Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Элис Токлас

Мисс Уиттлер из галереи Knodler лишила меня дара речи письмом, в котором сообщила, что подходит время для устройства осенней выставки картин. Больно ушлые — я ответила, что она, по всей видимости, забыла о моем последнем письме к ней. В ответ она поинтересовалась — На каких условиях я могла бы согласиться? Она, что, думает, что картины — овощи, а я — базарная торговка?

Массу любви моим дорогим от

М. В. ____________

Мерседес де Акоста[178], Нью-Йорк.

28 июня 1956 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Мерседес, дорогая!

Смерть Мари Лорансен явилась для меня шоком. Когда я видела ее в последний раз — два месяца тому назад — она казалась вполне здоровой и в прекрасном настроении. Сегодня во второй половине дня я видела Жана Деноеля, он то и рассказал мне о последних днях Мари. Он видел ее за 4 дня до смерти, она была в прекрасном состоянии. Он уехал за город, а когда вернулся, узнал о смерти Мари. За два дня до кончины она пожаловалась Сюзан, что чувствует себя неважно, послали за доктором, и тот сказал, что у нее обычные желудочные боли и ей следует оставаться в постели. На следующий день она почувствовала себя еще хуже и еще до появления доктора сказала Сюзан, что умирает, и просила послать за священником. Доктор нашел проблемы с сердцем. И никакой надежды. Она скончалась на следующее утро. Натали полагает, что смерть — следствие трудностей Мари, связанных с сохранением за собой квартиры (три судебных иска), приведением ее в порядок и переездом, что измучило ее после многих лет исключительного покоя. Мари была неотъемлемой частью моей счастливой жизни в Париже в первые годы — 48 лет тому назад — она была обворожительна — даже легендарна. Временами она не любила, когда ей об этом напоминали. Но она принесла мне фотографии — свои и матери. Ее уход — потеря еще одной связи с моим прошлым, придает дополнительное ощущение одиночества. Если бы не существовали дела, связанные с Гертрудой, у меня не осталось бы никаких причин продолжать жизнь.

Натали [Барни] переживает новый и прекрасный период расцвета — выглядит удивительно цветущей — яркое пятно в довольно безрадостном мире.

Я собираюсь послать тебе приятную шкатулку, которую Мари когда-то дала мне. С ней скверно обращались руки грубых femmes de ménage. Ее надо было убрать с глаз для лучшей сохранности, но Гертруде и мне никогда не нравилась сама мысль прятать вещи, но ты увидишь, насколько вещица напоминает Мари — изящная романтическая и очаровательная. En souvenir от Мари и с глубокой любовью от

Элис. ____________

Бернару Фаю, Фрибург, Швейцария.

19 декабря 1956 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой и добрый друг!

К моему глубокому сожалению и стыду много недель прошло со времени получения твоих замечательных писем — утешительных и ободряющих — но мадам Азам поведает тебе о тревожных и волнительных днях этих последних месяцев, вполне достаточно объясняющих мое молчание. Отныне моя жизнь станет гораздо спокойнее. Попробуй простить меня — пожалуйста.

Мадам Азам — так человечна по отношению ко мне, совершенно ангельски ко мне относится — излучает сияние — милое понимание — все малые несчастья исчезают в воздухе. И удовольствие знать ее — целиком твоя заслуга — за что, как и за многое другое, я благодарна тебе.

Одна из приятных новостей — постановка небольшой пьесы Гертруды, переделанной в оперу с довольно остроумным музыкальным сопровождением[179]. Небольшую оперную труппу из Нью-Йорка попросили показать ее и две другие одноактные оперы на фестивале в Эдинбурге. Представление было настолько успешным, что они замыслили идею гастрольного тура с этими операми. Погрузились вместе с декорациями и костюмами в микроавтобус и дали представление в Лондоне, Копенгагене, наконец, в Вене и здесь. Гертруде это определенно пришлось бы по душе. Пение было хорошим — достаточно музыкальным, а их признательность и воодушевление просто заразительны. Я встретилась с ними после представления, затем они пришли навестить дом Гертруды. Кстати говоря, они исполняли также очаровательную оперу молодого Чанлера.

Никто более не шлет мне романов — шлют поваренные книги! некоторые из них — написанные зарубежными авторами — довольно любопытны. Честно говоря, те, что написаны американцами и посвященные американской пище — достойны сожаления. Я же посылаю тебе антологию американской поэзии (изданную в Англии), в которой ты обнаружишь некоторых из своих старых друзей. В ней есть не такое уж неинтересное предисловие Одена.

Сильвия Бич навестила меня и попросила моего (!) разрешения включить в автобиографию, которую она пишет (Shakespeare and Company) фотографию Гертруды, сделанную в начале 20-х. Она рассказала, что ее дважды посетила грозная миссис Спригг, которая сказала, что английский издатель попросил ее сделать некие открытия касательно произведений Г. С, и что она их сделала. Она открыла, что книги писала я. Сильвия ответила ей: «Меня не удивляет, что вы так подумали — вы не читали книг Г. С. Говорили и говорят, что я писала книги Джеймсу Джойсу — те, кто их не читал».

Всегда с любовью и преданностью,

Элис. ____________

Брайону Гисину[180], Танжир, Марокко.

11 июня 1957 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Дорогой Брайон!

Не стоит говорить, что ваша Нью-Йоркская выставка возродилась к жизни благодаря появлению более чем умеренной поддержки критиками и теплой оценки случайных, но влиятельных людей. (House Beautiful — Museum of М. A. — Vogue) — это реклама космического размера, ниспосланная свыше. Знаете ли вы что такое ответное письмо? Не давайте им и их энтузиазму по вашему поводу — ваших картин — ваших статей

— задремать даже в атмосфере летней жары. Простите за бабушкин совет, но так необходимо было себя вести, чтобы продвигаться вперед, когда книги Гертруды печатались здесь и необходимо было найти торговцев книгами, чтобы рекламировать и продавать их в США. Не оставляйте их в покое, но мягко — обвораживайте, но с разбором!

Писала ли я вам, что Бернар Фай помилован и восстановлен в своих гражданских правах. Он вернулся во Францию и пришел с повинной, чтобы снять с себя «de la peine.»[181] Девять недель во Френе на повторном суде. Не будь положительного вердикта, его бы опять отправили в тюрьму на 11 лет, он бы не выжил и умер бы до истечения тюремного срока. Удивительно храбрый человек — необычайно сильного духа — но довольно слабого здоровья.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});