Брачные игры - Кейт Сандерс

Руфе хотелось бы заново постичь тайны страсти. С Джонатаном, единственным ее любовником, страсть была инстинктивной, к тому же у нее не было необходимости предварительно завоевывать его.

Медовый месяц в Тоскане был раем, который она наблюдала через стекло.

Она была очарована голубым небом, но еще больше — жаркими ночами, наполненными звенящим стрекотом сверчков. Они приехали в Тоскану на следующий день после свадьбы, в приподнятом настроении из-за волнующего ощущения, что наконец-то остались одни. В поездке Эдвард стал более раскованным, более внимательным и вообще более веселым, чем раньше. Когда они сидели на веранде виллы, он был очень нежным с ней, ласковым и любящим. Руфе показалось вполне естественным первой подняться в спальню с закрытыми ставнями. У нее пересохло в горле от предвкушения первой брачной ночи. Она скинула одежду и натянула на себя льняную простыню, приятно пахнущую лавандой.

Но Эдвард не пришел. Она заснула, и за этот короткий час все изменилось. Эдвард был молчаливым и погруженным в свои мысли. На его рубашке проступили пятна от пота. Он сказал, что выходил на прогулку, будто все еще жил на своей ферме в Глостершире. Его отношение к ней было по-прежнему внимательным и обходительным, но он явно был чем-то расстроен.

Позже — но без каких-либо подробностей — он объяснил ей причину этого. Ему позвонила Пруденс, разговор был непростым, но они в общем-то помирились. Что это значило? Если новость была хорошей, почему Эдвард был огорчен? И как Пруденс узнала, где они находятся? Эдвард запретил Руфе говорить Розе и сестрам, где они проведут медовый месяц, объяснив это тем, что хочет отдохнуть от вечных просьб ее родственников, но сообщил о Тоскане Пруденс. Руфа не хотела думать о том, почему эта женщина считала, что имеет право вмешиваться. Она побоялась спросить об этом Эдварда.

Итак, их первая брачная ночь позорно провалилась. Не зная, что предпринять, Руфа опять поднялась в спальню и опять легла обнаженной в постель, накрывшись тонкой простыней и с нетерпением ожидая мужа. На этот раз Эдвард совершенно сбил ее с толку, заявив, что не сможет заниматься с ней любовью до тех пор, пока не избавится от ощущения, что купил Руфу, как покупают новую красивую вещь.

Руфа, оцепеневшая от унижения, провела ночь на краю постели, стараясь заглушить рыдания, а Эдвард, облаченный в пижаму, спокойно спал рядом.

На следующее утро он извинился. Они провели чудесный день. За завтраком в увитом виноградом кафе Эдвард удостоил ее своим доверием. Он объяснил, что его мысли были заняты не только Пруденс. Он состоял в длительной переписке с Международным трибуналом по расследованию военных преступлений в Гааге. Это касалось участия в боевых действиях в Боснии. Впервые она узнала, что он был разочарован в военной службе, и это разочарование заставило его уйти из армии.

— Что же касается Пруденс… — сказал он, — она по-прежнему способна причинять мне боль, хотя бы потому, что она единственный член моей семьи, а ты слишком хорошо знаешь, как утомительны семейные узы, поэтому тебе не стоит беспокоиться.

Он был обворожительным. Руфа безраздельно владела его вниманием, чего практически невозможно было добиться дома.

А в конце этого великолепного дня они вместе отправились в постель, но на этот раз Руфа, все еще испытывая стыд из-за своего провалившегося «спектакля», прикрыла свою наготу футболкой. Тон их медовому месяцу был задан.

Ложиться вечером в постель и не заниматься любовью стало обычной практикой. Ночь за ночью Руфа лежала без сна рядом с мужем и слушала его ровное дыхание. Невероятно, но он спал. Он привык засыпать в местах, гораздо более неудобных, чем двуспальная кровать с женой, жаждущей его любви. И если бы не один-единственный раз, Руфа всерьез стала бы беспокоиться о том, что с ним или с ней не все в порядке.

От одного только воспоминания о ТОЙ ночи у нее перехватило дыхание. Она с одержимостью, хотя и не без некоторой доли смущения, воскрешала ее в памяти. Впрочем, это была и не ночь даже, а знойный, грозивший окончиться дождем день.

— Мне сказали, это что-то вроде местного бренди. — Эдвард наполнил бледно-золотистой жидкостью бокалы и протянул один Руфе. Аромат напитка, впитавшего в себя аромат спелого винограда, смешивался с запахом лаванды, сосен и розмарина, посаженного под верандой. Сильвия, пожилая прислуга, чьи услуги входили в стоимость аренды, убирала остатки их неторопливого обеда.

Руфа знала, что ей нельзя много пить, и обычно ограничивала себя бокалом красного вина. Но бренди подействовал на нее совсем по-другому. С каждым глотком по ее телу разливалось спокойствие.

Они сидели в тени большого зеленого зонта на толстых подушках из набивного ситца, пахнувших запекшейся пылью. В побеленных кадках алела герань. Стены виллы были увиты пурпурными цветами бугенвиллей.

— Это просто рай, — промолвила Руфа. — Абсолютный рай. Я не хочу его покидать.

— Выпей еще, — сказал Эдвард и вновь наполнил бокалы.

Они говорили, как обычно, о ремонте, который все еще продолжался в Мелизмейте. Руфа смеялась над рассказами Эдварда о безумных предложениях Розы по перестройке дома. Он вспоминал о Хейсти с любовью, и это давало ей ощущение полной безопасности.

Бренди наполнил ее тело сладкой истомой. Она вновь протянула бокал.

Эдвард, раскованный и нежный, засмеялся, глядя на нее.

— Не глупи — ты и так абсолютно пьяна.

— Почему? Я никогда не пьянею. Я даже не предполагала, что это так здорово. Я только сейчас открыла для себя алкоголь, до сих пор я никак не могла понять, почему все столько о нем говорят.

— Бренди пошел тебе на пользу. Наконец-то ты перестала обдумывать, что делать дальше.

— Я бы хотела, чтобы мама видела меня сейчас. Она бы поняла, насколько хорошо ты мне подходишь.

Руфа отпила еще немного бренди. Откинувшись на подушки, она смотрела вдаль на коричневато-желтые поля и чувствовала, что все ее тревоги чудесным образом прошли. Она ощущала полный покой, однако, когда она попыталась повернуть голову, все вокруг закружилось. Ей хотелось закрыть глаза. Ее тело жаждало любви и ласки. Каждая клеточка ощущала себя живой. Она почувствовала, как набухли ее соски под шелковым платьем, между ног разлилось приятное тепло.

Эдвард обнял ее. Его голос был мягким и дразнящим, когда он прошептал ей на ухо:

— Посмотри на себя — ты мертвецки пьяна. Тебе лучше лечь.

Она вздохнула:

— Я не могу пошевелиться.

— Тебе и не придется.

Он поднял ее и понес через веранду. Они оба смеялись. Руфа не знала, что ее развеселило, но жизнь стала вдруг прекрасной. Она ощущала близость тела Эдварда. Она теснее прижалась к Эдварду.