Евангелие любви - Колин Маккалоу

Самое неприятное было то, что рекламный тур все время растягивался. Книгу Кристиана читало все больше людей, и его имя было поистине у всех на устах. Город за городом слали в «Аттику пресс» приглашения для автора. Видя ненасытность публики, Элиот Маккензи отправлял письма в мусорную корзину, пока не получил из Вашингтона предписание обеспечить, насколько возможно, визиты Кристиана во все места, где его хотели видеть. Теперь Джудит Кэрриол не меньше двух раз в неделю приходили из издательства письма, в которых говорилось, что к их расписанию поездки добавлен еще один город.

Одна неделя превратилась в две, две в три, три в четыре – они были уже месяц в дороге, но вконец уставшая Джудит со страхом понимала, что ее спутник только креп и был готов ездить до бесконечности. Как только они покинули Атланту, началась их кочевая жизнь. По вечерам (а иногда и днем, если они посещали несколько небольших поселков) их подхватывал вертолет и переносил в новое место, где они спали урывками в незнакомых постелях. Наутро, самое позднее в восемь, начинался очередной раунд встреч – одна за другой, – пока за ними снова не прилетал вертолет.

За пределами главных городов общение в основном проходило в форме лекций, доставлявших Кристиану огромное удовольствие. Вначале он минут пятнадцать говорил, причем никогда не повторялся, а затем не меньше часа отводил на вопросы и ответы. Его интерес к людям вызывал у Джудит благоговейный страх – с этой стороны она его не знала, как, наверное, не знал никто. Джошуа не желал ограничиваться сессиями вопросов-ответов и никогда не избегал толпы, пришедшей его послушать. Однажды он даже сделал замечание местным властям, которые, решив дать ему передышку, приказали оттеснить людей. Не боясь за себя, не страшась никакого приема, он приходил на лекции и сразу погружался в человеческую массу, разговаривал, задавал вопросы, с удовольствием проводя время. Но как ему это удавалось? Сама она до смерти устала от необходимости постоянно любезничать с множеством незнакомцев, вести ничего не значащие разговоры, мечтала уединиться и спокойно отдохнуть. Джудит не понимала, как ее подопечному удается сохранять настроение, очень похожее на эйфорию. Интерес к ближнему не беспределен, но Джошуа Кристиан черпал его из бездонного колодца.

Не все его появления на публике проходили удачно и даже гладко. Кристиан не готовил выступления, считая, что, если речь не будет экспромтом, он потеряет влияние на слушателей. Это неизбежно вело к шероховатостям, возникавшим оттого, что он не всегда придерживался логики, случалось, не умел сдержать чувств, вырывавшихся из потаенных глубин его души. К счастью, телевидение и радио его отрезвляли – он хотя бы придерживался темы и четко отвечал на вопросы. «Довольствуйся и этой шалостью, – твердила себе Джудит. – Вот только бы найти в себе силы таскаться за ним по этой огромной стране». Пока Кристиан осваивал новые территории и завоевывал все большую популярность, его издатель решал, когда (если будет такая возможность) отправить его в Южную Америку и в Евросоюз. «Бог проклинающий» отлично продавался на обоих континентах, несмотря на неизбежные потери при переводе и разницу в идеологии. Русские сначала встали на дыбы, но в итоге нашли в себе силы сбавить тон и стали обсуждать, сколько экземпляров книги потребуется читателям на огромном пространстве советских республик. Эту огромную, северную, стоящую особняком от главных государств мира страну ледник затронул больше других, и здесь уже не отворачивались от идеи Бога, которая существовала наряду с доктриной марксизма.

Родственники Джошуа с большим вниманием следили за его успехами и за ним самим. Братья сначала старались казаться по-мужски равнодушными, но через неделю их охватила радость и гордость, которую женщины семейства источали каждой пÓрой.

– Он великолепен! – воскликнула Мышь, когда закончилось шоу Боба Смита.

– Как же иначе, – самодовольно согласилась мать.

– Он великолепен! – восторгалась Мышь во время передачи Бенджамена Стейфельда «Воскресный форум».

– Я всегда это знала, – гордо кивала головой мать.

Только Мэри хмурилась. Она не могла подобрать названия боли, терзавшей ей грудь. Нет, это была не ревность. Ей всегда казалось, что именно Джошуа мешает ее счастью. Но когда она, исполняя секретарские обязанности, открыла присланный «Аттикой» цилиндрический контейнер, внутри которого были плакат и майка с изображением брата, почувствовала, что это последняя капля. Мэри спрятала плакат и майку и, дождавшись окончания обеда, не говоря ни слова, швырнула их на кофейный столик и, дрожа, стала наблюдать за реакцией родных.

К чести семейства, сувениры никому, даже матери, не понравились. Джеймс был смущен, Эндрю откровенно недоволен.

– Наверное, это неизбежно, – сказал он, помолчав. – Интересно, что думает сам Джош?

– Зная его, я бы решила, что он вообще ничего не заметил, – предположила Мириам. – Даже если все вокруг облачатся в такие футболки, он все равно не обратит внимания. Ничего не видит, когда дело касается его самого. Занавесит глаза так, что отсекается все, что связано с ним.

– Ты совершенно права, – кивнул Джеймс. – Бедняга Джошуа.

– Это ему комплимент, – тихо проговорила мать.

Но не эти слова, а выражение лица Марты окончательно вывело из равновесия Мэри.

– Отвратительно! – прошипела она, вскакивая с кресла. – Глупцы! Идиоты! Его же просто используют! До него нет никому никакого дела. У них одна забота: сколько от него еще можно надоить. Ты права, Мири, он слеп! Ослик, который будет везти их повозку, пока перед носом болтается морковка. Неужели вы не понимаете, что им пользуются? Никто из вас? Когда им натешатся, – Мэри нетерпеливо смахнула слезы с лица, – его просто выбросят. Отвратительно! – Она повернулась к Марте, и та в страхе отпрянула. – Повзрослей, наконец, черт тебя возьми! Разве от любит тебя? Разве он кого-нибудь любит, кроме матери? Почему ты любишь тех, кто тебя не любит? Почему?!

Мэри потянулась, чтобы схватить плакат и разорвать его на куски. Но Марта ее опередила: скатала в трубку и почтительно подала матери.

– Иди спать, Мэри, – устало бросил Эндрю.

Сестра немного постояла, обвела всех взглядом и не спеша вышла. Не побежала – пусть не надеются.

– Почему она такая трудная девочка? – беспомощно спросила расстроенная мать. Она искренне не понимала, ни что происходит с ее дочерью, ни что с этим делать.

– Ревнует, – ответил Джеймс. – Всегда ревновала, бедняжка.

– Что ж, – мать засунула майку в скатанный в трубку плакат, – самое лучшее, что можно с этим сделать, – сжечь.