Современная датская новелла - Карен Бликсен

— Ну и дурак же я, — сказал он, — отчего бы вам не проехаться со мной заодно, мне же все равно надо в город.

И мы поехали в город. Колеса вихрились в струях дождя. Никто из нас не произнес ни слова, слова теперь были излишни. Дождь перестал, и тут сразу выглянула луна, а может, уже занимался рассвет, — было ведь начало весны.

И снова промчались мы мимо тех самых цистерн с нефтью, а может, и с уксусом. Оба мы взглянули на них, опять же без слов, и мне даже показалось, что они очень украшают пейзаж, особенно под дождем, отрадно было глядеть на них, без надобности гадать, что же туда налили: нефть, лак для ногтей или микстуру от кашля, и сколько всего цистерн, только три или пять. Кстати, на мой взгляд, у дороги стоят три цистерны. Конечно, я не утверждаю этого с определенностью. Если кто-то станет рьяно доказывать, что всего цистерн четыре, а не то даже пять, я готов согласиться с ним — спорить, во всяком случае, не стану.

Хеннинг Ипсен

(р. 1930)

ЗЕВАКИ

Перевод Н. Булгаковой

— Какой-то странный он рассказал анекдот, — заметила мать, когда они вышли на улицу. — Я так и не поняла, в чем там соль-то. Ерунда какая-то.

— Сам он странный, — проворчал отец. — Я это всегда говорил. И на что они нам сдались? Даже коньяк к кофе не поставили.

— Манфред! Вера как-никак моя сестра.

— Тем более должны были поставить. Одно слово, деревенщина.

Между тем Норма сделала Чарльзу подножку и хмыкнула невинно, когда тот чуть было не растянулся. Чарльз психанул и влепил ей хорошую затрещину. Она, конечно, разревелась, а отец возмутился.

— Ты что, совсем ошалел? Болван! Чего она тебе сделала? Взял и ни с того ни с сего ударил свою младшую сестру.

Норма кинулась за утешением к матери, уткнулась своим носом-пуговкой в ее мягкое пушистое пальто, прижалась так крепко, что даже остался отпечаток от прямоугольной пуговицы у нее на щеке, под самым глазом.

— Да где это слыхано! — не унимался отец. — Разве можно бить маленьких?

— Она первая сделала мне подножку.

— Ну, нечаянно получилось. Подумаешь, споткнулся.

— Нет, она нарочно, — сказал Чарльз.

— Да перестань! Ну ты и зануда. Запомни раз и навсегда: девочек не бьют.

— А мужчины нюни не разводят. Вот так.

Отец остановился, и Чарльз явственно различил запах кофе, с печеньем и без коньяка.

— Ты что, взбесился? Что ты хочешь этим сказать? Объясни, раз уж начал!

Норма уже не ревела. Она молча пялила круглые, как у телки, глаза на отца, а у того лицо вдруг начало багроветь.

— Манфред, тебе же нельзя, — вмешалась мать, — у тебя же давление. Вспомни, что говорил доктор Свендсен.

— Да пошел он подальше, шарлатан несчастный.

Отец снова повернулся к Чарльзу.

— Слушай… Будь это не здесь, не посреди улицы, ты бы у меня сейчас схлопотал. Ей-богу, пошло бы на пользу. Слишком мы с тобой нянчились, вот и донянчились. Хороша благодарность, нечего сказать…

Они переходили улицу в восточной части Копенгагена, застроенную стандартными двухэтажными домиками под одной крышей (собственная мансарда, камин в гостиной, собственный садик). Отец не впервые уже проклинал родственничков, что живут в такой дыре у черта на куличках, до трамвая от них тащись целых полкилометра, да на трамвае еще минут двадцать. И куда только люди забираются, жили бы себе спокойно в центре.

На оживленном перекрестке велосипедист, неожиданно свернув налево, очутился перед автомобилями, и черный «мерседес», ехавший сзади, стукнул его бампером по колесу. Велосипедист был похож на тряпичную куклу, когда, выброшенный из седла, сделал в воздухе сальто-мортале и со смаком шлепнулся на асфальт.

— Бежим! Быстрее! — подхватился отец.

Родители мчались, пыхтя, как паровозы, и пар прямо-таки клубами вырывался у них изо рта. Короткое пальто матери задиралось на бегу, открывая сзади взгляду толстые ноги, похожие выше подколенок на пузатые сардельки.

«Мерседес» стоял рядом с подбитым им велосипедом. Пассажир с переднего сиденья вышел из машины. Заднее колесо велосипеда было сплющено, спицы торчали во все стороны. Шофер, уныло сгорбившийся за рулем, зачем-то все приглаживал ладонью жалкие остатки волос на лысой голове. Движение на улице замерло, только пешеходы сгрудились вокруг упавшего, толпа все росла и росла.

— Быстрей же вы!

Отец с ходу врезался в самую гущу и, проделав фарватер, провел за собой все семейство. Велосипедисты, не слезая с велосипедов, стоя на одной ноге, вытягивали шеи, так им было все же виднее.

Пассажир «мерседеса» подошел к бесформенной груде тряпья на мостовой, склонился, вглядываясь, затем приподнял пострадавшего за волосы, так что окровавленное лицо его запрокинулось. Из носа еще вытекала кровь.

— Он упал прямо головой! — сказала какая-то дама.

— В самом деле? Прямо головой?

— Представьте — прямо головой!

— Надо, чтоб он лежал на боку, — сказал мужчина с белым шрамом на подбородке. — Называется «стабильное положение». Показывали по телевизору.

— Что это еще за стабильное положение?

— Так называется.

— Да что это такое?

— Как-то там укладывают по-особому, руки, ноги, голову. Я точно не запомнил, как это делается, очень уж сложно. Только это обязательно надо. Так они говорили.

— Да что толку, раз он все равно уже мертвый.

— Мертвый?! — взвизгнула дама, видевшая его падение.

Норма, схватив Чарльза за руку, не отрывала глаз от бледного лица, по которому еще стекала кровь…

— Нельзя ничего трогать, пока не придет полиция, — сказала какая-то пожилая дама.

— А я вам говорю, его надо положить на бок! Называется «стабильное положение», уж я-то знаю.

— Да нет, это правильно, действительно нельзя ничего касаться, пока легавые не придут. Они должны увидеть все как есть.

— И куда они, спрашивается, все подевались? То всюду нос суют, а когда и вправду нужны, вечно их на месте нету, — жестикулировал мужчина с полной сумкой спиртного.

— Будут, наверное, снимать отпечатки пальцев, — сказала девица с длинными обесцвеченными волосами.

Кто-то насмешливо фыркнул.

— Отпечатки пальцев?! Да на него же наехали, ты что, сестренка, не видала разве? Ты хотела сказать: следы колес?

— Стабильное положение — вот что ему нужно, на бок надо положить! — кричал мужчина со шрамом пассажиру «мерседеса», который теперь присел на корточки возле велосипедиста.

— Так чего ж ты, возьми да и положи, как надо.

— Да на кой, если он уже мертв.

— Да вовсе он не мертв!

— А я говорю, да!

— А я говорю, нет!

— Может, лучше вызовете «скорую»? — сказал пассажир «мерседеса», не оборачиваясь. — По-моему, это сейчас важнее.

— А что, я, что ли, его сбил?

Но «скорая» уже подъехала, отчаянно завывая. Тем временем на улице образовалась настоящая пробка из автомобилей и велосипедов. Один мопед заглушил мотор прямо у вывески «Стоянка запрещена». На середину улицы выскочил полицейский и, недолго думая, взял за плечи двоих зрителей.

— Освободите улицу!

— Эй, поаккуратней!

— Мы как-никак свидетели.

— Освободите улицу! — кричал полицейский. Он был очень юн. Каска сползла ему на уши. — Отойдите в сторону! Отойдите, пожалуйста, в сторону!

«Скорая помощь» выла, сигналя непрерывно, но не могла пробиться сквозь пробку. Полицейский выбежал на перекресток и начал махать водителям, кому куда, чтобы очистили место. Старенький «шевроле», загудев, со скрежетом сдвинулся с места.

— А я пуговицу нашла! — закричала Норма.

— Дай посмотреть!

— Это его, — сказал какой-то мужчина. — Похоже, оторвалась от куртки.

— Отдай мне, а? — попросил стоявший рядом мальчишка.

— Не отдам, это моя.

— А вон зажим для брюк валяется!

— И шариковая ручка! Наверно, выпала из кармана.

Счастливчики, стоявшие впереди, любовно разглядывали подобранные предметы, вертя их и так и сяк. Другие тянули шеи, чтобы тоже рассмотреть.

Кто-то вдруг надавил сзади:

— Ну-ка, дайте посмотреть, может, он еще что потерял!

Чарльз попытался было сдержать спиной напор, но волей-неволей подвигался вперед. Теперь он упирался правой ногой в изуродованное заднее колесо велосипеда. К горлу подступила тошнота. Спицы затрещали, и он еле устоял.

Девицу с обесцвеченными волосами с такой силой выпихнули вперед, что она своей «шпилькой» чуть не отдавила руку пассажиру «мерседеса», все еще сидевшему на корточках возле пострадавшего.

— Освободите улицу! — кричал полицейский, хрипя, как испорченный громкоговоритель.

Какая-то толстуха, поскользнувшись, упала, чуть не раздавив велосипедиста.

— Что же вы делаете?! Перестаньте!