Узы крови - Крис Хамфрис

«Теперь она больше не парит», — подумал Томас.

Анна стояла, повернув голову, и темные волосы вуалью закрывали ее лицо. На них остались следы грязи и соломы, под стать отметинам, испещрившим ее блузу и юбку. Она скрестила на груди руки, стиснула кулаки.

— Вы не сядете? — предложил Томас, указывая туда, где по одну сторону стола были поставлены два стула, развернутые друг к другу.

Девушка ничем не показала, что слышит. Только когда иезуит повторил свой вопрос и сделал шаг в ее сторону, узница повернула к нему лицо, такое же грязное, как и одежда. На правой скуле у нее красовался синяк, темный и опухший.

Томас указал на него.

— С вами дурно обращались. Мне очень жаль. Садитесь, пожалуйста. Пожалуйста.

«Так вот как это начинается, — подумала Анна. — Я слышала о том, как действуют палачи. Мерзкая камера. Стражники — жестокие, похотливые. Потом — добрый, мягкий мужчина. И наконец, тот человек, который так разъярился вчера и который вернется с разрешением мучить меня».

Анна села. Ей налили вина, предложили хлеба. Она начала жевать жесткую корку, а выпила очень немного. Она не ела уже сутки.

Томас наблюдал за ней. Когда был съеден второй черствый рогалик, он заговорил:

— Вам известно, почему вы оказались здесь, дитя? Еда помогла ей восстановить силы.

— Чтобы продолжить мои мучения. Чтобы ослабить меня перед тем, что меня ждет.

— Вы так плохо обо мне думаете?

— Я вообще никак о вас не думаю, сударь. Я вас не знаю.

— Мое имя — Томас Лоули. Я — член Общества Иисуса. Это вам что-то говорит?

На тарелке еще оставались крошки, и Анна стала подбирать их.

— Да. Мой брат учился в вашем ордене в Риме. Вы — янычары Папы Римского.

Это стало для него неожиданностью — услышать старинное оскорбление из ее уст. Томас даже рассмеялся.

— Возможно, мы — действительно воины Христовы, леди. Однако ваш необыкновенный брат не принадлежит к нашему ордену, потому что, кажется, считает наши методы недостаточно воинственными. Ваш брат хотел бы сжигать еретиков, чтобы спасти их от грехов. Мы же стремимся убеждать, а не принуждать.

Анна Ромбо впервые посмотрела ему прямо в глаза.

— Значит, вы хотели бы спасти меня от греха?

— Это стало бы для меня огромной радостью.

— Однако я не еретичка.

— И все же вы здесь из-за еретического дела.

— Я здесь по семейному делу, сударь, только и всего. И как я могу быть еретичкой, если никогда не была католичкой?

— Вас не крестили?

— Нет. Моему отцу не нравится то, что делают ради религии. А моя мать… — Анна помедлила, а потом смело заключила: — Моя мать — еврейка. Она говорит, что это значит, что я тоже еврейка. Так что теперь можете ненавидеть меня еще и за это.

— Ненавидеть вас?

Поразительная новость! Брат этой женщины ненавидел евреев с таким пылом, какого Томас еще никогда не встречал. А ведь он встречал немало людей, ненавидевших евреев. И вот теперь выясняется, что Джанни и сам был евреем!

Томас отошел от стола и посмотрел на простое деревянное распятие, висевшее в углу. Повернувшись к узнице спиной, он сказал:

— Вы знаете, что говорит о евреях наш дражайший глава, Игнатий Лойола? «Подумаешь! Быть в родстве с Господом нашим Христом и Госпожой нашей преславной Девой Марией!» — Иезуит снова повернулся к пленнице. — Нет, я не стану ненавидеть вас за это. Я вас чту.

Анна всмотрелась в лицо этого человека. Она знала, что оказалась здесь для допроса. Возможно, такова его манера: заманить ее, накормить, заболтать… Тем не менее он казался искренним. И тем больше у нее причин оставаться настороже. Однако Анне не удалось обуздать свой язык, потому что ее всегда раздражала самоуверенность религиозных людей.

— Но я тоже люблю историю о Христе. Не ту, которую рассказывает церковь. Его собственную историю, изложенную в его собственных словах!

— Дитя, не вам толковать Его слова. Это — дело Святой Церкви. Все остальное — ересь. Неужели вы не понимаете, что именно за этот грех вчера была сожжена женщина?

— Ну вот видите, — откликнулась Анна. — Значит, я все-таки еретичка.

Разговор пошел не так, как надеялся Томас. Пора менять подход.

— Как мне хотелось бы, чтобы у меня было время освободить вас от ваших ошибок! Увы, у нас с вами нет долгих часов, необходимых для этого. Тот, кто приказывает мне здесь, в Англии, — человек весьма нетерпеливый. Он хочет получить от вас сведения. И его методы весьма отличаются от моих.

Анна понизила голос:

— Разве это благородно с вашей стороны — угрожать мне, сударь?

— Я не угрожаю вам, дитя. Я объясняю, что произойдет. И я не в силах изменить этого. Если только вы не…

— Да?

— Если вы не скажете мне сейчас то, что нам нужно знать. Если вы это сделаете, то тем самым не только спасете свою жизнь — у нас может появиться время, которое необходимо для того, чтобы я мог спасти и вашу душу.

Анна никак не могла понять, является ли его откровенность простой уловкой. Не поднимая глаз, она пробормотала:

— Что вам нужно знать?

Томас вздохнул. Начало положено.

— Все, касающееся руки Анны Болейн. Все о ее магических свойствах, о ее способности проклинать и излечивать. Все о палаче, Жане Ромбо. О том, что ваш отец рассказывал вам о руке, о своих отношениях с королевой ереси и ведьмовства. Откройте мне свое сердце, и, поверьте, я почувствую, если вы утаите от меня хоть крупицу сведений. Говорите открыто и прямо — и я встану между вами и вашей судьбой.

Анна не знала, что ему можно рассказать. И в сущности, что особенного ей известно? Она попробует выдать ему что-нибудь. Но только не об отце.

— Я никогда не видела этой руки, но…

— Хотите увидеть ее сейчас?

Томас понял, что ему тоже хочется увидеть эту странную реликвию — здесь и сейчас, потому что он только мельком взглянул на нее, когда они выкопали ее во Франции, у перекрестка дорог. Для Томаса Лоули это были всего лишь останки, не более. Втайне он питал сомнения относительно собраний костей святых, наполнявших храмы Европы и продававшихся за груды золота. Однако иезуит никогда не сомневался в том, какую власть может возыметь над легковерными людьми подобный символ. Именно за это люди и платят деньги. За эту власть.

Томас прошел через комнату к простому дубовому сундуку. Открыв его, он извлек оттуда маленькую шкатулку, которую принес к столу. Ключ к ней висел на цепочке у него на шее. Иезуит вставил его в скважину и открыл крышку.

— Вот, дитя, — объявил он, отступая назад, чтобы наблюдать за лицом пленницы. — Вот источник всех этих трудов и страданий.

Дрожащими пальцами Анна оттянула край бархата — и вскрикнула от боли.

Это было ничто. Кисть руки, кости которой стали чистыми в результате распада мягких тканей плоти.