя! — выбила его из колеи.

— Без… — оборвал фразу на полуслове, когда до него дошел смысл сказанного мной. — И я тебя.

Настала моя очередь веселиться:

— Без комментариев, — подняла ладони вверх, отстраняясь от него.

— Издеваешься? — прищурил глаза.

— Без комментариев, — повторила, но уже с другой интонацией, будто силилась что-то объяснить, говоря на незнакомом ему языке. — Без комментариев, — и смотрела на него как на дурака.

И даже когда я, смеясь, убегала от него, а он загнал меня, как охотник дикую лань, и, закинув на плечо, занес в дом, и на вопрос друзей о том, что вообще происходит, мы в один голос ответили:

— Без комментариев!

Я думала, что с этого дня моя жизнь изменится, причем в худшую сторону, но все сложилось как нельзя хорошо.

Конечно же, первой позвонила мама и просила не принимать близко к сердцу поднявшуюся шумиху. Когда она закончила успокаивать и утешать, принялась нелестными выражениями отзываться о тех, «у кого только совести хватило» из нашей семейной драмы сделал телевизионное шоу. Беспокоясь о ее бедном сердце, попыталась отвлечь рассказом о том, как все воспринял Костя. И как следствие, мне долго пришлось выслушивать лекцию о «хорошем мальчике», но теперь это вызывало у меня только улыбку.

Стоило только положить трубку, как позвонил Макс. Этот давал обещания найти моих обидчиков и расправиться с ними по-мужски. От правосудия Максима Кирова никому не уйти!

Но больше всего меня беспокоила реакция Костиных родителей. Моя репутация в глазах Ольги Алексеевна была окончательно испорчена. Именно ее звонка я ждала со страхом, и когда это неизбежно произошло, и женщина лишь коснулась неловкой темы, ограничившись словами «назойливые папарацци из всего сделают сенсацию», с облегчением выдохнула. С тех пор я не сомневалась — она меня приняла.

Не обошли вниманием друзья и одногруппники. Они заявили, что не повелись на досужие сплетни и, вообще, «только дурак поверит желтой прессе». Я не собиралась их ни в чем переубеждать, полагая, что если они мои настоящие друзья, то правда ничего между нами не изменит. Даже Аня с Олегом были в курсе только части событий моего прошлого. Они знали лишь, что я трагически потеряла отца, а о большем и не спрашивали.

— Ну не свиноты?! — причитала в трубку Аня. — Я бы на твоем месте нашла гада, который это сделал, взяла бы его за яй….

— Я поняла! — не желала слушать продолжение этой, несомненно, шокирующей истории.

— Ничего ты не поняла, добрая душа! — подруга возмущалась, будто это на неприкосновенность ее личной жизни покушались. — Как всегда все спустишь гадам с рук! — ее мстительная натура требовала возмездия. — Позови-ка Костю, уверена, он поддержит меня, — окончательно отстранила меня от дела, взяв все под свой контроль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И не подумаю, — пресекла на корню попытку развязать войну с журналистами. — Все хорошо, — успокоила подругу, понимая, что она лишь беспокоиться обо мне, — правда, — самой было странно это говорить, но я чувствовала облегчение. — Так даже лучше, я, наконец, смогла все рассказать Косте.